Чувства в снегу

Что-то ей снилось такое… такое… бурное, и гудело в уши, и когда она проснулась, не сразу поняла, что гудело не во сне. Когда они легли спать, все шло как обычно. Животы были набиты хвоей — каждый муми-тролль обязательно должен набить живот хвоей на зиму, чтобы спокойно спать до весны, одеяла тепло укрывали каждого из членов семьи, люстру укутали в старую простыню от пыли, окна и двери были плотно задраены, и только слабое сопение спящих раздавалось в неподвижном воздухе. Почему она проснулась? Что это был за странный сон? В спячке обычно и снов-то не бывает… В окно лился слабый серебристо-зеленоватый свет. Муми-мама подошла к окну и выглянула. Это оказалось труднее, чем казалось: стекло почти до середины покрывали причудливые узоры, похожие на кудрявые листья папоротника, и чтобы посмотреть, как там на улице, Муми-маме пришлось подвинуть стул и влезть на него. Затекшие со сна ноги слушались плохо. На улице царила ночь, темная и непроглядная, и только по небу бежали стремительные, необычайно красивые зеленоватые сияющие дороги, а сквозь них равнодушно смотрела луна. Муми-мама сморгнула. Глаза у нее начали привыкать к темноте, и она сумела мало-помалу разглядеть и холмы, совершенно не такие, как летом — будто укрытые плотным и гладким покрывалом, серебристо-зеленоватым, и черные кусты и деревья. Внезапно ее осенило: «покрывало» вовсе не зеленое — оно белое. Это снег. Тот самый снег, о котором рассказывал ей сын. А на одном из холмов виднелись какие-то фигурки. Они двигались. В лунном свете Муми-мама рассмотрела маленького из-за расстояния Хемуля, который мчался — слишком плавно для бега — с холма вниз и при этом успевал трубить в рог. Это-то и было то самое гудение, которое ее разбудило. — Ну и ну! — сказала себе Муми-мама. Проверила, насколько хорошо укрыты ее муж и дети, аккуратно прикрыла двери в их спальни и отправилась на кухню — растапливать печку и ставить чайник. После прогулки по заснеженным холмам Хемуль и его спутники обязательно захотят горячего чаю! — Лишь бы они перестали дудеть, когда придут сюда, — бормотала она про себя. — А то, чего доброго, перебудят весь дом, а я только собралась отдохнуть в одиночестве… У нее было о чем подумать в одиночестве. И о том, сколько на самом деле нужно сварить банок варенья, и о том, как в этом году расположить клумбы в саду, и о том, какую мебель заменить, а новую поручить сделать Муми-папе… Когда все проснутся, подумать ей будет некогда, а это означает, что она опять что-то упустит. Окно в кухне покрылось узорами почти до самого верха. Муми-мама с любопытством разглядывала кудрявые папоротники, озеро и дальние холмы, раздумывая, кто бы мог это все нарисовать. «Ну, конечно же! Это фру Туу-Тикки! Как некрасиво с моей стороны, проснуться и не навестить ее!» По рассказам Муми-тролля она помнила, что зимой холодно. Поэтому поднялась на чердак и старательно перешерстила старые комоды, в которых хранились забытые многочисленными гостями вещи. Среди них нашелся синий свитер с оленями, очень большой — на Муми-маме он выглядел как платье почти до пят, теплые носочки, сапожки мехом внутрь и длинный оранжевый шарф. Муми-мама никогда не носила такие яркие вещи, однако ей неожиданно понравилось. Она закутала голову и шею шарфом, подвернула рукава свитера и спустилась вниз. Дверь не открывалась. — Да что за шутки! — воскликнула Муми-мама, начиная сердиться, и налегла на дверь, однако она лишь немного подвинулась наружу, и из-за нее в прихожую сразу посыпался снег. — Это, наверное, противная Морра или тот Хемуль… — и остановилась, поняв, что никакие это не шутки. Снегом засыпало весь Муми-домик — настолько, что она теперь не сможет выйти из дому. Муми-мама села прямо на пол, размышляя, как быть. Открыть окно, вылезти и попробовать откопать дверь? Но это означает напустить стужи в дом… Махнув лапой, Муми-мама поднялась на второй этаж, укрыла каждого из домочадцев вторым одеялом и отправилась вниз — открывать окно, как снаружи послышалось шарканье, голоса и лай. — Это опять милый, милый Муми-тролль проснулся, — пропищал один слабый-слабый, тонкий голосок, — и хочет выйти. — Сейчас мы его выпустим, — прогудел другой, низкий и бархатный. — Гаф! — поддержал его третий. Дверь поскрипела, подалась и распахнулась. За ней стояли огромный Хемуль, на плече которого сидела крохотная малявка, и собака. — Приветствую… мадам? — Хемуль поклонился с неуклюжей галантностью. — Муми-мама, — скромно представилась Муми-мама. — А вы, как я понимаю, Хемуль? Юнк? Саломея? Мой сын рассказывал о вас… Прошу, заходите в дом, чай уже готов… — Чай — это как раз то, что надо, когда хорошенько покатаешься на лыжах, — хохотнул Хемуль и ввалился в прихожую, затаскивая за собой лыжи и палки. С них падал снег, сразу начиная таять и оставляя лужицы. Юнк встряхнулся — шапчонка на его голове съехала с ушей — и тоже вбежал. Хемуль аккуратно ссадил Саломею с плеча на пуфик и стянул куртку. Таких гостей у Муми-мамы еще не бывало. Она выскользнула из дому и поторопилась к купальне. — Фру Туу-Тикки! — крикнула она. Возле купальни были сложены фигурки из снега. Большая лошадь, очень похожая на настоящую, и вылепленная из снега Морра — маленькая с широкой улыбкой, и печка, и фонарь, и еще какие-то существа, которых Муми-мама не знала. Она лавировала между фигурками, как дверь в купальню открылась. — Фру Муми? — Добрый… добрый день, — запыхавшись, сказала Муми-мама. — Прошу пить чай. У нас небольшое чаепитие… по случаю зимы. — Зима идет уже почти месяц, — рассмеялась Туу-Тикки. Они пришли в кухню, где уже сидели Хемуль сотоварищи, и Муми-мама поставила крохотные кукольные приборчики — игрушки фрекен Снорк, которая все равно сейчас спала наверху — для ее невидимых мышек. Воцарилось неловкое молчание. — Отличная погода нынче, только очень уж холодно, — нерешительно начала Муми-мама. — Совсем не холодно для зимы, — возразила Туу-Тикки. — Самый холод начинается после визита Ледяной девы, а ее еще не было. — Как жаль, что она не увидит мои клумбы, — сказала Муми-мама. — У меня росли такие красивые цветы… — Сейчас в саду растут только сугробы, а для Ледяной девы нет ничего лучше, — заметила Туу-Тикки. — Да, каждому свое, — пробасил Хемуль. — И вовсе не холодно, я бы не возражал, чтобы стало еще холоднее! Что? — наклонился он к Саломее. — А! Да ведь ты тогда будешь сидеть у меня за пазухой! — и он сунул в пасть Юнка сладкий сухарик. — Простите, — проговорила Муми-мама, — я еще не пекла ничего к чаю… — Ерунда, — беспечно отмахнулся Хемуль. — Отличные у вас в Муми-доле лыжные трассы, доложу я вам! Кататься одно удовольствие! Я, конечно, был и в горах, но там трассы на любителя — красный уровень опасности, мне-то ничего, а молодежь отпускать страшно. Горы мне, помнится, Муми-тролль посоветовал, — и он неловко поклонился Муми-маме. Большой и громоздкий, он явно опасался что-нибудь раздавить или сломать, случайно повернувшись. — А как на них кататься? — спросила Муми-мама. — Да ничего сложного — встал на лыжи и катись, — обрадовался Хемуль, истосковавшийся по собеседнику. — Главное, сноровка, а она приходит с опытом… Туу-Тикки разливала чай по крохотным чашечкам для мышек. Они еще немного поболтали, разошлись, а потом Муми-мама нашла муку, ванилин, дрожжи, сухое молоко, сходила в погреб за вареньем — словом, приготовила все, что нужно для пирога, и принялась печь. Внезапно она обнаружила, что занимается этим не одна. Пока она отвернулась, кто-то размешал муку и сухое молоко в воде. Стоило ей отвлечься, чтобы открыть банку с вареньем, как в смеси очутилась ложка ванилина, а в мерной кружке — сахар. «Да это мышки-невидимки! Спасибо им, конечно, но куда это годится? Что же я за хозяйка, если мои гости мне же и помогают?» — однако спорить с теми, кого не видишь, бывает довольно глупо, и Муми-мама ограничилась тем, что крикнула в пустоту: «Спасибо!» Может быть, им просто весело печь пирог, утешила она себя. И постелила на диване, в корзинке и в маленькой шкатулочке для Хемуля и его спутников. Наутро она снова проснулась оттого, что Хемуль трубил в рог. — Хватит спать! — зычно заорал он. — Что может быть прекраснее, чем встать пораньше и покататься подольше? Туу-Тикки, похоже, так не считала. Она сидела на корточках в саду и складывала под луной очередную фигурку, и от нее ложилась четкая тень на серебряно-зеленом снегу. «Вот и хорошо, что он работает будильником, — решила про себя Муми-мама. — А то с этой полярной ночью не знаешь, когда и встать!» — и она предложила Хемулю и Туу-Тикки выпить чаю с пирогом. — Потом, потом, побежали скорее! — и Хемуль басовито расхохотался. Муми-мама хотела было заикнуться, что не умеет ходить на лыжах, однако Хемуль уже подтолкнул ей маленькие пьексы — «это мои были в детстве, ха-ха, кто бы мог подумать, что я был такой заморыш?», — помог застегнуть их и потащил Муми-маму за собой. Впрочем, с тем же успехом можно было сказать, что он тащил ее на себе. — Бери палки, — пискнула с его плеча крошка Саломея, — вот так. Ими нужно отталкиваться. Давай, это весело! Муми-мама робко оттолкнулась и проехала несколько пядей. — Ноги переставляйте, фру Муми, — рыкнул Хемуль. Переставлять ноги на лыжах оказалось непросто, однако первый шаг почему-то наполнил ее воодушевлением. Вскоре Муми-мама уже с удовольствием поняла, что пробежала — хотя и медленно, и очень нерешительно — не так уж мало. Хемуль, убедившись, что у нее что-то получается, понесся кататься сам — его большое, массивное тело неслось с холма с огромной скоростью, выделывая на ходу головокружительные виражи, и Муми-мама смотрела на него с легкой завистью. Крошка Саломея сидела на плече Хемуля и серебристо смеялась. Муми-мама тоже попробовала съехать с горки — разумеется, самой маленькой. Дважды у нее получилось неплохо, в третий раз она упала, и хотя совершенно не ушиблась, зато вывалялась в снегу. Холодный снег таял на ее мордочке, а Муми-мама расхохоталась, и, барахтаясь в сугробах, снова поднялась на ноги и полезла на горку. «Да это действительно весело!» Когда они явились в Муми-дом, оттуда уже доносился аппетитный запах рыбного супа. — Ну зачем же! Я бы сготовила! — воскликнула Муми-мама. — Это зимний рыбный суп, — сказала Туу-Тикки. — Его может готовить всякий, но только тот, кто понимает зиму и лед, сможет сварить его по-настоящему. Муми-маме было очень неудобно, что кто-то готовил на ее кухне, пока она развлекалась, однако суп оказался таким вкусным, что все неудобство куда-то делось. «Пожалуй, я бы так не сумела! Надо научиться, — решила она. — Понять эту зиму…» Лапки и мордочка у нее замерзли. А в тепле оттаяли, и по ним побежали мурашки — ощущение одновременно приятное и раздражающее. — Гаф, — Юнк с наслаждением лакал суп. Туу-Тикки наловила рыбы с запасом, поэтому, улучив свободный часок, Муми-мама замесила тесто, на сей раз без сахара и ванилина. Хозяйка она в этом доме или кто? А раз хозяйка, то просто обязана угостить гостей рыбным пирогом… И порядок бы навести, что гости подумают — везде пыль! Однако утренняя уборка не задалась. Ей просто не дали возможности взяться за веник и тряпку. — Побежали! — загудел Хемуль, едва она проснулась. — Да бросьте вы этот вздор, фру Муми, какие там домашние дела? Надо использовать каждый день зимы, чтобы покататься! — Именно, — поддержала его Саломея. И Юнк разразился бодрым лаем. И Муми-мама сдалась. Потому что кататься на лыжах, что ни говори, куда веселее, а ее гости, похоже, совсем не обращали внимания на пыль. И в этот раз она уже рискнула залезть на горку повыше — ах, как чудесно было нестись с нее вниз, и ледяной ветер со снежинками едва не залепил ей мордочку, свистя в ушах, и чувство было такое, будто она, Муми-мама — птица, летящая вперед! А после обеда (на который вполне хватило вчерашнего пирога) Туу-Тикки позвала ее удить рыбу подо льдом. Это тоже оказалось сложно — и интересно. Они выбрались на берег моря. Лед намерз у самого берега, но Туу-Тикки уверенно спустилась под него: вода плескалась внизу так, что между ледяной коркой и водой смело можно было разместиться и даже выпрямиться во весь рост. Туу-Тикки закинула удочку — некоторое время ничего не происходило, а потом поплавок затанцевал. — Ура, — шепотом, чтобы не распугать рыбу, проговорила Муми-мама. И так же шепотом заговорила с ней Туу-Тикки. Она рассказывала Муми-маме о странных существах зимы. — Каждое из них на своем месте, — объясняла она, — и их нельзя трогать или звать к себе в дом. Им хорошо здесь, под снегом и льдом, или в морозном воздухе под луной и звездами, а когда приходит лето, они залегают в спячку, чтобы солнце не опаляло их теплом. Они управляют светом звезд, и зимними ветрами, и морозами — конечно, не все, только самые могущественные из них. — Это их изображают фигурки в саду? — Не всех. Снежная лошадь — для того из них, кто ближе к весне поскачет на другую сторону Земли. А снежная печка — для Снежных мышек, они родня моим невидимым. Там они прячутся и греются, ведь им тоже нужно тепло, хотя и меньше, чем нам с вами. Так прошло несколько дней. Пару раз все видели Морру — теперь она была огромной, и ее силуэт царил на горизонте мертвяще-темным холмом. А однажды из-за горизонта донеслась далекая заунывная песня. «У-у-у, — пели вдалеке, — у-у-у!» Юнк оживился, ушки его встали торчком так, что едва не свалилась шапчонка. — Это же волки! — пролаял он. — Моя родня! Я с ними так и не повстречался тогда, струсил, но это я потому, что маленький был. А теперь я обязательно хочу с ними познакомиться! — Не глупи, — пискнула Саломея. — Хемульчик, ну скажи ему! — А это не опасно? — спросила Муми-мама. — Зимой все опасно, — рассудительно сказал Хемуль. — Шляться по лесу — может, и весело, но заблудиться в темноте легче легкого. — Ну я ненадолго, — заныл Юнк. — Все-таки они его родственники, — решила Муми-мама. — Конечно, надо познакомиться! Воодушевленный ее поддержкой, Юнк вылетел из дому пулей — никто не успел его остановить. Муми-мама, как раз спустившаяся в погреб за вареньем, высунула из погреба голову и закричала «постой, погоди», но где там! Мороз тем временем крепчал. Он сгустился до того, что, казалось, сам воздух замерз и ломался в легких при каждом вдохе. А Юнка все не было и не было. Саломея разрыдалась. — Волки, — всхлипывала она, — они его съели! — Я бы сказал, что он скорее заблудился, — пробасил Хемуль. — Пойду-ка я поищу его. Фру Муми, у вас есть переносной фонарь? — Даже два, — ответила та, — сейчас принесу с чердака. — Два мне не надо. — А я иду с вами. — Не смейте, — воскликнул Хемуль, но Муми-мама стояла на своем: — Мы вдвоем найдем его скорее! Туу-Тикки, вслушавшись в разговор, молча сходила в купальню и принесла свою запасную куртку — для Муми-мамы. И так, укутанная, она пробиралась на лыжах. Зимний лес стоял вокруг, неподвижный и прямой, и только тени от фонаря в ее лапе прыгали по снегу, принимая причудливые формы. Из-за деревьев наверняка выглядывали духи зимы, но Муми-мама старалась не бояться. Ведь она пришла в лес не со злом, должны же духи зимы это понимать? Вдалеке виднелось пятнышко света — это брел по лесу Хемуль. — Юнк! Юнк! — звали они по очереди. И наконец Юнк, скуля, выбрался навстречу Муми-маме. — Я их не наше-о-о-ол, — всхлипывал он. — И заме-ерз! — Ничего, сейчас поешь горячего супу, и все будет в порядке, — утешила его Муми-мама, — а потом я дам тебе чаю с малиной… Герр Хемуль! Он у меня! — крикнула она, подхватила Юнка под мышку, оттолкнулась палкой — и помчалась на лыжах вниз, в долину. Фьють! — ногу ее повело вбок. Ш-шух! — ее саму бросило в другую сторону. Хлоп! — и Муми-мама покатилась кубарем вниз, только отстегнувшиеся лыжи остались наверху, и лаял ей вслед Юнк. Щиколотку пронзила ужасная боль, так, что слезы брызнули из глаз. Хемуль подъехал к ней. — Эх, — сказал он. — Мастерства еще не хватает! Он забросил Юнка на плечи, а Муми-маму вместе с лыжами поднял на руки и покатился в Муми-дом. Сам он упасть не боялся. У него-то мастерства хватало с избытком. Как теперь знала Муми-мама, такая боль в ноге означала растяжение связок — неприятность, обычную для спортсмена, но совсем не знакомую обычному муми-троллю. Хемуль уложил ее на кушетку, принес в лапах снегу и прижал к щиколотке, а крошка Саломея и Юнк тщательно забинтовали. Получившийся компресс немного снял боль и опухлость, но встать на ногу Муми-мама не смогла. — А как же ужин? — обеспокоилась она. Хемуль обернулся и густо захохотал. Туу-Тикки внесла в комнату тарелку с супом, кусочек пирога и чашку кофе. — Мне, право, так неловко, — начала Муми-мама. — Оставьте, фру Муми, — мягко сказала Туу-Тикки. — Я вижу, заботиться о других — ваш конек. Но и другим это может быть приятно. Позвольте и другим поразвлечься, заботясь о вас! Чтобы не скучать, Муми-мама принялась за вязание. Повязать летом ей тоже было некогда — ведь нужно было обиходить и дом, и сад, и огород, и присмотреть за семьей, и приготовить еду. А теперь у нее появилось свободное время! И она вязала. Юнку — шапчонку потеплее его нынешней. Хемулю — шарф поярче. Туу-Тикки — варежки в полоску. А для Саломеи у нее не нашлось достаточно тонких спиц или крючка, и тогда Муми-маму осенила идея. Она взяла две самые длинные палочки для мороженого и выстругала из них лыжи. Настоящие лыжи, чтобы Саломее не приходилось просить Хемуля покатать ее! Наконец, нога у нее более-менее пришла в порядок, и Муми-мама смогла снова ходить и даже встать на лыжи. Теперь Хемуль постоянно присматривал за ней. Это было даже огорчительно: ведь с тех пор, как Муми-мама упала, она немного улучшила лыжную технику, да и на высокие холмы не лезла, — можно было ничего не опасаться, но Хемуль не сводил с нее глаз. Будто не доверял! Вот удачного дня, чтобы вручить подарки, все не находилось. В конце концов Муми-мама подумала, что отдать их можно когда угодно, не обязательно ждать подходящего момента… Да хоть прямо сейчас — вон кто-то мелькает в окне под снегопадом, наверняка Хемуль или Туу-Тикки… Нет, у Хемуля куртка бордовая, а у Туу-Тикки в полосочку, а эти какие-то серые… Муми-мама подышала на окно, чтобы растопить узоры, и выглянула. Мимо ее дома сквозь метель шли волки — несколько огромных, суровых зверей, и один из них припадал на ногу. Поджилки у Муми-мамы затряслись, она испугалась, что волки ворвутся в дом и съедят — ладно, ее саму, но ее родных и друзей! Однако волки, похоже, не собирались никуда врываться. Они уже почти прошли Муми-дом, как остановились. Хромой волк застыл в снегу и закашлял, подняв лапу. Даже из окна было видно, что лапа у него разбита и вся в засохшей крови. Муми-мама полезла на шкаф и достала аптечку. Ей было страшно, так страшно, как никогда и нигде не бывало за всю ее жизнь. Ни тогда, когда огромная волна смыла ее с лодки, на которой она плыла, и выбросила на берег — тогда ей помог выбраться Муми-папа, так они и познакомились. Ни тогда, когда прямо в ее сад заявилась Морра. Ни тогда, когда их пугало хулиганистое привидение… Ни даже тогда, когда на Муми-дол обрушился смерч и снес крышу с соседского дома — а мог бы, между прочим, и с ее собственного! Но она вышла из дому, скрипя сапожками. — Герр волк, — вежливо обратилась она, — позвольте взглянуть на вашу лапу. Не нужно ли ее перевязать? Волки утихли, недоверчиво глядя на нее. — Какая-то скотина поставила капкан, — прорычал один из них. — Откуда нам знать, что это не ты, троллиха? — Это не она, — категорически возразила крупная светлая волчица. — Запах не ее. — Фру волчица, ваш товарищ может на всю жизнь остаться хромым, если ему не помочь, — настаивала Муми-мама. — Хорошо, — поколебавшись, сказала волчица и сердито рявкнула, когда кто-то попытался возразить. — Мы благодарны тебе за помощь. Но если ты причинишь нашему брату вред, мы тебя съедим! Муми-мама присела на корточки. Вблизи лапа волка выглядела еще хуже, чем издали. Острые зубья капкана пробили ее в нескольких местах, раны воспалились, кость казалась раздавленной. Муми-мама прочистила раны, залила их йодом и покрыла целебной мазью. Волк глухо ревел от боли, однако даже не щелкнул зубами, — его пасть оказалась опасно близко к мордочке Муми-мамы, но та не обратила на это никакого внимания, бинтуя и накладывая шину. — Потрудитесь прийти через пару дней на перевязку, — строго сказала Муми-мама, закончив работу. — И не нагружайте лапу какое-то время! Волк пренебрежительно фыркнул. А потом вся стая снялась с места и исчезла в снежных вихрях. Муми-мама про себя вздохнула. Конечно, ожидать от диких зверей вежливости не стоило, но хоть «спасибо» можно было же сказать, подумала она. Вскоре ее внимание поглотили более насущные нужды — плюшки, салат из квашеной капусты и… а что же посущественнее? И вдруг в окне снова мелькнула серая тень. Муми-мама выглянула на крыльцо. Волчьи следы быстро заметало снегом, но на крыльце лежал, парясь и источая свежий кровавый аромат, большой кусок мяса. Пришел Хемуль и принялся помогать Муми-маме делать отбивные — сначала помогал, а затем попросту отстранил ее от кухонного стола, с добродушным смешком посоветовав заняться чем-нибудь более простым. — Мясо любит мужскую руку, — заявил он в ответ на ее протесты. Муми-мама обратилась было к плюшкам, но оказалось, что Туу-Тикки во главе невидимых мышек уже разобралась с ними. И тогда она отправилась в гостиную и от нечего делать рассказала Юнку о волках. — Волки! — Юнк даже взвыл от огорчения. — Моя родня была здесь, а я катался в другом месте! Какая жалость! — Тебе повезло, что ты не попался в тот капкан, — заметила Туу-Тикки, внося в гостиную блюдо с плюшками. — И что волки принесли нам не твое мясо! — Но я все же полагаю, что фру Муми… как это… неуместно великодушна, — пробормотал Хемуль. — Ведь волки могли ее сожрать! — Ну что вы, — не согласилась Муми-мама. — Они, конечно, дикие, воспитания им не хватает, но они порядочные звери! На следующий день она первым делом вспомнила, что опять забыла отдать подарки, и вытащила их из-под кровати. «Сейчас или никогда», — подумала Муми-мама. И тут в дом влетела Туу-Тикки. — Закройте окна, — выкрикнула она, запыхавшись. — Не выходите из дому! Не кажите даже нос на улицу! — Это еще почему? — возмутился Хемуль, уже пристегнувший одну лыжу. — Ледяная дева идет! Саломея запищала от страха, уткнувшись мордочкой в холку Юнка. — Хорошо, что у нас есть запас дров и хвороста, — Муми-мама с благодарностью посмотрела на Хемуля, потому что дрова нарубил он. В охотку — он считал, что это развивает мускулатуру. Хемуль перехватил ее взгляд и зарделся. Они подкинули дров в камин. — Ледяная дева — это королева зимы, — рассказывала Туу-Тикки. — Когда она приходит, наступают самые сильные морозы… Муми-маме было очень интересно взглянуть на Ледяную деву, и Хемуль нагрел у камина монетку и прижал к стеклу — получился глазок, в который все смотрели по очереди. Небо стало прозрачным, очень высоким и зеленоватым, а воздух — ломким, как хрусталь. Все застыло, и только снег мерцал под убывающей луной. И тут Муми-мама поняла, насколько живой бывает зима обычно — и насколько безжизненной стала она сейчас. Не было никакого движения, ни голоса не раздавалось вокруг, не пролетала пушистая полярная сова, песец не бежал по снегу, не парили между заснеженных крон морозные духи, и снежные малявки не носились по сугробам… И вдруг показалась Она. Высокий силуэт маячил еще в отдалении, но стекло напряглось и издало тихий высокий звук — казалось, оно вот-вот лопнет от холода. Глаз, которым выглядывала Муми-мама наружу, заболел и заныл, из него покатилась слеза; щека, повернутая к окну, тоже защемила и стала будто обескоженной. Ледяная дева издали выглядела потрясающе красивой — вся в белом, голубом и зеленом, мерцающая серебром, величественно шагала она по равнине, и Муми-мама про себя умоляла мир спрятаться и сгрудиться в тепле… И вдруг серые тени проскользнули в сад. — Волки! Им же негде приютиться! — и Муми-мама открыла дверь. — Заходите, только поскорее, пока морозу не наползло! Вместе с волками ворвался и ветер — ледяной и совершенно прозрачный. — Уф, успели, — рыкнул кто-то из них. — Спасибо, — хриплым от горячки бега и холода голосом прорычала волчица. — Пожалуйста, располагайтесь, — пригласила их Муми-мама. — Может, горячего супу? Невидимые мышки разлили суп в плошки. К счастью, Муми-мама и Туу-Тикки сварили его с запасом. Юнк, дрожа от волнения и восторга, бочком подобрался к волкам и смотрел на них, захлебываясь от восхищения. Хемуль тем временем покачал головой; Муми-мама думала, что он опять скажет что-нибудь насчет неуместного великодушия, но он промолчал и лишь держался рядом с ней, не выпуская из лапы ледоруб. Ледяная дева бродила по Муми-долу целые сутки, и все это время никто не уходил из гостиной — все собрались вокруг камина и молча ждали, время от времени подбрасывая поленце-другое, и время от времени кто-нибудь выглядывал в окно. Наконец небо перестало быть таким высоким и прозрачным — по нему снова потекли реки зеленоватого света, и звезды из колючих и мертвых превратились просто в мерцающие далекие точки, а потом заволоклись мягкими войлочными облаками. Деревья зашевелили сучьями, и воздух наполнился невидимым движением. Пошел снег. Волки снялись и исчезли — последний из них движением задней лапы захлопнул за собой дверь. И только тогда Хемуль поставил на пол ледоруб и шумно выдохнул. — Пойду нарублю дров, а то наши закончились, — сказал он, ни к кому не обращаясь. Муми-мама с Туу-Тикки отправились удить рыбу. — А вы не прочь иногда испытать других, фру Муми, — заметила Туу-Тикки. — Я? Ну что вы! Просто… Они же уже показали, что не такие уж и злые. А знаете, оставить их снаружи, когда было так холодно, ну как это… — Я не об этом, — и Туу-Тикки чуть усмехнулась, а потом заговорила о другом. — Скоро Рождество. Вы любите отмечать Рождество? — А что это? Для Муми-мамы все, связанное с Рождеством, было в новинку. Однако идея приготовить угощение, нарядить елку — а в ее саду как раз была елка! — и вручить подарки пришлась ей по душе. — Конечно, надо отпраздновать, — вдохновенно воскликнула она. — У меня есть такие красивые бусы, специально на этот случай, я все думала, как же их носить — они слишком длинные… …Муми-мама рылась в сундуках и комодах, подыскивая, что же может пригодиться. Бусы — да! Старые часы, которые все недосуг починить? — разумеется. Зеркальца? — подойдут! Некоторые из них, конечно, стоило бы подарить знакомым на другие праздники, но пока… Ленты? Из них просто непременно следует связать бантики и повесить на елку! Золоченые орехи? — В первую очередь! Юнк бегал туда-сюда, относя все новые и новые украшения в сад, где Хемуль, Саломея и невидимые мышки развешивали их на елке. Наконец, Муми-мама нашла то, что было важнее всего. Большую звезду. Когда-то фрекен Снорк вручила ее Муми-троллю в качестве медали, а потом она где-то потерялась. И вот она, как по заказу, лежала и сияла в ящике комода. Саломея взбежала и водрузила звезду на самую вершину. Туу-Тикки вернулась с моря с ведерком свежей рыбы, и они с Муми-мамой отправились на кухню. А тем временем к Муми-дому снова подобрались волки. Они принесли оленины и, услышав о празднике, охотно взялись за приготовление шашлыков. Угощение удалось на славу. Шашлыки, пирог с рыбой, пирог с яблочным повидлом, чай и кофе, печенье с мороженой клубникой, жареная картошка, взбитые сливки — и многое другое! И вот наступил миг вручения подарков. — Лыжи, лыжи! Как чудесно! Теперь я смогу кататься с тобой, Хемуль! — закричала Саломея. Хемуль густо покраснел и обернул новый шарф вокруг шеи, гладя его лапами. Юнк и Туу-Тикки тоже были явно довольны. Волкам Муми-мама подарила аптечку, рассудив, что их полная опасностей жизнь лесных хищников иногда требует медицинской помощи, а Муми-мамы рядом может и не оказаться. Внезапно все напряглись: огромная темная тень выросла рядом с оградой. — Фру Морра! — воскликнула Муми-мама. — Погодите, не уходите! Я хочу сделать вам подарок к Рождеству! Она вышла за ограду, волоча за собой большую вязанку хвороста, и подожгла ее. Веселые языки огня взметнулись вверх, все за столом зааплодировали. Морра сторожко пялилась на костер круглыми пустыми глазами, но когда Муми-мама вернулась в дом, через окно все увидели, как Морра усаживается на огонь. Каждый в Муми-доле знал, что ее ничем не согреть. Однако в течение нескольких минут костер пылал, и на лице Морры пробежало непривычно теплое выражение. А потом огонь, конечно, потух, оставив только пепелище — зато не повредив Морре, и Муми-мама вздохнула с облегчением. Ей самой достался крохотный подснежник. Его принесли волки, найдя в лесу, — будто кусочек весны среди зимних снегов. И большая записная книжка в красивом переплете. Туу-Тикки лукаво заметила, что у Муми-мамы есть собственные приключения, которые не грех записать в мемуарах. Хемуль подарил ей свои запасные лыжи, на которых она училась кататься. — Хотелось бы мне, фру Муми, чтобы мы всегда могли покататься вместе, — сказал он. — А летом отправиться в высокие горы, где вечно лежит снег, — там такие интересные трассы! За столом воцарилось молчание. — Но… Это было бы, конечно, так прекрасно… — Муми-мама растерялась. Ей нравилась зима. И холод, и снег, и мороз, и зеленые ленты полярного сияния в небесах. И заснеженные вершины сейчас встали в ее воображении бесконечно прекрасным видением — недосягаемой мечтой о счастье и свободе… — Но ведь у меня есть Муми-папа, — чуть слышно произнесла она. — И мой маленький Муми-сын. Как же я их брошу? — Понимаю, — вздохнул Хемуль. — Что поделать, — пискнула Саломея, — не все могут делать то, что хотят! Муми-мама обвела гостей взглядом. Почему-то все смотрели на них с Хемулем с сочувствием. Наутро Хемуль ушел вместе с Юнком и Саломеей. Он ушел, не попрощавшись, — Муми-мама еще спала, а он, оказывается, умел собираться очень тихо, и это было неожиданно. Ведь Хемуля все считали этаким слоном в посудной лавке, громогласным, увесистым и неуклюжим. Вместо «до свидания» он оставил в саду Муми-троллей снеговичка, вылепленного в виде Муми-мамы. Получилось очень похоже, Хемуль не забыл даже сумку и оленей на свитере. А в лапках у снежной Муми-мамы краснело тщательно выгрызенное из большой морковки сердце. — Я же говорила, фру Муми, — тихо произнесла Туу-Тикки, — любовь может быть не только от вас. Это работает в обе стороны. Муми-мама заметила, что возле купальни больше нет ни Снежной лошади, ни снежной печки. Сущности зимы покидали Муми-дол. Близилась весна. И тогда Муми-мама пристегнула лыжи к пьексам и понеслась в холмы. Теперь ей поддавались довольно крутые и высокие склоны. Ветер, уже пахнущий подснежниками, бил в мордочку, глаза слезились, и она чувствовала себя птицей, летящей в бесконечном снеговом небе, и небо это принадлежало только ей.