Хрупкие кости

       Глаза Тони стеклянные, реактор меркнет и Питер слышит его последний хрип. Питер, с его дурацким паучьим супер-слухом, слышит угасающие удары сердца такого дорогого человека.       Питер, словно тряпичная кукла, в которую разом воткнули тысячу острых игл. Боль изнутри ломает все его кости. Боль — это самый худший враг, боль порождает наши страхи, боль нас мотивирует, боль нами управляет, а самое главное - перед этим чувством все равны. Вопрос лишь в силе его ощущения.       Сначала боль лишает Питера единственной опоры и он беспомощно падает на колени, затем это мерзкое чувство ломает Питеру руки, а после сердце пытается разорваться и ломает всю грудную клетку. Питер воет от наполнившей его безысходности, Питеру чертовски больно.       Он снова заглядывает в глаза Тони. Пытается разглядеть хоть искру жизни и тепла, но натыкается на холод. Натыкается на чёртову пустоту.       Его снова бьёт осознанием. Так сильно и резко, что Питер зажмуривается, пытаясь отогнать все мысли подальше, но его всё равно настигает правда. Тони… Нет, Питер даже в мыслях этого не может произнести. Питер не верит, просто, потому что ещё один его близкий человек умирает. И это уже кажется какой-то мерзкой шуткой. Третьи похороны, он думал, что привык — оказалось, нет. И Питер понимает, что Тони особенный. Его раны так не заживут, и Питеру хочется очнуться.       Но его уши словно набиты ватой, так же как и ноги. Питер пытается что-то услышать, но в его наполнившейся свинцом голове раздаётся лишь собственный плач. Ноги пытаюсь отнести бренное тело подальше от всех этих людей, но даже просто сдвинуться с места не выходит. Питер сам словно вата. Такая мягкая и податливая, почти что бесформенная. Стоит поднести немного огня и всё вспыхнет, а затем и сгорит дотла.       Питер пытается вспомнить, что говорил ему Роуди и как унёс от всей этой нагнетающей обстановки, однако не может и это так ужасно. Он помнит лишь слёзы. Свои, Пеппер и Роуди. Они вместе тонули в этом горе, заперевшись в обители Старков после публичных похорон. Общая скорбь сильно сблизила их.       Однако время идёт, а чувства не слабеют. Прошло уже три недели со смерти Тони, но воспоминания всё такие же яркие, как вчера. Он каждую секунду ощущает боль, и она кажется уже частью Питера. Она та самая стабильная его часть. Потому что она не уйдёт. А если попытаешься прогнать, уверенно вернётся, во что бы то ни стало.

***

      Он уже которые сутки коротает один. Питер пытается спрятаться в собственном сознании. Он создаёт иллюзию и укрывается ей, словно коконом. В этом коконе Тони жив. Питер находит воспоминание и живёт им, как будто ничего не изменилось.       Сейчас он иллюстрирует в своём подсознании их посиделки в мастерской. Они счастливы, они ещё не знают, через что им придётся пройти. Тони улыбается, отпускает шутки, Питер же просто улыбается, ему нечем ответить на эти милые колкости. Все движения Тони такие мягкие, расслабленные.       Питер пытается наслаждаться моментом, но чем сильнее вглядываются в детали, тем сильнее понимает, что это фальшивка. Всё слишком приторно. В жизни так не бывает, а тем более в его жизни.       Гроза гремит безостановочно, дождь стучится в его окна и громко разбивается о металлический карниз. За окном еле-еле сквозь плотное полотно облаков пробивается свет. Такой тускло-синий и приятный. Это тот самый свет, в котором отражаются истинные желания.       Питер обожает это время. Раннее утро весной, оно прекрасно как никогда. И это утро почти съедает всю его боль. Он тонет в мыслях, а гроза всё продолжается. И небо раз за разом освещает вспышка света. Но внезапно особенно сильный раскат озаряет всё небо, и Питер начинает считать, прямо как в детстве.       — Один.       Может, стоит отпустить всё происходящее. Питер сильно сомневается. Потому что, сколько бы он ни старался, любое упоминание о наставнике заставляет его бедную пташку в груди снова ломать свою жалкую клетку из двенадцати пар рёбер. И та пташка всем нутром трепещет перед новой волной, так и норовит вырваться, однако, оболочку не пробивает, передумывает в последний момент, а затем снова рвётся из груди, круша все преграды в пыль.       — Два       Наверное Питер падший ангел, который был изгнан за грехи и теперь вынужден расплачиваться болью за них. Однако если раньше он стремился к темноволосому, кофейному богу, от которого приятно пахло дорогим парфюмом и машинным маслом, то теперь этот ангел режет себе крылья, чтобы быть ближе к земле и к самому родному. Питер точно падший ангел, потому что демоны так не мучаются, а смертные такого просто не выдержат.       — Три.       Питер находит забавным, что эпицентр грозы находится далеко, а звуки слышатся так громко рядом. И это даёт основания для проведения параллелей. И если Тони тот самый далёкий эпицентр, примерно в шести футах под землёй, то звук — это безоговорочно Морган.       — Четыре.       Питер определённо пытается рефлексировать, однако, выходит скверно. Ведь чем глубже он погружается в проблему, тем сильнее засасывает. И вроде бы, чтобы стало легче, надо рубить корень проблемы, да вот только корень срубил себя сам. И от осознания определённых вещей на душе кошки скребутся, а когда дверь им никто не открывает, начинают выцарапывать определенные слова. — Люди не встречаются случайно, случайностей в жизни нет.       И Питер действительно начинает верить, что вся боль — это его искупление. Потому что где-то его, наверное, кто-то ждёт. И вся эта неопределённость так и висит в воздухе, но успокоение Питер в этом находит. Больше просто негде.       — Пять.       Удушье нагоняет его в этой огромной комнате, в этом огромном, но пустом без него мире. Питер сметает все преграды и просто бежит без оглядки на улицу под проливной дождь. Он ловит пару вопросительных взглядов, однако они его не волнуют. Больше ничто не заставляет его краснеть, как нашкодивший ребёнок и мнение большинства, находящихся на базе, его более не коробит. Лишь пару человек вдыхали в него жизнь, двоих он уже потерял. Остались ещё двое.       — Шесть.       Питер несётся сломя голову по чертовым лестницам, потому что на лифте слишком долго. Лестничные пролёты всё никак не хотят заканчиваться, прямо как его боль. Однако до долгожданной двери он добирается.       Капли дождя разбиваются об его лицо, даря некую отстранённость. Грудную клетку вдруг перестают ломать и Питер дышит. Так рвано и загнанно, но воздух циркулирует в его легких. И это вновь позволяет физической оболочке работать, за счёт чего же работать душе? Ведь главный источник забрали.       — Семь.       Питер всегда считал привязанность к Тони своим преимуществом, ведь это придавало им обоим столько силы. Сейчас же Питер живёт лишь за свой счёт и ему так не хватает Старка, то, что придавало сил и помогало подниматься раз за разом, исчезло. Такая сильная привязанность внезапно превратилась в уязвимость. Это сделало Питера таким сломанным, это чувство медленно убивает его изнутри. Ему так не хватает его отца.       Возможно больше, чем всем. Потому что у всех есть своеобразная точка опоры, у него тоже есть, но она в городе, а Питер на базе, и он так не хочет возвращаться. Ведь его там, кроме Мэй, никто не ждёт. Эта мысль больно бьёт под дых.       — Восемь.       Питер промок до нитки и замёрз, но с места не двигается. Всё также стоит на коленях и позволяет слезам течь. Потому что некому сказать возьми себя в руки. И единственный, кто мог привести Питера в состояние душевного равновесия, пожертвовал собой.       Питер содрогается всем телом. И всё же дождь приглушает звуки его агонии. Чуть поодаль через окно на него смотрит Роуди, однако он понимает. Ему нужно дать время, возможно ещё больше. — Девять.       Паркер не понимает, галлюцинация это или нет, но неподалёку в кустах стоит Тони и неодобрительно качает головой. Питер читает по губам его фразы.       — Соберись, ладно? Прошу, знай, я всегда рядом.       Тони тепло смотрит на него, а затем начинает разворачиваться и уходить во тьму. А Питер замирает, словно его парализовало. Он хочет побежать за Тони, но вновь не может и просто шелохнуться. Питер так ненавидит себя за это.       Кажется, он сходит с ума.       Подросток пытается докричаться до Тони, просит, чтобы тот не уходил. Паркер срывает голос, рвёт себе все связки, лишь бы провести ещё мгновение с ним.       — Тони, стой, — Питер сглатывает ком в горле. — Пожалуйста, Тони…       И Тони всё-таки оборачивается на молитвы. Питер видит его грустную улыбку, а в глазах полыхает прежнее пламя.       — Береги себя, малыш.       Земля сотрясается от грохота, а небо вновь озаряет яркий всплеск, унося с собой столь желанный фантом. И всё эфемерное тепло в груди вновь стынет антарктическим льдом.       У Питера внутри ломается что-то важнее костей.