Всё хорошо

Продажные СМИ давно куплены. Проданы снова, опять куплены, затем перевыкуплены и перенедопроданы очередному лживому ублюдку, который будет вбивать в нас ложь. Сам же лживый ублюдок предоставляет политическое убежище террористам с ядерным оружием, проворачивает подпольную продажу наркотиков и устраняет всех, кто лишь подумает о бунте против него. А тем временем ведущая с мёртвым, стеклянным взором, смотрит на нас с той стороны экрана, улыбается и заученно повторяет, что всё хорошо. Всё хорошо. Всего лишь небольшой Молочный Заговор, камеры в каждом доме, слежка за любым, малейшим движением, не сходным с привычным шаблоном. А «эти, в костюмах» внимательно пересматривают все записи в замедленной прокрутке, сверяясь с подборкой этих самых шаблонов. Вариаций похода в туалет – около десяти. Зачем вы ускорили шаг? Вы прячете что-то в туалете? Вы скрываетесь от кого-то? Увидели через жалюзи недоброжелателя? Чем-то отравились? Зачем у вас была отравленная еда? Вы собирались убить кого-то? Вариаций приготовления школьного завтрака – около пятнадцати. Почему вы спешите? Вы проспали из-за планирования злодеяния сегодня ночью? Вы помогали скрыться Молочнику? Почему у одного из Ваших детей яблоко с тёмным пятном? Вы хотите убить своего ребёнка? Он слишком много знает? Он шантажирует Вас? Он обещает выдать скрываемого Вами Молочника? Почему у Вас на стене покосилась фотография Вашего ребёнка? Вы не любите своего ребёнка? Вы устали и облокотились на эту стену, задев фото? Вы устали, подготавливая операцию по возвращению Молочника? Что будет, если ребёнок увидит, что его фотография покосилась? Вы не любите своего ребёнка? Глаза слезятся от яркого света лампы, по коже бегут мурашки, а дышать становится практически нечем – эти в костюмах, «джи-мены», все как один заядлые курильщики. Их нельзя различить. Они – одна большая система. Знали бы они, что именно из-за того, что все они думают одинаково, их так легко провести. Каждый раз на кухне падает на пол нож. Есть примета – в дом придёт мужчина. Приходит, и даже не один – все они вбегают оравой, тут же связывая и скручивая всех домочадцев. Заломленные руки ноют, а грудь вдавливается в столешницу с такой силой, словно агенты собираются проломить ею стол. Вожатая – женщина умная. И прекрасно знает: все они, эти жутковатые шпионы, то и дело роняют из рук дорожные знаки и лейки, стоит ей лечь на шезлонг в купальнике. Остаётся лишь томно, прерывисто вздохнуть, и чуть повертеть задницей – негласный сигнал. Вожатой тут же закрывают глаза руками, но через щели между тонкими пальцами агентов видно, как их коллеги торопливо отключают скрытые камеры. Многолетняя прозрачная банка с крупой, магнитик на холодильнике, часы – старые места. Кажется, один из них тянется к кофемашинке – это уже что-то новое. Испуганно пищащих девочек выводят на улицу, не церемонясь и грубо толкая в спину. Трое выводят – трое заходят обратно. Идиоты даже не охраняют малышек, которых сами же считают за террористов. И правильно делают. Один из зашедших агентов ослабляет галстук. На талию с трёх сторон ложатся грубые, холодные руки. Они скупы на какие-то проявления эмоций – страсть и похоть, сгубившая такую идеальную, цельную и непоколебимую систему слежки, почти не выражается во всех этих будто бы механических прикосновениях. Вожатая выпрямляется, протягивает руки к агентам, через одежду нежно касается груди, шеи, плечей, ушей – до чего успевает дотянуться. Главное – создать иллюзию того, что её руки пытаются коснуться их всех, но не успевают. Их же руки успевают всё – кажется, она чувствует прикосновения везде. Пока чужие руки развязывают передник, в детский рюкзачок юрко ныряет ножовка, газовый баллончик и бомба. Пока каждому из агентов кажется, что её пальцы переместились на другого собрата, и вот-вот вернутся к ним, она проворачивает всё, что нужно. Сами они никогда не раздеваются, разве что расстёгивают для удобства пару пуговиц своих плотных плащей и чуть приспускают штаны. Не снимают даже перчаток. Сними они их, их отпечатки пальцев были бы у Вожатой по всему телу, от твёрдых широких сосков до каждого миллиметра между ног. Вожатой кажется, что она слышит гул системных блоков в их головах, а точнее кулеров, пытающихся остудить процессоры. Если ей не кажется, то они не справляются – от процессоров жар валит такой, что кажется, комната стремительно нагревается. Они берут её одновременно, держа на весу спереди и сзади, ждущие своей очереди жмутся рядом, прижимаясь вплотную, касаются бёдер, груди и талии. Они не целуются, а потому Вожатая стонет громко, не сдерживая себя – звукоизоляция в доме способна не выпустить наружу ни крики, ни грохот, ни какофонию масштабной подпольной работы. Вожатая запрокидывает голову назад, кладя её на плечо очередного агента, и чувствует на груди чужие холодные пальцы, сжимающие крепко, словно механические штифты. Джи-мены сумеют объяснить в рапорте сломанную ножку кухонного стола и разбитую чашку. И вновь бесследно уйдут из дома, прихватив с собой все инструменты для допроса и включив камеру. А Вожатая Радужных Капелек молча поправит причёску, застегнёт пуговицы на кофте и включит кондиционер. Шаблон тридцать четвёртый – «Стало слишком жарко», он же иногда расценивается как сигнал для агентов. Молочник мирно покоится в своем гробу в её подполе и ждёт своего часа. Взрывчатка, замаскированная под пачку печенья, лежит в рюкзачке Радужной Капельки. Радио хрипит, передавая какие-то очередные дебаты. Всемирный заговор действительно существует. А ещё следует опасаться кошек. Вы не знали? Ведущая вновь появится на экранах и растянет губы в привычной, словно чуть затёртой, улыбке. И вновь говорит, что всё хорошо.