Кретин

Питеру Квиллу не привыкать унижаться. Это его жизненное правило, его кредо. Веселись, чтобы в тебе не поселилась тоска. Дурачься, чтобы запутать твоих врагов. Будь кретином, и ты выйдешь из любой жизненной ситуации. Это всегда было привычно - чувствовать себя идиотом, показывать себя идиотом и знать, что на самом деле это не так, и чувствовать себя от этого знания уверенным, и показным, но верным движением наводить на врага бластер и нажимать на курок. Питер полагал, что никто никогда не поймёт эту тактику, и не чувствовал по этому поводу особых сожалений. Но Гамора поняла. Когда он только увидел её, он понял, что эта великолепная женщина просто обязана быть его. У неё были карие глаза, серебристые витиеватые полосы на лице, уверенная улыбка и зелёная гладкая кожа. Он вёл себя уверенно, как всегда, но втихую робел, заглядывая порой в эти чуждые, неземные глаза, в которых кинжалами сверкала нечеловеческая сила воли. А потом она стала глядеть ему в ответ, и в её глазах были заинтересованность и тихий смех, будто бы она знала его, Квилла, тайну. И Питер понял, что влюбился. Ему казалось, что, стой перед ним сотня самых красивых женщин вселенной, он всё равно выбрал бы её. От таких мыслей его годами взращиваемая маска пошла трещинами, а Гамора стала улыбаться уже победно. Гамора тоже любила его, Питер знал. У неё было столько шансов уйти, столько поводов обидеться на его несерьёзность, но как только Питер перегибал, она щурилась слегка осуждающе, и он внезапно осознавал, что в нём, оказывается, ещё осталось немного совести. Она неженственно держала его за шею, когда они целовались, будто бы говоря: не только ты меня держишь, я тебя тоже не отпущу. И от этого у Питера вставал ком в горле, который приходилось поспешно пытаться сглотнуть. Она всё знала. Наблюдала серьёзно, когда Квилл нервно шутил, клала руку на плечо и говорила что-то коротко, а тот не понимал даже толком значения слов и лишь слушал. Когда она долго тоскливо смотрела в черноту космоса, Питер подходил со спины, садился рядом и нёс всякий бред, спотыкался, ронял предметы, а Гамора вглядывалась в его глаза и видела там что-то, от чего её губы растягивались в благодарной улыбке. Питер готов был провести вечность с этой великолепной инопланетянкой, пусть со ссорами, скандалами и осуждением, с которым наклоняла голову Гамора, когда Питер вёл себя ну совсем уж по-дебильному, хоть на самой захудалой планетке где-то на краю вселенной. Но вселенная считала иначе. Гамора умерла. Это было больно. Танос не упустил возможность поиздеваться над ним, хотя прекрасно знал, как выяснилось многим позже, что такое любовь, но в тот момент Питеру было всё равно. Он рвался уничтожить того, кто забрал у него всё, игнорируя обвиняющий взгляд Гаморы в своей голове, и, конечно, всех подвёл. Не впервой, думал Квилл отчаянно, и на этот раз поможет удар в лоб. Не помогло, и тогда он, кажется, умер. А потом воскрес, и Гамору ему вернули. Он смотрел и не мог поверить, что это действительно она. Но разве есть на свете ещё один такой острый взгляд? Грациозно остановилась невдалеке и смотрела оценивающе. Но Квиллу было все равно, как именно там она на него смотрит, это же она, живая, настоящая Гамора, зелёная, чёрт возьми, и умершая, наверное, полчаса назад по времени Квилла, а по-настоящему - пять лет как. Её щека была на ощупь всё такой же мягкой, а серебряные узоры грели пальцы, хотя это, конечно, уже было его воображение. А она пнула его ногой. Маска идиота с треском встала на место, и он, перебарывая боль, пошутил что-то, а потом поймал на себе жестокий надменный взгляд Гаморы и замер. - И я выбрала это? - спросила она, и Питер пропустил вдох. - Этого кретина? - У тебя был выбор между ним и бревном, - ответила Небула. В этот момент в груди у Квилла, кажется, что-то рухнуло. Питеру Квиллу не привыкать унижаться. Это его жизненное правило, его кредо. Веселись, чтобы в тебе не поселилась тоска. Дурачься, чтобы запутать твоих врагов. Будь кретином, и ты выйдешь из любой жизненной ситуации. Это всегда было привычно - чувствовать себя идиотом, показывать себя идиотом и знать, что на самом деле это не так, и чувствовать себя от этого знания уверенным, и показным, но верным движением наводить на врага бластер и нажимать на курок. Но одно дело - быть униженным, чтобы выжить, и совсем другое - быть униженным за то, что ты просто кого-то любил.