Still

Они устали друг от друга. Им приходится терпеть чужое присутствие, потому что Рику некуда податься, – при всех правах, андроидам мало кто согласен сдавать жилплощадь, купить тоже сложно – а Рид просто не вытерпит одиночества. Ему будет больно отпускать Ричарда зная, что придется возвращаться в холодную постель, тихую и такую мертвую квартиру, где Гэвин остается наедине со своими скребущими душу кошками – метафорическими, потому что даже животное он не может себе позволить. Единственное, в чем детектив дал слабину – впустил в свою обитель и сердце андроида. Робота, черт возьми! И они слишком привыкли: к теплу под боком, спокойных и тихих разговорах ночью на кухне ни о чем (бессонница – человеческий фактор, который был непонятен RK900 до встречи с Ридом), к сигаретному пеплу на подоконнике и видимых только андроиду пятнах тириума на столешнице. С каждой крохотной деталью у них связано излишне много воспоминаний. Черно-белая кружка на полке над раковиной – подарок от Ричарда за то, что он однажды разбил чашку Гэвина. А еще напоминание о себе, мол, смотри, теперь я всегда буду тут! Она раскололась через два месяца, когда детектив уронил ее и чуть не пробил себе руку насквозь. Тогда у андроида что-то замкнуло, ударило током по центральному модулю и он кинулся обрабатывать рану, режась об осколки и протыкая пластик, мешая кровь синюю и ало-красную. Тогда он впервые испытал страх и колкое волнение за напарника. Возможные исходы ситуации тянулись малоприятными последствиями пореза к летальному исходу: потеря крови (вероятность: менее 8,2%), заражение от плохо продезинфицированной чашки (вероятность: менее 3%) и еще вереница других развитий событий из-за которых на систему обрушился каскад программных сбоев. После того Ричард надолго заключил Гэвина в объятиях, держа его за раненую руку и отчаянно-нежно поглаживая большим пальцем запястье в немом извинении непонятно за что. Темный выгоревший отпечаток на кофейном столике перед диваном – отголосок того дня, когда Рид пытался сделать романтичный вечер при свечах и чуть не сжег дом. Рик потом долго и по-доброму смеялся, чуть приподняв уголки губ. И целовал-целовал-целовал своего человека. Оба тогда поняли, что не могут в романтику, но изо всех сил продолжали стараться скрасить задымленную скукой обыденность. Покоящаяся в глубине ящика карта с обведенными красным на ней местами, куда они собирались вместе поехать, взяв отпуск. Оба забыли, сделали вид, что никаких планов на Бирмингем или Нью Балтимор у них не было. Когда Гэвин натыкается на эту карту, то не выбрасывает ее. Она – слепая, сентиментальная надежда, теплящаяся где-то под клеткой из ребер, что они еще поедут туда (читать: снова полюбят друг друга). Они оба все еще зависимы от внимания, как от блядских сигарет, кофеина (Рику нравилось заваривать свежий кофе Риду), сухих прикосновений и нескончаемой, давящей, точащей изнутри игрой в молчанку. Когда Гэвин и Ричард не молчат, они ссорятся. Ненависть изливается ядом из их ртов, слова злые, режущие лезвием по охладевшим глоткам и легким. Рид воет волком, жжет пальцы огоньком зажигалки (раньше он обжигался о Рика), выкуривает по пачке в день и игнорирует пустые предупреждения RK900 о том, что никотин его рано или поздно прикончит. Они оба хотели бы вернуться в прошлое, снова тянуться друг к другу и по-настоящему заботиться. Им больно лгать, специально излишне часто касаться рук, чтобы доказать самим себе, что они чувствуют, мешать ртутную голубизну и серо-зеленую живость их глаз. Человек и андроид никак не могут признаться самим себе, что больше не любят.