666

Гордыня Бэкхен понимает, что пиздецки устал, когда в очередной раз возвращается домой глубокой ночью. Не разуваясь, он сразу идет в спальню. Бросает рюкзак на пол, а сам валится на кровать. Ноги гудят от долгой ходьбы — метро уже давно не работает и пришлось всю дорогу идти пешком, а голова звенит так, как будто ее гвоздями нашпиговали. Вяло, он вспоминает, что еще днем обещал позвонить матери. Чтобы та смогла в очередной раз поздравить его с победой на университетской олимпиаде. Да только ему это не нужно. Красиво позолоченную рамку, в которой был диплом, он расколотил за ближайшим углом сразу после награждения. А саму бумажку смял и засунул на самое дно рюкзака. Бэкхену абсолютно не нравится такая жизнь, но и менять что-то он не спешит. Вот и продолжает приходить в пустой дом далеко за полночь, потому что снова засиделся в библиотеке. Жрать сухие завтраки, потому что готовить нормальную еду нет ни времени, ни сил. Улыбаться каждому встречному и делать вид, что все хорошо. А на самом деле все плохо. Бэкхен с трудом может вспомнить, когда он в последний раз нормально высыпался. Неделю назад? Месяц? Год? Чтобы без кошмаров и криков в подушку, потому что больше нет сил продолжать. Быть лучшим студентом на курсе. Примерным сыном. Иногда Бэкхену кажется, что будь он чуточку смелее, обязательно показал бы декану фак и мирно удалился в закат. Потому что до смерти задолбался пахать на красный диплом, который на самом деле ему нафиг не сдался, как в общем-то и сама специальность, на которую он поступил только с подачи родителей. Отец говорит: «Старайся, Бэкхен, и ты сможешь достичь многого». А сам уже который месяц сидит на шее жены, потому что угодил под очередное сокращение и так и не смог найти работу. Мама говорит: «Не порть волосы краской, вредно же». А сама скоро собирается ложиться под нож только чтобы исправить разрез глаз. Все ожидают от Бэкхена чего-то, но при этом всем наплевать, чего хочет он сам. Да что уж там! Ему и самому, если так посмотреть, на себя плевать. Раз уж позволяет собой помыкать. Сейчас нелюбимая учеба. Потом работа. А дальше что? Семья и… вся жизнь. Бэкхену надоело. Но и прекратить он не может. Как замкнутый круг, из которого нет выхода. Живот сводит спазмами голода, и он, нехотя встает с кровати и плетется на кухню. Чтобы потом стоять в темноте у окна и, жуя сухие мюсли прямо из пачки, думать, когда наступит тот день, когда он просто возьмет и загнется на этой самой кухне от элементарного истощения. За окном начинает накрапывать мелкий дождь, но это не мешает кому-то из соседей выйти на улицу, чтобы покурить. Бэкхен из окна видит, как светится в темноте кончик чужой сигареты, и неуютно поеживается. И кому только в голову пришло выйти из дому ночью да еще в такую погоду? Незнакомец толчется под подъездом еще несколько минут, а потом заходит внутрь. Наверняка, успокоил нервы никотином и теперь с чистой совестью отправится спать. Бэкхен жалеет, что не может поступить так же. Может, умей он, как остальные топить проблемы в алкоголе или выдыхать вместе с никотином, и жизнь не казалась бы ему настолько стремной. У Бэкхена психологических проблем воз и маленькая тележка. Но все они не выходят за пределы этой крохотной квартирки, которую он снимает вот уже четвертый год. Потому что за порогом люди, которым надо улыбаться, и дела, которые нельзя отложить, как бы погано ни было. Бэкхен слишком горд, чтобы просить о помощи. Вот и выживает, как может. Выживает. Не живет. Гнев — Бэкхен-щи, сколько мне раз повторять? Декан Ким не может вас сейчас принять. У секретарши в приемной дежурная, точно приклеенная улыбка. И голос резкий и слегка истеричный. Как будто ее неимоверно злит, что ее отвлекают от какого-то крайне важного дела, вроде того, чтобы потрепаться с подружкой по телефону или успеть накрасить ногти, пока не кончился рабочий день. Бэкхен с силой сжимает папку, что держит в руках, и выдавливает сквозь зубы: — Вы, наверное, что-то путаете. Мы договаривались с ним, что я зайду в пять. Проект… — Он занят, Бэкхен-щи, — не дослушав, отрезает секретарша. — Приходите завтра. Бэкхен хочет закричать: «Ты и вчера так говорила!», но он только натянуто улыбается и, кивнув, выходит за дверь. Отойдя на несколько метров, он приваливается спиной к шершавой стене и хмыкает себе под нос. Еще раз. И снова. Пока все не перерастает в истеричный сиплый смех на грани слышимости. Он не знает, сколько времени проводит в этом коридоре. А главное, зачем он это делает. Ведь секретарша ясно дала понять, что сегодня ему не попасть к декану. Равно как и вчера. И неделю назад. Бэкхен даже на мгновение удивляется, когда подсчитывает в уме, сколько уже бегает за ним — без малого месяц, в то время как ему нужна от этого старого козла одна несчастная подпись. Без которой слишком принципиальный препод по экономике не принимает его доклад и не допускает к зачету. Но кому какое дело, если Бэкхен лишится из-за этого стипендии на ближайшие полгода, правда? Всем. Похуй. — О, привет. А ты что здесь делаешь? — громкий возглас вырывает Бэкхена из собственных мыслей, заставив вздрогнуть. Он резко вскидывает голову и натыкается взглядом на высокого кучерявого парня. Тот стоит напротив и с любопытством глядит на Бэкхена. Как будто они знакомы. Но Бэкхен абсолютно уверен, что никогда его раньше не видел. — Ты это мне? — уточняет он на всякий случай. — Конечно, — кивает парень. — А ты видишь здесь кого-то еще? Его губы изгибаются в искренней и слегка простоватой улыбке, и Бэкхен неосознанно залипает на этом жесте. Как давно он сам делал нечто подобное? Просто улыбался вот так. Потому что хочется, а не потому что надо. — Мне нужно документы подписать, — все-таки отвечает Бэкхен и поднимает повыше папку. — А декан… — Не принимает, да? — понятливо кивает парень. — Это он может. Один мой друг за ним два месяца бегал, чтобы справку в общагу подписать. И знаешь, что? — Бэкхен отрицательно мотает головой. — Пока он ее подписывал, его уже из этой общаги выселили. Вот так вот. Парень разводит руками, как бы говоря, «ничего не поделаешь», а потом вдруг лучезарно улыбается и, наклонившись к Бэкхену, спрашивает: — Так тебе помочь? Бэкхен от такого вопроса впадает в легкий ступор. Парень продолжает улыбаться, и это наводит его на мысль — вдруг тот просто над ним издевается. — Чем ты мне можешь помочь? — спрашивает с явным подозрением. — Говорю же, не принимает он. — Это тебя он не принимает, — по-доброму хмыкает парень. — Папку давай. Он резким движением выдирает папку с докладом из рук опешившего от такого поведения Бэкхена, и раньше, чем тот успеет возразить, заходит в кабинет. Его нет всего пару минут. И когда он показывается снова, по его лицу ничего нельзя прочитать. Он протягивает Бэкхену папку. — Ну, я же говорил, что ничего не вый… — начинает было Бэкхен, но резко замолкает, увидев подпись на титульнике. Ту самую, за которой он гонялся месяц. А этот странный парень получил за пару минут. — Но… как? — Я хорошо умею убеждать, — хохочет парень, по-дружески хлопнув Бэкхена по плечу, и тот снова подвисает на его белозубой улыбке. — Ну, мне пора. До встречи, Бэкхен-а. — Спасибо, — немного заторможено благодарит его Бэкхен, продолжая крутить в руках папку. — Постой! — вдруг спохватывается и поднимает голову. — А тебя как… Но парня уже и след простыл. Зависть Бэкхен встречает его снова спустя почти месяц. Он как раз достает тетради из рюкзака перед парой по философии, когда его окликают. — Эй, здесь не занято? — парень вежливо улыбается, указывая на место по соседству с Бэкхеном. У него все такие же непослушные кудряшки и ямочка на щеке, и даже одежда, кажется, та же — темно-синяя толстовка и джинсы. Бэкхен в спешке убирает сумку, уступая стул новому соседу. — Вот спасибо, — довольно тянет парень, плюхаясь за парту и вытягивая длинные ноги в проход. Выглядит он при этом, как будто взрослого посадили за детский столик. — Может, мне еще подвинуться? — с сомнением спрашивает Бэкхен. Вряд ли сидеть так очень уж удобно. Но парень в ответ только улыбается. — Все в порядке, не переживай. Не одолжишь мне ручку? А то я свою дома оставил. Бэкхен сначала хочет поинтересоваться, а зачем ему собственно ручка, если он даже тетрадь не достал, но потом решает, что это не его дело. — Держи. Он протягивает ему ручку, и на мгновение их руки соприкасаются. До короткой обжигающей боли на кончиках пальцев. Бэкхен ойкает от неожиданности и резко отдергивает руку. — Что-то не так? — удивленно спрашивает парень, пока Бэкхен переводит непонимающий взгляд со своей руки на чужую.  — Мне вдруг показалось… — Что? — Нет. Нет, ничего. Просто показалось. Бэкхен выдавливает из себя улыбку и незаметно потирает руку о штанину. Пальцы продолжает немного печь, как будто он дотронулся до раскаленной плитки. Но ведь этого не может быть. Он несколько раз видел, как парень поправлял рукой волосы, и при этом не испытывал никакого дискомфорта. — Можно? Бэкхен робко протягивает руку вперед, останавливаясь в нескольких сантиметров от руки парня. — Прости? — тот непонимающе хмурит брови. — Можно… дотронуться? Бэкхен хочется крепко приложиться головой об стол, потому что фраза получается максимально странной. Как в общем, и вся ситуация в целом. К его большому облегчению, парень, очевидно, и так уже считает его ненормальным. Потому просто кивает. — Ну, дотронься. Бэкхен закусывает губу и неловко касается пальцами чужой руки, готовый отшатнуться в любой момент. Но какого же его удивление, когда он понимает, что не чувствует ничего странного. Рука как рука. Теплее, конечно, чем руки самого Бэкхена, но не настолько, чтобы могла обжигать. Неужели ему просто показалось? — Ну и? — спрашивает парень, с интересом наблюдая за Бэкхеном. — Как тебе? Тот резко отдергивает руку. — Да я это… — мямлит, чувствуя себя еще более неловко. — Давай писать лекцию. Профессор Кан уже пришел. За следующие сорок минут Бэкхен с трудом исписывает несколько страниц, потому что жжение в подушечках пальцев все не прекращается. Он даже незаметно проверяет кожу на предмет ожогов, понимая, что ведет себя как полный придурок. Но естественно ничего не находит. Кожа, как была, белая. Чего не скажешь о лице Бэкхена. Медленно, но верно он начинает краснеть от негодования, когда понимает, что его новоиспеченный сосед физически не может долгое время сидеть на попе ровно. То у него ручка на пол упадет, и он с кряхтением лезет ее доставать, то телефон вибрирует без перерыва, как будто ему из самого Пентагона звонят. Финишем становится его фраза, обращенная к Бэкхену. «Что-то мне скучно. А давай в морской бой?» — Слушай, ты мне мешаешь, — цедит Бэкхен сквозь зубы, строго посмотрев на парня. — Я вообще-то пытаюсь слушать. — Ой, да ладно тебе, — усмехается парень. — Тебе это даже на экзамене не пригодится. Давай лучше в морской бой… — Бен, я не мешаю вашей оживленной дискуссии? — вдруг раздается строгий голос преподавателя. Бэкхен вздрагивает от неожиданности и поднимает глаза на доску. Мужчина с деланым интересом смотрит на него поверх очков. — Так что, мистер Бен, — улыбается он одними губами. — Расскажете нам, что же такое интересное вы обсуждали, что не сочли нужным даже записывать мои слова? — Извините, — Бэкхен виновато склоняет голову. — Это больше не повторится. — Да что вы говорите? — притворно удивляется преподаватель, и Бэкхен интуитивно чувствует, что тот начинает злиться. Что ж, он даже может его понять. Вряд ли ему доставляет слишком большое удовольствие по десятому разу рассказывать студентам одно и то же, особенно когда те совсем не слушают и продолжают заниматься своими делами. — Простите. Бэкхен правда не знает, что еще сказать. Он бросает на парня рядом косой взгляд, мысленно прося, чтобы он тоже встал и извинился, может тогда их пронесет. Но тот продолжает неподвижно сидеть на своем месте, без интереса разглядывая свои руки. — Садитесь уже, Бен, — как-то устало вздыхает преподаватель, даже не посмотрев ни разу на парня по соседству. — В конце занятия покажете мне свой конспект. Может быть, хотя бы таким образом у вас появится стимул его писать. Что ж, продолжим нашу лекцию… — Это все из-за тебя, — тихо шипит Бэкхен, когда преподаватель отворачивается к доске, и прожигает соседа недовольным взглядом. — Скорее всего, — тот равнодушно пожимает плечами, но тут же снова улыбается. — Так что, сыграем в морской бой? — Придурок, — бурчит Бэкхен себе под нос и снова отворачивается, кое-как перехватывая пальцами ручку. Он чувствует, что парень продолжает на него смотреть, наверняка, снова улыбаясь как дебил, но старается игнорировать это. — Тебе надо быть проще, — вдруг доносится сбоку необычно серьезным тоном. — Меньше думать о мнении других и делать, что захочется. Может, тогда ты поймешь, что значит жить? Бэкхен надавливает на ручку с такой силой, что в листе остается дырка. — Не тебе учить меня жизни, — едва шевеля губами говорит Бэкхен, а сам хочет разбиться головой о стену, потому что в душе он полностью с ним согласен. И очень завидует, что у кого-то (не у него) хватает смелости озвучить то, что грызет его изнутри. Обжорство Бэкхен подозрительно поглядывает на чужой поднос, до верху заваленный едой, который приземляется на стол прямо перед ним, сдвигая в сторону его булочку и молоко. — Что это? — спрашивает Бэкхен, когда парень садится напротив. — Извинения? — полувопросительно отвечает тот. Бэкхен выразительно поднимает брови. — Слушай, — канючит парень. — Я, правда, не хотел, чтобы из-за меня у тебя были проблемы. И раз уж так вышло, что я виноват, я чувствую, что должен как-то загладить этот инцидент… — И ты решил купить меня едой? — прерывает его Бэкхен. — Ну почему сразу купить… — Потому что это так выглядит, — отрезает Бэк, отодвинув от себя поднос и снова принимаясь за молоко. На большее у него сейчас все равно денег нет, а принимать чью-то подачку, нет уж, увольте. Парень прослеживает его жест грустным взглядом и укладывается подбородком на стол. — Я же хотел, как лучше, — неразборчиво бормочет он. — Ну, значит не вышло, — не прекращая жевать, парирует Бэкхен. — Слушай, — он вдруг оглядывается по сторонам, — вокруг еще полно мест. Почему тебе обязательно надо было сесть сюда? Тебе мало того, что произошло на паре? — Я хотел поесть с тобой, — снова бормочет парень. — Что? — он замечает удивленный взгляд Бэкхена. — Я не могу поесть с тем, кто мне симпатичен? Ну класс, дожили… — Ты ведь не ешь, — удивляется Бэкхен. — Потому что не хочу есть один. — Ну к друзьям своим пойди, — закатывает глаза Бэк. — У тебя ведь, наверняка, есть друзья. Вот и поешь с ними. — А я хочу с тобой! И что тут скажешь? Бэкхен несколько секунд задумчиво смотрит на трагично надувшего губы парня, а, потом, вздохнув, подтягивает поднос к себе. — Ладно, — резко произносит он, отчего парень вздрагивает. — Я приму твою еду в качестве извинений. Но как только мы поедим, ты свалишь, окей? — Да почему? — хнычет парень, но тут же затыкается, стоит ему увидеть предупреждающий взгляд Бэкхена. — Ладно, я понял, — бурчит он обиженно и пододвигает к Бэкхену тарелку с жаренным мясом и овощами. — Приятного аппетита, бука. — И тебе того же, — отбивает подачу Бэкхен, но уже без особой злости. Парень напротив ведет себя сейчас совсем как ребенок. Даже злиться больше на него не выходит. Бэкхен улыбается самыми краешками губ и взяв в руки палочки, начинает есть. Блюдо оказывается настолько вкусным, что невозможно оторваться. Мясо просто тает на языке. Кажется, еще чуть-чуть и вкусовые рецепторы во рту Бэкхена закатят праздничную вечеринку. — Не торопись ты так, — обеспокоенно просит парень, когда замечает, на какой скорости Бэкхен поглощает еду. — Подавишься ведь. Или ты так сильно хочешь от меня отделаться? — Профто фкуфно офень, — нехотя признается Бэкхен. Вообще, наверное, это лучшее, что он ел за последний месяц. Хотя и сравнивать-то особо не с чем. Разве что с хлопьями, хлопьями и… хлопьями? — Я рад, что тебе нравится, — по-доброму хмыкает парень и незаметно заменяет пустую тарелку на новую. — Эти роллы тоже очень вкусные. Попробуй. — М-да? — подозрительно прищуривается Бэкхен. — А сам почему не ешь, раз такие вкусные? Как он успел заметить, парень даже рисового зернышка в рот не взял. — А у меня аллергия на морепродукты, — отшучивается парень. — И на мясо. И на… — он повнимательнее оглядывает стол. — И на сладкое тоже! — Врешь ты все, — цокает языком Бэкхен, но решает не развивать дальше эту тему. Не хочет, как хочет — ему же больше достанется. — А тебя как зовут, кстати? — вместо этого спрашивает он, понимая, что так и не узнал имя этого чудика. — Чанель. — Ча-нель, — повторяет Бэкхен по слогам, будто пробуя чужое имя на языке. — Неплохо. Я запомню. — Я в этом не сомневаюсь, — усмехается парень. Он продолжает пристально наблюдать за Бэкхеном, пока тот ест. Бэку даже неловко становится от такого внимания. Тоже, нашел цирк. — Фто? — не переставая жевать, спрашивает он, надеясь, что Чанель прекратит. — Почему ты так на меня смотришь? — Да вот думаю, сколько еще осталось, — Чанель задумчиво чешет затылок. — Семь минус четыре… три, да вроде так. — Ты о чем? — не понимает Бэкхен. — Чего три? — Да так, не забивай голову, — улыбается Чанель. — Ешь лучше. Тебе понадобятся силы. А то вон какой тощий, аж кости торчат. — Вот же странный какой, — бурчит Бэкхен себе под нос и снова берет в руки палочки. Улыбка Чанеля становится шире. На мгновение в его глазах мелькает что-то опасное, почти хищное, то, что ему явно не принадлежит, но тут же исчезает. ОН радуется. Половина пути уже пройдена. Уныние Когда до экзаменов остается меньше двух недель, Бэкхен отчетливо понимает, что у него начинает ехать крыша. Он почти не ест. Спит меньше пяти часов, и все свободное время посвящает учебе. Незаметно его жизнь превращается в добровольное заточение с редкими походами в магазин и библиотеку, но, конечно, это никак не связано с тем, что от Чанеля уже больше месяца нет никаких вестей. Бэкхен старается не думать о причинах, почему парень так внезапно исчез, но в том-то и дело, что выходит плохо. Точнее, не выходит вовсе. Знаете, как это бывает, чем больше стараешься о чем-то не думать, тем навязчивее оно лезет в голову. Вот и теперь Бэкхену хочется зарычать от бессилия, когда он понимает, что вместо того, чтобы учить параграф по экономике, он снова думает о Чанеле. Почему он исчез вот так? Не попрощавшись. Бэкхену казалось, что друзья не должны так поступать. Разве нет? Он мог бы хотя бы предупредить, что куда-то уедет, но все, что осталось Бэкхену — автоответчик на телефоне, который веселым голосом Чанеля уверяет, что перезвонит позже. Для Бэкхена в новинку так скучать о ком-то, но оно и понятно. Он никогда не позволял себе привязываться к кому-то, поэтому для него особенно дико осознавать, что у Чанеля получилось стать неотъемлемой частью его жизни за каких-то полгода. Только для чего? Чтобы потом исчезнуть без следа? Бэкхен откладывает книгу в сторону и снова берет в руки телефон, по памяти набирая знакомый номер. Несколько секунд тишины и снова «Привет. Сейчас я не могу ответить…» Бэкхен, не дослушав, жмет на отбой и швыряет телефон на кресло. Встает и плетется на кухню. Он ничего не ел вот уже больше суток, и не уверен, что сможет впихнуть в себя хотя бы йогурт. Ком стоит в горле. Знаете, тот, за которым непременно последуют слезы. Но Бэкхен не плачет. Он попросту не умеет. Даже в детстве, когда разбивал колени в кровь, из его глаз не выходило ни слезинки, как будто он был каким-то роботом. Может, он до сих пор им остался. Йогурт горчит на языке и неприятным холодом оседает в желудке, но Бэкхен старательно впихивает в себя все до последней ложки. А потом просто роняет голову на стол и начинает тихо шептать. «Чанель. Чанель. Чанель». Как будто если позвать его по имени, он сможет его услышать. Наверное, так и начинается сумасшествие — в глухих стенах пустой квартиры, где никто тебя не услышит. Но даже если это оно, Бэкхен немного этому рад. По крайней мере, это объясняет, почему ему постоянно мерещатся звонки в дверь, а когда он идет открывать, никого там не обнаруживает. Его собственный мозг попросту издевается над ним, заставляя поверить в то, чего нет. Ну вот, пожалуйста. Снова. — Я на это не куплю-ю-юсь, — пропевает Бэкхен, когда в коридоре раздается очередная звонкая трель. Она эхом пролетает по пустой квартире и выскальзывает в открытую форточку. По полу тянет холодом, и Бэкхен зябко ежится, обхватывая себя руками за плечи. Воображаемый звонок никогда не повторяется. Всегда только один раз. — И это все на что ты способен? — хмыкает Бэкхен. — Слабак… И тут звук раздается снова. Бэкхен замирает на месте, как вкопанный, не способный поверить в то, что слышит. Неужели...? Трель повторяется еще раз. И еще. Как будто кто-то очень нетерпеливый стоит по ту сторону двери. У Бэкхена сердце ухает куда-то вниз, а потом начинает стучать, как сумасшедшее. Он молнией бросается в коридор. Непослушные пальцы не сразу справляются с замками. Ключи несколько раз со звоном падают на пол, пока Бэкхен пытается открыть дверь. Наконец, последний щелчок замка. Бэкхен радостно улыбается и резко дергает дверь на себя, почти вываливаясь на лестничную площадку. Но стоит ему увидеть, кто стоит за дверью, улыбка исчезает без следа. Надежда осыпается пеплом ему под ноги. — Бен Бэкхен, правильно? — монотонно спрашивает курьер, одетый в зеленую униформу, и протягивает ему бумажный бланк. — Да… — Вам посылка. Распишитесь, пожалуйста. Бэкхен на автомате делает, о чем его просят, а потом так же бездумно закрывает за курьером дверь. Коробка летит на пол, а сам Бэкхен сползает по стеночке. Что-то мокрое течет по щекам — он даже не сразу понимает, что это слезы. Так вот они какие… Бэкхен надрывно всхлипывает и прячет лицо в ладонях, размазывая влагу по щекам. — Так нечестно. Нечестно, — жалобно хнычет он, мотая головой. — Что нечестно? Очередной всхлип замирает в горле. Бэкхен медленно отнимает руки от лица, а потом также медленно поднимает голову. Глаза печет от слез, но он глядит прямо в лицо человека, что сидит перед ним на корточках. Чанель мягко улыбается и, подняв руку, легонько гладит его по голове. — И чего это мы ревем? — тихо спрашивает он. — Никак решил затопить соседей своими слезами, а? И дверь почему открыта. Хочешь, чтобы тебя украли? — Чанель? — неверяще выдыхает Бэкхен и что есть сил вцепляется в руку парня, сжимая ее как в тисках. — Это, правда… ты? — Ууу, как все плохо, — по-доброму хмыкает Чанель. — Уже друзей не узнаем. Чем еще порадуешь? Имя хоть свое помнишь? — Чанель… Чанель хрипло ойкает, когда Бэкхен внезапно повисает на его шее, крепко прижимая к себе, а потом так же внезапно отталкивает в сторону и что есть сил начинает лупасить его по спине. — Кудрявая ты скотина! — каждый удар Бэкхен сопровождает выкриком. — Где тебя черти носили? Так. Долго. — Да я домой ездил, — пытается оправдаться Пак, кое-как закрываясь от ударов. Бэкхен, конечно, сам по себе довольно щуплый, но дубасит, что надо. Как будто специально тренировался. — Мог бы сказать! — очередная оплеуха прилетает по голове. — Я весь извелся, пока пытался тебя найти! Дебил лопоухий! Чтоб тебя черти разодрали! — ДОВОЛЬНО! Громкий бас Чанеля заставляет Бэкхена тут же притихнуть и замереть на месте. Впрочем, Пак тут же смягчается и протягивает другу руку, помогая подняться на ноги. Бэкхен неловко встает, но тут же оказывается вынужден ухватиться за чужое подставленное плечо — ноги затекли и совсем не держат. — Прости меня, — тихо просит Чанель, заглядывая Бэкхену в глаза. — Я хотел позвонить, правда, но там, где я был, не работает связь. Совсем. Сигнал не проходит. — В какой же глуши ты был? — недоверчиво спрашивает Бэкхен — что-то ему не верится, что в Корее еще остались места, где не ловит мобильная связь. — Это сложно объяснить, — качает головой Чанель. — Но когда-нибудь я обязательно все тебе расскажу, хорошо? Только верь мне, ладно? Я бы ни за что не стал тебе врать. Бэкхен по-детски шмыгает носом, но все же кивает, принимая ответ Чанеля. Тот вернулся и пока ему этого достаточно. Похоть Нежность — Ты что, действительно, так сильно расстроился только из-за того, что я уехал, не попрощавшись? — спрашивает Чанель, подпирая голову рукой, и задумчиво вглядывается в лицо Бэкхена, лежащего напротив. Сейчас он кажется ему особенно красивым и каким-то… живым? Со слегка опухшими после недавних слез глазами и потерянным взглядом. Голос Бэкхена хрипит, когда он отвечает: — А ты на что рассчитывал? Он глядит на Чанеля в упор, и в его взгляде намешано столько всего, что того точно кипятком обдает, хотя он давно уже не способен чувствовать ни тепла, ни холода. По крайней мере, здесь, на Земле. Замешкавшись, он все же протягивает руку к Бэкхену и переплетает их пальцы, замечая, как тот вздрагивает и чересчур поспешно отводит взгляд. Его дыхание на секунду сбивается, но руки он не отнимает. — Я боялся, что ты забудешь меня, — тихо признается Чанель, и в его голосе слышится горечь. — Знаешь, люди часто так поступают. Улыбаются и называют тебя своим другом, но стоит тебе не звонить им или не писать всего неделю, тут же забывают о твоем существовании. — С тобой уже случалось такое? — спрашивает Бэкхен, придвинувшись ближе. — Когда-то давно. Кажется, это было в другой жизни. Чанель грустно улыбается уголками губ, заставляя сердце Бэкхена на секунду сжаться. Он крепче сжимает руку Чанеля в своей, как бы говоря «Все хорошо, видишь? Я рядом». Чанель большой, теплый и иногда бывает похож на маленького потерявшегося ребенка. А еще рядом с ним Бэкхен может позволить себе быть настоящим. Не тем прилежным отзывчивым мальчиком, каким видят его другие, а ходячим кошмаром, полным неуверенности в себе и своих силах. Бэкхен не знает, как это работает, ведь Чанель не делает ровным счетом ничего особенного. Он не лезет в душу и не устраивает вечера откровений. С ним просто… легко. Как будто Бэкхен знал его когда-то давно, но отчего-то позабыл. — Тебе нужно поспать, — говорит Чанель и аккуратно укрывает Бэкхена одеялом. Он уже хочет встать, когда Бэкхен вдруг хватает его за руку. — Не уходи, — просит Бэк. — Пожалуйста, не уходи сегодня. — Бэкхен… — Не уходи. Чанель несколько долгих секунд рассматривает замершего в ожидании парня, а потом тяжело вздыхает и снова опускается на кровать, замирая на самом краешке. — Если ты завтра будешь ныть, что тебе было мало места… — Не буду, — обрывает его Бэкхен и придвигается ближе, обхватывая Чанеля за талию. Рядом с ним тепло и совсем не страшно. Только немного больно, потому что Бэкхен знает, что он никогда не ответит ему взаимностью. Чанель считает его всего лишь другом, и Бэкхену жаль, что он не может похвастать тем же. Друзей не хочется целовать так крепко, чтобы сбоил пульс. Не хочется проводить по коже кончиками пальцев, чтобы увидеть чужую дрожь. Не хочется… хотеть. Но Бэкхен хочет. До зуда в венах и тяжести в паху. Во сне и наяву. Всегда. Иногда ему кажется, что он и в глазах Чанеля видит что-то подобное. Оно мелькает буквально на мгновение секунды и тут же пропадает, заставляя Бэкхена думать, что ему просто привиделось. Но невозможно обманываться вечно. Он несмело приподнимает голову и глядит на спокойный профиль Чанеля. Тот еще не спит, и, почувствовав, что на него смотрят, переводит на Бэкхена взгляд. Его глаза влажно блестят в темноте. — Что? — едва размыкая губы, спрашивает он и хмурится, когда Бэкхен в ответ только качает головой. Он не знает, как должен объяснить то, что чувствует. Не знает должен ли. Так что он просто подается вперед, легко касаясь губ Чанеля своими. И так и замирает, не дыша. Бэкхену кажется, что проходит вечность прежде, чем Чанель легонько отстраняет его от себя, придерживая за плечи. Бэкхен чувствует на губах его теплое дыхание. — Не надо, — просит Чанель и глядит Бэкхену прямо в глаза, как будто точно знает, о чем тот думает. — Я не смогу его сдерж… Но Бэкхен целует снова. Вкладывает в поцелуй всю скопившуюся страсть и любовь, и какую-то почти болезненную нежность. Чанель зарывается пальцами в его волосы, притягивая ближе. Он не может сдержать отчаянное рычание, когда дрожь проходит по его телу. Он готов умолять ЕГО. Просить — не надо! Но разум уже застилает алым. Бэкхен вскрикивает, когда Чанель резко подминает его под себя и наваливается сверху, прижимая своим весом к кровати. Его руки до боли сжимают руки Бэкхена, а губы вгрызаются в чужой рот. Бэкхен мычит что-то неразборчивое и пытается отстраниться, но его не пускают. Зубы ощутимо прихватывают нижнюю губу, вынуждая Бэкхена заскулить от боли. — Не… надо, — умоляет он, когда Чанель отстраняется и начинает мучить губами его шею, оставляя багровые отметины. Бэкхен снова пытается вырваться, но все чего этим добивается — его руки задирают над головой, прижимая к спинке кровати. — Я не хочу… так. — Слишком поздно, — рычит Чанель, и Бэкхену кажется, что в этот момент в его глазах вспыхивает красные искорки. Он пытается сбросить Чанеля с себя, но тот больно прикусывает кожу на шее и снова впивается в губы, перекрывая доступ кислорода. Одной рукой он стаскивает с Бэкхена пижамные шорты и вталкивает колено между ног, не позволяя закрыться. — Я не позволю тебе сбежать. Не в этот раз, — предупреждает Чанель. — Ну, не плачь, — он почти нежным движением смахивает слезы со щеки Бэкхена. — Ты же хороший мальчик, а, Бэкхен-и? Не слышу ответа! Голова Бэкхена откидывается в сторону от сильной пощечины, и он до боли прикусывает изнутри щеку, не веря, что все это происходит с ним. Это не Чанель… Не Чанель. Что-то вертится на грани сознания. Что-то очень простое. Пожалуйста, вспомни. — Что ты там бормочешь? — переспрашивает Чанель, наклоняясь к самым губам Бэкхена. — Это не ты. Ты не такой… — Ну, конечно, — хмыкает тот. Он проводит носом по щеке Бэкхена до самого виска, а потом прихватывает зубами мочку уха. — Ты ошибаешься, мой сладкий. Он именно такой. И всегда таким был, этого не изменить. — Неправда! — громко вскрикивает Бэкхен. Чанель смеется. До жути холодным смехом. У Бэкхена кровь стынет в жилых. — А ты не сдаешься, правда? — нахмурившись, спрашивает Чанель и резким движением переворачивает Бэкхена на живот, вдавливая лицом в подушку. Бэкхен взвизгивает, когда с него резким движением стаскивают трусы и насухую вводят сразу два пальца, царапая стенки ногтями. Боль просто адская, такое чувство, как будто его просто разорвет изнутри. — Ты ненавидишь меня, не так ли? — спрашивает Чанель, проталкивая пальцы глубже. — Отвечай! — Нет! Бэкхен резко всхлипывает и сам подается назад, насаживаясь на пальцы до упора. Больно. Обидно. Унизительно. В голове вспышкой проносятся тысячи образов. Все, что он видел или слышал за всю жизнь, сходится в одну точку. Вот оно... — Я все еще люблю тебя, — плачет навзрыд. — И мне плевать, как много боли ты можешь мне причинить. Потому что я знаю… в глубине души ты не такой. Ты лучше, Чанель. Ты… лучше, чем ОН. И ты ему не принадлежишь, слышишь?! Жадность Бескорыстие Бэкхен чувствует, как Чанель весь каменеет после его слов. Мгновение ничего не происходит, а потом он резко убирает руку и отшатывается в сторону. Бэкхен вскидывает голову и замечает его распахнутые в ужасе глаза. Его взгляд скользит по лицу Бэкхена, где застыли дорожки слез, вниз к покрытой засосами шее и до самых ягодиц, на которых остались отпечатки его собственных ладоней. — Это… сделал… я? Шок в его глазах граничит с сумасшествием. Бэкхен медленно приподнимается на кровати, кое-как натянув белье, и смотрит на него в упор, задумчиво закусив щеку. Наконец, его губы изгибаются в усталой улыбке: — Его больше нет, ведь так? Он протягивает к Чанелю руку и приподнимает его лицо за подбородок, заставляя смотреть на себя. — Я вспомнил, — шепчет он, замечая, как расширяются от удивления любимые глаза. — Я вспомнил, кем был. И кто ты такой. Демон Пак Чанель. Бэкхен закрывает глаза и глубоко вздыхает, чувствуя, как медленно отступает живущее в нем годами чувство чего-то неправильного. Пустого. Мир вокруг рушится и трансформируется, обретая свою истинную форму. Где у Чанеля за спиной огромные черные перепончатые крылья. И маленькие рожки на голове. Бэкхен протягивает руку и аккуратно касается кончиком пальца одного из них. Точно по носу щелкает. — Теперь, когда я помню, я понимаю, что даже скучал по ним, — признается он и, заметив удивленный взгляд Чанеля, негромко фыркает. — Что? Между прочим, я всегда считал, что это твоя лучшая часть. — Как такое возможно? — недоверчиво выдыхает Чанель. — В смысле, как ты можешь все это помнить. ОН говорил, что стер твои воспоминания. — А он и стер, — подтверждает Бэкхен, накрывая ладонью чужую щеку. — На целые двадцать лет. Он придумал мне новую жизнь, вложив в голову ложные воспоминания о детстве и родителях, которых у меня никогда не было. Затуманил мой разум, чтобы я даже не замечал, что не старею. И все равно его план накрылся большим медным тазом, потому что он не учел один малюсенький фактор. — Какой же? — Тебя. Бэкхен счастливо улыбается и, подавшись вперед, нежно целует Чанеля в губы. — Я знаю, что раньше… это был не ты, — шепотом в губы. — Мне так жаль, — всхлипывает Чанель. — Так жаль… — Тш… Теперь все будет хорошо. Ты свободен, Чанель. Свободен от НЕГО. Ну же, улыбнись. Бэкхен потирается носом о чужую щеку и легонько поглаживает парня по шее, помогая снова прийти в себя. Постепенно Чанель начинает дышать ровнее, пока полностью не замирает в его руках. — ОН сказал мне, что ты неправильный, — на грани слышимости шепчет Чанель. — Сказал, что ты слишком светлый для демона, и поэтому отправил тебя в ссылку на Землю. Он ждал, что здесь, среди людских пороков, ты снова станешь прежним — таким, каким создавал тебя ОН. Но ты не стал… И тогда он велел мне заставить тебя пасть. ОН думал, что у меня может получиться, потому что ты всегда прислушивался ко мне. И я пытался… — Чанель тяжело втягивает носом воздух и смотрит Бэкхену прямо в глаза. — Я не мог ему сопротивляться, ведь он каждую минуту был в моей голове. Как шум от сломанного радио. Постоянно, без перерыва. Временами ОН ослаблял контроль, даря иллюзию свободы, а потом снова дергал за поводок. Снова и снова, и снова. ОН знал, чем меня можно купить. Тобой. В итоге все сводилось к тому, что я просто хотел тебя целиком и полностью, и так и не смог отпустить. — Теперь тебе не нужно меня отпускать, — мягко смеется Бэкхен. — Глупый-глупый демон. Посмотри, — он щелкает Чанеля по носу, а потом разводит руки в стороны, чувствуя, как расправляются за спиной большие жемчужно-серые крылья. — Я здесь, с тобой, и не собираюсь больше никуда исчезать. — Правда? — совсем по-детски спрашивает Чанель. — Честное демонское, — улыбается Бэкхен и за руку поднимает его с кровати. — Пойдем полетаем? Этой ночью редкие прохожие на улицах Сеула станут очевидцами странных вспышек в небе, о которых еще долго будут говорить в местных новостях. Всполохи угольно-черного смешаются со светло-серым, поднимаясь все выше и выше в небо, пока окончательно не затеряются на фоне звезд. Там, где никто и ничто не сможет помешать им быть вместе.