мой

　 　Гарри уходит на рассвете. 　 　Мама говорит, что так принято, и новое солнце над мокрой от росы травой осветит их принятие в новое поселение, и Гарри коротко кивает, потому что возразить ему нечем. 　 　Вокруг них очень тихо и по-утреннему свежо, лес только начинает пробуждаться, и Гарри бы заметил в этом всём свою прелесть, но сейчас ему не до этого, так как в груди очень больно жжёт, что дышать тяжело. 　 　Джемма идёт рядом, и они с мамой молчат всё время, потому что покидать свой дом — нелегко, но покидать его, когда тебя умоляли бы остаться — невыносимо. Их маму тут ничего не держит, её ждёт Робин в новом поселении, и завтра они свяжут себя узами брака. Джемма тоже много не потеряет, так как её подруги в любом случае разошлись по разным поселениям, выйдя замуж. 　 　Но Гарри теряет всё. Он оставляет Луи, и самое ужасное состоит в том, что так будет только лучше. — Ты даже не сказал ему, да? — спрашивает Джемма, когда они выходят из леса, и внизу, у самого склона, видят крошечную точку их будущего поселения. Гарри молчит и упрямо поджимает губы, на что Джемма качает головой: — Ты даже не попрощался. — Так было надо, — хрипло отвечает Гарри. 　 　Луи бы не отпустил. Он бы кричал, рычал и злился, он бы сжимал его кожу до синяков и оставлял бы поцелуи на лице, отчаянно умоляя остаться. Он бы поставил метку и сделал бы своим, и одни боги знают, как сильно Гарри бы этого хотел, но им нельзя. 　 　Луи — сын вожака, сильный альфа их поселения, и он уже обещан омеге из самой богатой семьи, а Гарри бы только всё испортил. Луи признаёт его своим, дышит им и шепчет, что в следующем году выйдет к нему на праздник цветения, чтобы предложить себя в качестве пары, но Гарри знает, что вожак не позволит. Рядом со своим сыном вожаку нужна омега из достойной семьи, и договор между семьями давно был заключён, но пока Гарри находится рядом, Луи будет бороться. Он будет выдирать себе зубами право быть рядом с Гарри и всё равно ничего не добьётся, только останется с кровавыми клыками и поломанными желаниями. 　 　Гарри решает за них двоих и соглашается уйти вместе с мамой, когда она принимает предложение Робина на брак. Гарри плакал, когда собирал вещи, и не оглядывался назад, когда выходил из своей родной деревни, но он твёрдо решил, что пусть ему будет больно сейчас, зато Луи через какое-то время станет лучше. Лучше Луи будет больно сейчас, когда через пару дней вернётся с отцом в поселение и узнает, что Гарри с семьёй ушёл. Пусть забудет о Гарри, не сразу, но забудет, возьмёт в жёны ту омегу и проживёт жизнь так, как от него ожидают. Пусть лучше станет достойным вожаком, когда ему исполнится двадцать два года, рядом с нужной омегой. Всё это намного лучше, чем если он будет отчаянно бороться за того, кто не может быть его. — Он справится, — добавляет Гарри, даже не смотря на Джемму. 　 　В том, что Луи переживёт, Гарри уверен, но он не знает, получится ли это у него самого. ❀ 　 　Гарри возвращается с первыми звёздами. 　 　Поселение тихое, а в стёклах окон домов отражается полная луна, и омега идёт до их старого дома плохо узнаваемой спустя три года дорогой. В том поселении осталась его мама с отчимом и сестра с её собственной семьёй, но сердцем он тому месту не принадлежит. Сердце зовёт его сюда, в оставленное когда-то давно поселение, к протоптанным едва знакомым тропинкам и чужому альфе. 　 　Их дом остался таким же, каким Гарри его помнит, даже запах выветрился не полностью, и омега почти по нюху находит свою холодную комнату, потому что ничего не видно, а дома даже свечей нет. Он, не раздеваясь, ложится на свою прежнюю кровать, и смотрит в окно, не в силах избавиться от ощущения, что он вернулся во времени. Будто завтра он проснётся от стука в окно, и на пороге его встретит улыбающийся Луи, зовущий вместе с собой в лес. Будто они снова будут бегать по ромашковому полю, толкаться, а потом целоваться у озера. Будто Луи опять будет горделиво хвастаться ему: "Вот настанет время, и ты будешь омегой самого вожака", а потом сплетать их пальцы, возвращаясь в поселение. 　 　Гарри почти уже готов встретить Луи, проснувшись рано утром, но когда он открывает входную дверь на его пороге стоит хмурый вожак, которому уже, скорее всего, передали о его возвращении. Альфа смотрит на него неодобрительно, и Гарри бы сказал, что он почти не изменился, если не считать пару полосок седых волос и несколько новых морщин. — Зря ты вернулся, — ворчит он, но не звучит рассерженно, поэтому Гарри только смущённо пожимает плечами. — Луи был сам не свой, когда ты ушёл, чуть всех тут не перебил, но он успокоился и отпустил. Сейчас ему будет больнее. — Если и правда отпустил, то больно ему не будет, — возражает Гарри, обнимая себя руками. — Он сильный, и контролировать себя хорошо умеет. — У него чувства к тебе дикие, — вожак стоит на пороге, в дом не проходит, но у Гарри всё равно появляется странно чувство, будто ему грудную клетку взламывают, пытаясь вытянуть оттуда всё самое потаённое, бережно охраняемое и очень личное. — Таким он управлять не сможет. — У него омега есть, — слабо замечает Гарри, и эти слова ложатся на язык едким осадком. — Он не нарушит клятву. 　 　Вожак хмыкает, и в его выражении лица омега распознаёт что-то похожее на горечь. — Ради тебя он бросит всё. ❀ 　 　День ещё не успевает закончиться, как Гарри встречает Луи. 　 　 Омега возвращается из леса с охапкой хвороста и с ведром свежей воды, а дорогу ему освещают оранжевые лучи заходящего солнца, когда рядом с воротами своего маленького домика он замечает фигуру альфы. 　 　Луи изменился за это время: на его руках выступают мышцы, лицо потеряло всю юношескую мягкость, стало вытянутым и острым, а голубые когда-то светлые глаза разят холодом. Луи стоит, опершись о забор и скрестив руки на груди, и смотрит так проницательно, так изучающе и с такой тёмнотой, что Гарри едва не вздрагивает. 　 　Луи не просто злится, вся его поза передаёт чистую ярость, он будто представляет из себя сгусток страшной злобы и бешенства, но за всем этим Гарри чувствует боль. Эта боль такая старая, едва сдерживаемая, будто когда-то закрытая в древний ящик, а сейчас прорывающаяся через прогнившие доски, и Гарри видит её в глазах Луи, как и видит его подрагивающие ладони. 　 　Гарри чувствует, как Луи едва сдерживает своего внутреннего альфу, воющего и рвущегося к омеге, которую считает своей. Он знает, насколько это тяжело — терпеть, видя перед собой то, что любишь больше всего, и знать, что это самое дорогое и родное тебе не достанется; Гарри жил с этим всё это время и ушёл, когда понадобилось, но это не значит, что он смог отпустить. 　 　Всё естество Гарри скручивает от желания наклонить вбок голову, выставляя оголённую беззащитную шею, чтобы позволить альфе поставить метку, но он сдерживает себя и вперяется взглядом в свадебный браслет на запястье Луи. 　 　Гарри проходит мимо, заходит во двор и отворяет дверь в дом. Он чувствует, как спину жжёт от тяжёлого взгляда альфы, но, несмотря на это, неторопливо складывает хворост у камина и выливает воду в кувшин. Его сердце бьётся невозможно быстро, и Луи, тихо проследовавший за ним в дом, точно слышит этот неровный испуганный стук. 　 　Ему терять нечего, и спустя пару секунд Гарри оборачивается к стоящему в проходе альфе и повторяет его позу, скрещивая руки на груди. — Отлично, ты пришёл, — выдыхает Гарри, на что на лице Луи не пробегает ни единой новой эмоции. Он остаётся всё таким же неподвижным и все таким же злым, и смотрит всё так же тяжело. — Можешь накричать на меня, порычать или ударить, как хочешь. Я, на самом деле, это и ожидал. Можешь сказать, в каком бешенстве ты был, когда я ушёл, или насколько тебе было больно, — Луи всё так же молчит и прожигает взглядом, а Гарри начинает злиться. — Но помни, что мне тоже было больно. Я тоже был зол и расстроен и больше всего на свете я не хотел уходить. Но я сделал это, потому что другого выхода не было. И я не жалею, так как вижу, что это обернулось лучше для тебя, — он кивает на серебряный тонкий браслет, и Луи будто отмирает. 　 　Он кидается к Гарри через всю комнату и с рыком толкает его к стене, тут же утыкаясь носом в шею. Его ладони ложатся на бёдра Гарри, а сам омега от неожиданности стискивает в ладонях его рубашку, глотая испуганный вскрик. Луи целует его шею, дышит глубоко и шумно, будто пытаясь заполнить лёгкие его запахом, а потом переходит поцелуями на губы, требовательно врываясь языком в его рот, и Гарри едва ли не стекает вниз, если бы не сильные руки, припечатавшие его за бёдра к стене. 　 　Луи целует его так, будто ждал этого так долго и не может поверить, что это, наконец, произошло, а Гарри желает продлить эти мгновения ещё ненадолго. Он вплетает пальцы в жёсткие волосы альфы и требовательно тянет на себя, отвечая на поцелуй, и Луи стонет, сжимая пальцы сильнее, явно желая оставить следы. 　 　Альфа пробирается ладонями под рубашку Гарри, размещая горячие руки на ямочках на пояснице, и опять утыкается носом в шею, проводя зубами по месту для метки. Всё тело Гарри пробивает дрожью от прикосновения острых клыков с беззащитной кожей, но он отталкивает альфу от себя, не позволяя оставить следов на себе, кроме уже пульсирующих слабой болью синяков от пальцев на бёдрах. — Мой, — рычит Луи, и смотрит почти безумно, слабо сдерживая себя в руках. — Нет, — отрезает Гарри и делает от него шаг в сторону, точно не зная, кого хочет этим движением удержать: Луи от необдуманных поступков или себя от проявления слабости. — И никогда твоим быть не смогу. — Тогда зачем, чёрт возьми, вернулся? — Луи кричит и взмахивает руками. — Ты после себя ничего не оставил. А теперь хочешь жить так, будто ничего не случилось?! 　 　Его взгляд открытый, искренний и такой отчаянный, и Луи выглядит почти как тот подросток, которого Гарри когда-то оставил, что омега, не сдержавшись, кладёт ладонь на его покрытую щетиной щёку. Луи замирает и почти не дышит, широко распахивая глаза. — Я вернулся, потому что без тебя быть невыносимо, — просто отвечает Гарри. — Видеть тебя и не быть рядом — тоже, но я так хотя бы дышу легче. — Ненавижу тебя, — шипит Луи и рывком снова прижимает к себе. — Ты меня до бешенства доводишь и всего меня разбил. Но я жить без тебя не могу и люблю так, как нельзя любить, — он утыкается лбом в его плечо и дышит рвано. 　 　Гарри вздыхает тяжело и кладёт руки Луи на грудь, давя сильнее, пытаясь оттолкнуть, но альфа упрямо не двигается, будто проверяя его на выдержку. — Тебя твоя омега ждёт, уходи, — говорит Гарри, и Луи тут же отшатывается. 　 　Он моментально вспыхивает, и сжимает руки в кулаки. Хочет что-то сказать, может, опять накричать, но сдерживается и разворачивается, в два шага пересекая комнату к двери. Можно было бы подумать, что он смог сдержать ярость, но стена вздрагивает от удара по ту сторону, а у Гарри всё в груди дрожит от раздавшегося снаружи рыка альфы. 　 　У него ноги дрожат и почти не держат, поэтому он всё же съезжает по стене и закрывает глаза, откидывая голову назад. ❀ 　 　Омега у Луи красивая. 　 　Она стройная и гибкая, изящная и нежная, похожая на изысканно пахнущий редкий цветок. У неё кудрявые русые волосы достают до лопаток, тонкие запястья и превосходное тело. Она двигается плавно и ходит, будто танцуя, у неё мелодичный голос и тонкий сладкий запах. 　 　 И только взгляд у неё цепкий, тёмный, злой. Она смотрит на Гарри изучающе, пристально и не отводит взгляда, даже когда он к ней оборачивается. Она похожа на лису, которая всматривается в противника и думает, когда лучше напасть, вцепиться в горло и до конца защищать то, что по праву принадлежит ей. — Зря ты всё же вернулся, — как-то замечает Найл, когда они вдвоём идут в лес за нужными для его лечебной лавки травами. — Она тебя к Луи не подпустит, а его не простит. С любым другим омегой бы простила, но с тобой — нет. Она боится его чувств к тебе. 　 　Омега у Луи красивая, но он на неё не смотрит. Луи только и делает, что прожигает Гарри голодным взглядом и не обращает внимания, как жена к нему тянется. Ему это не нужно, когда есть омега, которую хочется так, что в глазах мутнеет. — Только посмей ко мне прийти во время течки, — шипит на альфу Гарри за неделю до начала цикла, и тот вскидывает голову, отрываясь от своего ножа, который до этого вычищал. Они стоят во дворе дома Луи, и дальше Гарри заходить не решается, да и нельзя ему, так как омега Луи всё что угодно сделать может, если узнает, что он заходил в её с альфой дом. — Слышишь? Я не прощу тебе, если придёшь. 　 　Луи хмурится и сжимает зубы, но молчит, и Гарри так же быстро уходит, как и пришёл. Он знает, что Луи не сможет держаться вдали от него, и очень боится за собственную выдержку. Очень сложно терпеть, когда тело выкручивает от желания, а где-то неподалёку находится альфа, которому хочется отдаться больше всего на свете. 　 　Так и происходит: Луи приходит к его дому, когда всё начинается, но дальше крыльца не заходит. Сидит у входной двери, охраняет, как верный до самой смерти пёс, и не подпускает никого. Гарри скулит и течёт так, что простыни потом выбросить придётся, но держится из последних сил и не срывается. 　 　Они оба сходят с ума по разные стороны двери, но терпят, не нарушая запретов, поставленных обществом и самими собой. ❀ 　 　Луи свою омегу не любит. 　 　Уважает, может быть, впрочем, как и любую другую омегу из поселения. Терпит, когда она спорит с ним, и никогда на неё не повышает голос или рычит. Он с ней вежлив, даже почти равнодушен, и это видно со стороны. В поселении шепчутся, что это всё потому, что Луи такой альфа, холодный и скупой на эмоции, но Гарри ведь знает, что это совершенно не так. Он знает, что Луи рычит, когда злится, оставляет следы пальцами, когда ему сносит крышу от страсти, и целует так жадно, что все мысли из головы исчезают моментально. 　 　Они не позволяют себе лишнего, только иногда сталкиваются в лесу и гуляют несколько часов, охотясь или собирая ягоды. Гарри видит, как Луи на него смотрит, и сам иногда не удерживается и проводит ладонью по его шее, но это всё, что между ними происходит. Гарри уверен, что омега Луи знает это, но всё равно она кидает на Гарри испепеляющие взгляды, стоит тому оказаться где-то поблизости с Луи, и всегда находится рядом со своим мужем, цепким взглядом выхватывая Гарри из толпы. — Успокойся, — коротко и сухо как-то приказал ей Луи, когда его омега фыркает в ответ на «доброе утро» от Гарри, обращённое к ним двоим. Девушка тогда опустила взгляд и коротко кивнула Гарри в знак приветствия, но сжала губы и напрягла ладони на коленях. 　 　Гарри понимает её и не судит, потому что принадлежать кому-то по закону, но знать, что на самом деле, этот человек — не твой, скорее всего, так же больно, как и желать того, кто не принадлежит тебе. ❀ 　 　Спустя год после возвращения Гарри, Луи становится вожаком. 　 　Его отец с гордой улыбкой освобождает свой выструганный из красного дерева трон, а люди ликуют, когда облачённый в красное Луи садится на него. Его мать с отцом отступают за его спину, а по правую сторону от альфы садится его омега, похожая на прекрасную нимфу в её белом длинном платье и с цветами, вплетёнными в волосы. Она светится от счастья, смотрит на всех немного свысока, гордясь своим новым положением, и тянется к Луи, желая разделить с ним этот момент. 　 　Но Луи на неё не смотрит. Его взгляд прикован к Гарри и только к нему; он смотрит долго и открыто, не стесняясь всей толпы людей, своей омеги и родителей. Он будто кричит взглядом: «Посмотри на меня, посмотри, кем я стал, это всё только для тебя», и Гарри смотрит в ответ, серьёзно и без тени улыбки на лице. 　 　Он пытается передать, что это абсолютно ничего не меняет, но Луи будто всё равно на его посыл: он улыбается горделиво, и Гарри совсем не знает, что с этим делать. ❀ 　 　Праздник цветения переносят на месяц, потому что отец Луи решил, что будет лучше, если такой праздник возглавит новый вожак, поэтому спустя неделю после коронации все предвкушают новое празднество. Площадь украшена свежими цветами, по земле раскинуты лепестки, а у каждой свободной омеги на голове покоится венок, который вскоре будет подарен её альфе, если она согласится на его предложение во время церемонии. 　 　 У Гарри тоже такой есть — он сплёл его из ромашек, и это довольно символично, так как именно их Луи подарил ему, в первый раз признаваясь в чувствах. Они были глупыми подростками, но Луи уже тогда знал, что Гарри — для него, а он — для Гарри, и тогда казалось, что этого было достаточно. 　 　 Жизнь показала, что нет, недостаточно, поэтому в свои двадцать у Гарри ещё нет альфы и, он уверен, что никогда не будет, так как в этот праздник цветения и во все последующие он никогда не сможет принять кого-то другого. Он уже не глупый подросток, но и сейчас знает, что он принадлежит только Луи. 　 　Когда Гарри выходит перед всеми в центр, чтобы дать возможность кому-то из альф выйти к нему и предложить себя в качестве пары, он смотрит вперёд, прямо Луи в глаза, и поэтому не упускает момента, когда альфа встаёт со своего трона. Все на площади замирают и задерживают дыхание, а омега Луи стремительно бледнеет, но альфа не обращает на это внимания и медленной твёрдой поступью выходит в середину, становясь в нескольких шагах от Гарри. 　 　В момент, когда он резко опускается на колени, площадь взрывается: люди поднимают шум, отец Луи что-то яростно кричит, — но во взгляде Луи только уверенность, он смотрит спокойно и улыбается мягко. Гарри поражённо наблюдает за тем, как альфа опускает голову, предоставляя возможность надеть на него венок, и Гарри непослушными пальцами снимает украшение с себя. Он не слышит гула вокруг, только чувствует как где-то в горле испуганно бьётся сердце, и делает два чётких шага, чтобы надеть венок Луи на голову. 　 　Альфа поднимает взгляд и резко встаёт, хватая Гарри за талию и целуя, жадно, почти грубо и открыто, будто рядом с ними нет ни единой души. После этого он шепчет Гарри в ухо: «доверься мне» и берёт за руку, разворачиваясь к отцу. 　 　Его отец красный от злости и смотрит с яростью, но Луи проговаривает ясно и чётко, смотря ему в глаза: — Я расторгаю свой брак, — люди начинают ещё громче возмущаться, а жена Луи вскакивает со своего места, не в силах произнести и слова. Отец Луи произносит чёткое: «я не позволю», и тогда Луи твёрдо отвечает: — Ты больше не вожак. 　 　После этого он поворачивается к Гарри и смотрит на него с нежностью, улыбаясь: — Так сложно было дождаться этого, не убежав? — спрашивает с ласковой усмешкой. — Я не знал, — хрипло произносит Гарри, всё ещё не до конца осознавая происходящее. 　 　Его слова могут значить всё: «я не знал, что так можно», «я не знал, что это было в твоих планах», «я не знал, насколько далеко ты сможешь зайти», но Луи всё равно на смысл, он и так всё понимает, поэтому продолжает улыбаться, счастливый и свободный. ❀ 　 　Следующий месяц Гарри встречает уже как меченный омега. 　 　Он лежит щекой на груди своего альфы и спокойно улыбается, любуясь поднимающимся солнцем. Луи не спит уже какое-то время и лениво гладит его по обнажённой спине, наблюдая за ним из-под полуопущенных ресниц, и Гарри замечает этот взгляд. Он смотрит в ответ, впервые настолько открыто, не скрываясь и не боясь своих чувств, и это приятно до безумия. 　 　Первые недели Гарри боялся, что люди их не примут. Будут осуждать и ненавидеть за нарушенные традиции, не одобрят Гарри и восстанут против своего вожака. Многие и не приняли: возмущались, что своя омега навсегда, что брак нерушим и заключён перед Богами, а их молодой вождь ─ страшный грешник, но потом появились и те, кто всё поняли. 　 　Те, другие, считали, что был неправ отец Луи ─ нельзя насильно скреплять браки и перечить внутреннему альфе, который требует совсем другую омегу, поэтому они считали, что Луи вернул всё на свои места. Когда эти две стороны сталкивались, было тяжело их разнять и успокоить, но начинался период посадки, и вскоре у людей появились заботы важнее: каждый был занят своим огородом, и сил на споры не оставалось. 　 　Гарри с Луи вздохнули спокойнее, а спустя пару ночей Луи, наконец, поставил метку. Он нарушил ещё один обряд: сделал это до свадьбы, но Гарри, стонущему и возбуждённому настолько, что смазка текла по бёдрам, на тот момент было всё равно, а на утро он уже и злиться не мог, так как Луи, удовлетворённый и бесконечно довольный, улыбался уж слишком счастливо. 　 　После метки брак был уже только формальностью, но они её соблюли: были и цветы в волосах, и клятвы перед Богами, и скромные поцелуи, вызывающие ликование у людей. В их официально первую ночь Луи рычал: «Мой» ему на ухо, а Гарри отвечал: «И всегда буду твоим», и это было правдой. 　 　Так получилось, что они всегда знали, что были друг для друга, и ничто другое, как бы сильно не старалось, не могло изменить этого.