Пепел любви

Уже не один день они были в пути, позволяя себе и подчиненным лишь короткие передышки, и только накануне сражения остановились, чтобы люди и лошади набрались сил. Орхан сидел в шатре султана Измаила, уставившись в свой кубок с вином, и не пил, только смотрел на ароматную жидкость, темную, почти черную в полутьме. - Как вы все успеваете сейчас отдыхать, шутить, радоваться жизни? Простите, Измаил-султан, я даже не могу отдать должное этому чудесному напитку. Всё думаю о городах, через которые прошла герцогиня Альвальдес со своими головорезами, о будущих битвах… Измаил ухмыльнулся: - Этот вопрос следует понимать так: почему Айше-ханым на войне в своей стихии, я угадал? - Я искренне восхищаюсь ее величеством и… сделаю всё, чтобы после войны она согласилась стать моей женой! Я не сомневаюсь в ее решениях… - сбивчиво заговорил Орхан, чувствуя, как кровь приливает к щекам. Его речи, казалось, лишь забавляли повелителя Бучака. - О, мой друг, каждое дерево и каждый цветок в Румелиане знает о вашей верной и искренней любви, что уж говорить о людях. Не переживайте. Пейте вино. Пока мы живы, следует пить лучшее вино и добиваться взаимности достойнейших. Измаил подвинулся ближе. Орхан насторожился, но сделал большой глоток. По телу разлился приятный жар. Сидеть на плотном ковре и разговаривать о превратностях жизни и любви казалось чем-то странным для трудного времени. Как знать, что случится завтра? Орхан, не сомневаясь, пожертвовал бы собой, лишь бы Айше была жива и счастлива… и он был готов защищать Кулуч, да и всю Румелиану, до последней капли крови… Но в двадцать два страстно хочется жить – разве можно это отрицать? Просто встречать новый день и благодарить за него богов. Позволять себе отдохнуть после тяжелого труда. Носить красивую одежду и драгоценности, сочинять стихи, есть сладости. Хочется ехать верхом, радуясь самому пути, не думая о цели. Угостить коня яблоком или морковкой, почувствовать мягкое, теплое прикосновение к ладони и глянуть в почти по-человечески умные глаза. …Орхан всегда берег лошадей так же, как давних и верных друзей. Каждый раз, когда Айше безжалостно подгоняла свою кобылу шпорами и кнутом, у него сердце сжималось от боли. Но в ответ на его мольбу о милосердии принцесса лишь смеялась. Он выпил еще вина и тихо сказал: - Вы слишком уверенно судите обо мне и моих чувствах. Или, может, вам самому по душе ее высочество? У вас с ней много общего. - У меня и в мыслях не было вас задеть, друг мой! – Измаил слегка обнял его. – Я просто ценю Айше-ханым как друга и союзника, но не более. Мы слишком схожи, слишком любим власть, и оттого нам лучше оставаться друзьями. На небе нет места двум солнцам. Брак таких людей, как мы, легко превратился бы в войну. Но вы настолько непохожи с нею, что вряд ли ваши чувства принесут вам счастье. Орхан покачал головой. - Не понимаю я вас! И то, и то худо. Измаил тихо засмеялся. - А ведь всё просто на самом деле. В любви, как на войне, удача сопутствует равным союзникам, которые не доказывают друг другу свое главенство. Мы с Айше-ханым спорили бы за власть, вы же для нее – легкая добыча. Ваша ошибка не в том, что вы не можете достигнуть цели. Стать мудрым правителем вам под силу. Но сейчас вы стремитесь к цели, которая вам не нужна. Тихий, вкрадчивый голос султана и его слова были словно яд, проникающий в кровь, текущий к самому сердцу. Вино уже было отставлено в сторону, огонек свечи в дальнем углу шатра мерцал едва-едва, и Орхану казалось, что вот-вот темнота извне поглотит его. Он хотел освободиться из объятий, сбросить со своего тела руку, плавно оглаживающую бока… и в то же время не мог противиться. - Я люблю Айше! – упрямо повторил он, сопротивляясь этому колдовству. - Если любишь, не мешай ей идти дорогой, которую она выбрала. Каждому из вас суждено свое. Орлица не будет петь, как соловей, а соловей не научится охотиться, даже если желает этого всей душой. Она – орлица, ты – соловей. Этот переход на «ты» смутил Орхана не меньше, чем прикосновения, становящиеся всё более вольными и настойчивыми. Измаил обнимал его так уверенно, окутывая своим теплом и запахом пороха и дыма. Уверенные ласки пробуждали желание, которого Орхан сам не ждал от себя. Наверное, просто хмель ударил в голову – а может, дело в горечи одиночества и безнадежности. Нет, никогда ему не быть охотником, его удел – подчиняться. И он уступал силе горячих ладоней, не сопротивлялся, когда Измаил раздевал его и впивался в шею жесткими поцелуями, больше похожими на укусы. Казалось даже, что так правильно, и Орхан сам потянулся к застежкам на кафтане Измаила, помогая ему избавиться от одежды и лаская гладкую кожу, под которой чувствовались напряженные мышцы. В полутьме холодные серо-голубые глаза Измаила казались похожими на глаза барса. Его красота была красотой хищника. Повинуясь властным прикосновениям, Орхан опустился на ковер и тихо застонал, чувствуя на себе тяжесть тела любовника. Кончиками пальцев коснулся лба Измаила, отводя выбившуюся светлую прядь, и прошептал: - Зачем тебе это? Зачем тебе – я? - Просто так. Мне хотелось тебя покорить. Или ты против? В этих словах звучало лишь одно: «мне приглянулась новая игрушка, и я ее получу». У игрушек согласия не спрашивают, разве что в шутку. Но Орхан не хотел сопротивляться. Может, так получится хоть на время не думать о Айше, не терзаться ревностью, видя ее рядом с Беязидом, не думать о том, что будет завтра и не бояться за своих людей. Свеча догорела, огонек в последний раз мелькнул и погас. В темноте ощущения казались еще ярче и острее. Орхан дрожал от желания, смешанного с чуть ощутимой ноткой страха. Всё это было для него впервые – и поцелуи, и прикосновения… он всегда мечтал, что первая его ночь случится с любимой женщиной, в спальне во дворце, где всё привычно и знакомо, где мягкая постель и сладкий аромат от курильниц. Но вместо легкой мечты реальность воплощалась в жестком ковре под спиной, горьковатом запахе дыма, поцелуях, похожих на укусы, в пальцах, с силой вцепляющихся в тело и оставляющих следы. «Зачем ему – я? А я – почему я забываюсь так легко?». Мысль мелькнула и пропала. Орхан тихо вскрикнул, когда Измаил начал растягивать его. Чувствовать в себе пальцы, смазанные маслом, было неприятно, скользко, хотелось увернуться, сбежать… но Измаил удерживал его, не давая пошевелиться. Прошипел: - Дыши глубже. Потерпи. Будет легче. Становилось не то чтобы легче – просто жарче, живот сводило приятной судорогой, естество напряглось… Орхан глубоко дышал, расслабляясь, поддаваясь, приноравливаясь к движениям любовника. Боль сменялась тяжестью, сладкая судорога охватывала всё тело. Хорошо… Это было не то, о чем он мечтал, но по-своему хорошо. Желанное забвение. Будто маленькая смерть. Будто в полусне Орхан почувствовал короткий поцелуй. Было уже всё равно, что Измаил, получив желаемое, отвернулся и заснул. Орхан и сам хотел просто спать, подольше насладиться покоем, в котором не было ни сомнений, ни страданий. * Проснулся он точно так же легко, как заснул. Оделся и вышел из шатра. Небо уже светлело. Догорал костер, и в серовато-черном пепле тлели красноватые угольки. Так и любовь. Когда чувствуешь, что ты не нужен человеку, от любви остается пепел. Орхан потянулся. Тело немного ныло, неосторожные движения отзывались болью. Эта ночь была хороша, но не значила ровным счетом ничего. Просто развлечение, дурман, желание почувствовать себя живыми, пока вихрь войны не смёл всё вокруг. Но так было нужно. Удивительно… Орхан чувствовал себя свободным от Измаила, от Айше, от безответных чувств. Он не лучше и не хуже. Он просто другой. Они – хищники, он певчая птица… …и свою песню он еще споет, когда закончится война.