если море волнуется раз

хайба большую часть времени в квартире шимизу проводит у стеклянной стены, ловит тонкими пальцами блики солнца, смотрит на линию горизонта — на залив — так печально и надломленно, что у киоко сжимается под ребрами. шимизу расстегивает жемчужные шарики-пуговицы на спине бледно-персикового платья алисы, ткань соскальзывает с молочных плеч к щиколоткам — хайба чуть сводит лопатки. алый закат топит мир в иллюзии тепла, алиса глаз с горизонта не сводит. они познакомились около года назад, киёко-аспирантка торопилась с пар, а студентка-алиса вцепилась в ее руку во время неожиданного бронхоспазма. шимизу помнит это слишком хорошо: никто будто и не видел беды, пробегали мимо, а алиса, сползшая по стене, свистела горлом в попытке сделать вдох, царапала ногтями шею почему-то сбоку, смотрела перепуганными глазами прямо в душу киёко и сжимала ее пальцы до боли. шимизу шептала «тихо-тихо-тихо…» как заговоренная, отчаянно не понимая, что делать с этой неизвестной задыхающейся девочкой. с того раза было много приступов, киёко все еще не привыкла. — главное, не паниковать, — говорит как-то алиса, заворачиваясь в простынь на манер платья, — чем ниже пульс, тем проще протолкнуть хоть немного воздуха внутрь. паника отбирает все шансы. киёко размыкает губы и дым ползет по коже наверх, попадает в глаза — проморгаться и распахнуть пошире. раз, два и три. киёко скользит взглядом по хрупкому силуэту, подсвеченному огнями города, почти наощупь — иногда близорукость играет на руку. — была там когда-нибудь? — в один из дней шимизу прерывает долгий молчаливый контакт алисы с горизонтом; хайба качает головой, не отвлекаясь, — хочешь, отвезу тебя туда? алиса поворачивает, наконец, голову, смотрит какое-то время молча, только улыбается мягко. — нет, спасибо, не нужно. киёко уверена, что алиса слышит отчаяние в ее голосе. она прячет лицо в россыпи жемчужных локонов, вдыхает и чувствует морскую соль на кончике языка. хайба как линия прибоя, она стонет тихо, фоново. киёко кажется, что она режет ладони до костей об острые сколы ракушек. алиса жмется ближе, притирается — кожа к коже; она берет руки киёко и тянет наверх, кладет на свое горло, своими ладонями поверх чуть давит: — сожми. у киёко мурашки холодные и острые по спине, она сжимает горло, давит сильнее — алиса закатывает глаза и выгибается, сжимает в пальцах простынь. хайба кончает просто от того, что киёко душит ее — и для шимизу это приоткрытая дверь в комнату с тем, что знать она не хочет. она хочет сжать горло алисы еще раз — сильнее — и увидеть эту надломленную обреченность в глазах и полуулыбку одним уголком. киёко не знает про алису ничего. она не рассказывает, не отвечает на вопросы — и сама не спрашивает. алиса приходит к дому киёко — сама, когда захочет. алиса — вязаные кружева на мягких тканях платьев; жемчуг и перламутр; нити вен на тонких запястьях; всегда холодные конечности. алиса — это большие зеленые глаза, замершие еще до появления киёко. поцелуи алисы фантомно горят отрицательными температурами на израненной теперь коже киёко. шимизу уходит из университета и устраивается в министерство — работает до поздней ночи и почти без выходных. хайба получает дубликат ключей и неуслышанное разрешение просьбу жить с киоко. шимизу толкает легко входную дверь в свою одинокую квартиру; алиса сидит в темной гостиной на столе в профиль на фоне огней города и черной дыры океана, она, как и всегда — смотрит туда, где ничего нет. киоко иногда кажется, что у нее внутри такая же черная дыра вместо океана. — слушай, — шимизу останавливается перед алисой; мягкая ткань ее платья струится по худым босым ногам; алиса снова смотрит на нее с мягкой улыбкой, — почему у тебя такие сложные отношения с воздухом? хайба наклоняет голову к плечу, и в выражении ее лица что-то мимолетно меняется. — ты знаешь, как ты умрешь, киёко? — этого никто не может знать, — шимизу пожимает плечами. — я знаю, — алиса чуть наклоняется и понижает заговорщически голос, хитро улыбаясь, — я знаю, как я умру. у киёко желудок холодеет и сжимается, а хайба соскальзывает со стола и обнимает ее за шею. в какой-то момент алиса исчезает, и шимизу даже не может точно сказать, в какой именно. спасибо ее не-социальному образу жизни, ей даже не у кого спросить, действительно ли была алиса? киёко даже не знает, какой ответ ей нужен. месяц она продолжает жить и ждать, часто ловит себя гипнотизирующей горизонт. киёко берет отпуск и делает вид, что все хорошо. она почти не ест, зато пьет много воды, часто курит и ловит ночные апноэ. когда дожимает воспоминаниями, она берется за уборку — руки больше не в порезах от ракушек, в ранках от химикатов — слишком часто. она стирает несуществующую пыль, будто ищет следы присутствия алисы — хоть что-то, ну пожалуйста, боже. а может — наоборот — кислотой без перчаток, чтобы в памяти не осталось. в один из дней керамическая ваза выскальзывает из ослабевших пальцев. среди осколков киёко находит жемчужный шарик-пуговицу — с персикового платья алисы. шимизу сжимает пуговицу в ладони, прижимает кулак ко лбу и смеется, смотря во окно — сверкающая белым гладь океана до слепоты выжигает глаза.