/I don't see us ever being together ever again like we used to be when we was teenagers/
Кирилл молчал. Молчали стены кухни, оклеенные зелеными обоями с какими-то слишком яркими жёлтыми цветами, молчали наполовину закрытые жалюзи, грустно подмигивающие своими створками, молчал электрический чайник, едва нагревший воду. Молчал даже вечно протекающий кран, которому постоянно что-то подкручивали, привинчивали и заменяли детали. Не молчала только Надя. Она кружила по всему (маленькому в общем-то) пространству их кухни, натыкаясь периодически то на стол, то на тумбу, и говорила, говорила, говорила. Хотелось заткнуть уши или попросить её заткнуться саму. Кириллу давно уже перестала нравиться эта её манера заполнять тишину бессмысленным щебетанием, хоть он и знал, что всё это – лишь попытка избежать чего-то, к чему планомерно двигалась вся их семейная жизнь последние пять лет. Белая тарелка с рисом и курицей опустилась на стол с таким грохотом, что даже сама Надя на секунду замолчала, зато тут же ожил телефон в другой комнате, словно сжалившись над Кириллом и увлекая его жену к разговорам с мамой. Рис оказался холодным, курица – недосоленной. Кое-как запихнув в себя половину этой трапезы, Кирилл всё же отдал предпочтение горячему чаю, который совсем недавно привёз из Китая Лёха. Не заварившиеся еще до конца листочки старательно планировали по поверхности, норовя попасть прямо в рот, чтобы вызвать ещё больше раздражения. Надя щебетала теперь за стеной, будто стараясь перекричать детей под окнами и рассказать не только маме, но и всем соседям о новой сковороде, которую купила совсем недавно по акции. Кирилл хмыкнул. Кому нужна была эта сковорода, если она так и стояла в шкафу уже две недели, лишь занимая место. Мама на том конце трубки видимо усердно восхищалась этой невероятно полезной покупкой, так что Кирилла подмывало выхватить телефон и заорать: «Так забирайте, мама, ваша дочь всё равно не умеет готовить!», но Кирилл стойко держался на шаткой табуретке и провожал глазами солнце, постепенно скатывающееся по небу за дома напротив. Через неделю ему тридцать два, и всё, что его ждёт в этот день, – толпа родственников, которых он видит пару раз в год, трое оставшихся друзей, деревянный торт, приготовленный заботливой супругой, и ночь за ноутбуком. Кириллу стало как-то тошно и он поспешно отвернулся от закатного неба, будто бы отгородившись от невесёлых мыслей притворно-весёлой стеной кухни. Из бездумного покачивания на табуретке Кирилла вырвала почти неестественная для их квартиры тишина, разлившаяся липким киселём по всем комнатам и затопившая каждый угол маленькой «двушки». Он встрепенулся, вскидывая голову и как-то испуганно озираясь в попытке найти причину такого молчания. Причина сидела на пуфе в прихожей, потерянно глядя куда-то в пустоту, вертела в руках многострадальный телефон и даже не пыталась издать хоть какой-то звук. Кирилл насторожился – на его памяти Надя так молчала только два раза в жизни: в день их свадьбы восемь лет назад и когда умерла её кошка. Домашних питомцев у них больше не было, детей тоже, так что, на взгляд Кирилла, не было и поводов сидеть и молчать вот так, заставляя всех жителей квартиры, включая пауков и тараканов, выползать из своих укрытий, чтобы узнать, что же произошло. — Надь? – вопросительный тон и едва приподнятые брови должны были показать высшую степень заинтересованности, но звучало и выглядело это откровенно жалко. Видимо того же мнения была и Надя, усмехнувшаяся как-то горько и почти безнадёжно. Она не поднимала голову, предпочитая разглядывать свои руки с аккуратным маникюром, тоненькими колечками – подарками на всевозможные праздники – и обручальным кольцом, охватывающим безымянный палец правой руки. Кирилл тут же почувствовал и своё, едва ли не впервые в жизни ощутив, как неприятно оно сжимает кожу, врезаясь в неё и оставляя на ней следы. Захотелось снять, скрутить его с пальца и оставить где-нибудь на полочке, оставляя вместе с ним и эту маленькую «двушку» с щебечущей на кухне Надей. Кирилл моргнул, тут же утыкаясь взглядом в ярко-оранжевую футболку жены, снова кружащей между кухонными шкафами. В его уши привычно уже залилась вода бессмысленных слов, от которых моментально разболелась голова. Надя говорила что-то про маму, открывшую новый способ засолки огурцов, про Маринку, купившую новую пару босоножек где-то в Италии, про ужасного продавца в Пятерочке возле дома. Она тараторила, будто цепляясь за внимание мужа всеми оставшимися силами, но, кажется, только давила ему на плечи, глубже погружая в водоворот немыслимых речевых оборотов. Кирилл не выдержал. Единственное молниеносное движение в сторону спальни со словами «хочу спать» оставило поток слов где-то за дверью, отрезая его от кухни с неправдоподобными полу-подсолнухами, холодным рисом и устало опустившейся на табурет женой. Всё было проще десять лет назад.***
Кирилл открыл глаза. На кухне что-то бормотал телевизор, закипал чайник, шкворчало на сковороде масло. На кухне никто не молчал, и предметам было незачем поддерживать эту неофициальную санкцию, зато в спальне теперь была такая тишина, словно её обитатели решили объявить бойкот всей квартире. Кирилл лежал минут двадцать, а потом выскочившая пружина кровати как-то особенно сильно впилась ему в бок, вынуждая скатиться на пол и замереть ещё на секунду, прислушиваясь к адским звукам с кухни. Герой какой-то российской мелодрамы с канала Россия-1 вдруг как-то особенно громко крикнул: «Надоело!», и Кирилла подбросило над полом. Сумка обнаружилась на антресолях, а шкаф почти не потерял ничего из своего наполнения, когда с двух полок пропали джинсы, футболки, пара рубашек, бельё и новая пачка носков. Уже стоя перед дверью, Кирилл вдруг спохватился и поспешно скрутил с пальца обручальное кольцо, оставляя его на полочке, рядом с серёжками, которые дарил жене два года назад на десятилетие их отношений. Телефон в кармане завибрировал, сообщая, что такси уже подъехало, герой из российской мелодрамы, кажется, вновь вернулся к своей любви, на кухне включилась вода, обдавая нежную кожу рук кипятком, а в прихожей мягко закрылась дверь, отрезая Кирилла от маленькой «двушки», залитой последними лучами солнца, и Нади, торопливо перемешивающей курицу в сметанном соусе на новой сковороде./Я не думаю, что мы снова будем вместе, как в те времена, когда мы были ещё подростками/