Прозрачные?

Шикамару не ошибался никогда, если давал себе труд размышлять о чем-то дольше минуты. Этот свой дар — знать всё наперед — он подарил бы любому, кто пожелал бы забрать его. Возможных ходов в го больше, чем звезд на небе. А сколько возможных ходов в жизни, где бессчетное количество фигур и нет никаких правил? Не важно. Лишь сделай первый — и последующие лягут четкой вереницей. Шикамару видел их все. Играть в го он на самом деле не любил. Ему было скучно. Играть в жизнь тоже. Шикамару смотрел на Наруто и понимал, что однажды этот парень спасёт мир. Он смотрел на Саске и понимал, что потом, после всех скитаний, он пойдет рядом с Узумаки. Смотрел на Темари и видел то будущее, которое ждет его с ней. Он прожил его за пару минут, принял его и смирился. Так тому и быть. Он знал своё будущее. Но свой дар он не любил по другой причине. Шикамару с удовольствием избавился бы от него потому, что смотрел на Неджи и понимал — тот умрёт прежде, чем он успеет решить для себя, какого же всё-таки цвета глаза у семьи Хьюга. Белые? Неджи был самым умным человеком, которого знал Шикамару. Он тоже не умел ошибаться? Пожалуй. Если так, то и он всегда знал будущее Наруто. Будущее Саске. Будущее Шикамару. Своё будущее. Неджи Хьюга. Гений Конохи. Так уж ли это важно, если почти в каждом доме деревни когда-то жил свой гений? Неджи Хьюга, у которого не было близких друзей. Не было настоящей семьи. Не было сомнений и сожалений. Неджи, которого окружала лишь пустота. «Потому что ты знаешь, не так ли». Шикамару ни на что не смотрел долго. Ему хватало одного взгляда на доску, чтобы сделать ход и рассчитать два десятка последующих. Один взгляд на небо, один взгляд на врага, один — на сенсея. Один миг и целая вечность. Какая между ними разница? На Неджи Шикамару надолго останавливал взгляд. Один взгляд. Почему именно на нем? Шикамару думал об этом дольше минуты. Много раз. Он точно знал ответ. Фиолетовые? Он никогда бы не сумел одолеть Неджи в бою. Даже на тренировках не пытался. Даже в шутку. Он не брался за дело, в котором невозможно было добиться успеха. Зачем? Он бы не победил, но когда Шикамару смотрел на его тренировки, непоколебимый Неджи, наносящий свои бесконечные удары, казался ему хрупким. Уязвимым. Тонким. Смертным. Он видел, как вслед за его стремительными движениями летят длинные волосы, как холодным блеском светятся его глаза, как он кривит губы в самодовольной ухмылке, когда побеждает, вновь побеждает. Видел и отворачивался. Серые? В глазах семьи Хьюга невозможно было ничего разглядеть. Будто смотришь в ускользающие волны зимнего моря, чей цвет не получается определить, и с болезненным отчаянием ощущаешь лишь одно — как безнадежно конечна жизнь любого человека. Как быстро она проходит. Да, это одно из немногих правил этой скучной игры с будущим. Каким бы ты ни был умным, его не обойти. — Шикамару? Видимо, один взгляд вновь выдался слишком долгим. — Неджи, говорят, ты хороший игрок в го. — Не такой хороший, как ты. — Тебе скучно играть? — Шикамару знал ответ. — Всегда. Холодный свет хмурого дня льнул к строгой тонкой фигуре замершего над доской Неджи. Гладил его бледные пальцы. Тусклым сиянием струился по его волосам. Шикамару знал, что они шелковые наощупь, хотя никогда не прикасался к ним. Он незаметно провёл открытой ладонью по гладкому полу веранды, глядя на то, как они спадают легкой завесой, будто в рамку заключая сияющее белизной лицо Неджи. Шикамару никогда не видел печати на лбу Неджи. Печати, которая отравила его жизнь. Он слышал, что она зеленая, как яд. Не самый подходящий для Неджи цвет. Эта метка всё предопределила. Она была первым ходом. С ней ничего нельзя было поделать. Ничего нельзя было изменить. «Как много в тебе неизбежного, Хьюга Неджи». — Если нам обоим скучно, зачем мы играем, ты знаешь, Шикамару? — Знаю. Серебряные? Потом у Шикамару останутся лишь сожаления, он это понимал. Не стоило вторгаться в ту пустоту, которой осознанно окружил себя Неджи. Не стоило так близко подходить к тому, кто всегда старательно держал всех на расстоянии. Но по-другому быть уже не могло. Первый ход давно был сделан. И ответный — незамедлительно. — Неужели я настолько сложный, раз самому умному человеку приходится так долго смотреть на меня, чтобы что-то понять, Шикамару? — Никого сложнее тебя я не встречал. Вся партия уже была предрешена тогда, давно, она уже почти существовала. Ничего удивительного. Ожидаемо. Очевидно. И всё же сладкий ужас колючим удовольствием стекал по позночнику, когда Шикамару отодвинул гобан и впервые коснулся. Волос, губ, пальцев. Ресниц. Шикамару совсем слегка подался вперед и Неджи, выдохнув ему в губы, послушно начал отклоняться, пока его волосы не распались по гладким доскам веранды. Эта безоговорочная покорность одного из сильнейших шиноби Листа провоцировала острее любого сопротивления. И Шикамару с трудом подавил в себе тёмное желание наброситься и забрать всё, что можно. Хитай развязался не сразу — руки Шикамару дрожали чуть больше, чем положено рукам человека, который все рассчитал — и он увидел печать на лбу Неджи. Провел по ней ладонью, губами. Нелепая, неизбежная. Зелёная. Хотел бы Шикамару посмотреть на того сумасшедшего, который решился портить ею такую красоту. Нечитаемые глаза семьи Хьюга спокойно смотрели на него снизу вверх. Зеркальные? Он осторожно провёл пальцами по спине Неджи, остро ощущая хрупкость каждого позвонка. Почувствовал, как под его губами бьётся пульс на белой шее, опасаясь, что это биение вдруг оборвется без всякой причины. Сердце Неджи билось гораздо быстрее, чем положено сердцу человека, который был ко всему готов. Шикамару мельком увидел их отражение в низком окне веранды и вздрогнул — светлокожий Неджи отразился лишь невнятным бликом под его собственной смуглой фигурой. Невесомая рука мягко коснулась щеки Шикамару и он без всякого сопротивления вновь упал в бездонный взгляд. — Я здесь, Шикамару. Неджи всегда всё понимал. Говорить ничего не приходилось. Он молча стерпел боль, которая была неизбежна, а потом вдруг перестал быть тихим. Шикамару внимательно смотрел в его лицо и пораженно слушал его стоны. Видимо, он выглядел слишком уж удивленным, потому что Неджи вдруг тихо засмеялся, и Шикамару понял, что никогда прежде не слышал его смеха. — Я не думал, что тебя так легко удивить, Нара. Шикамару прижал его к себе, чтобы спрятать лицо, и не отпускал до тех пор, пока Неджи, выгнувшись всем телом, не простонал его имя так умоляюще, будто просил его спасти. И в этот момент захотелось закричать во всё горло, проклиная чертову неизбежность Хьюги Неджи. Один миг и целая вечность. И никакой разницы между ними. Розовые? Коноха уже тонула в огненном дыхании грядущей войны. Шикамару чувствовал это и ему казалось, что ветер, который иногда касался темных прядей у лица глядящего в сад Неджи, должен быть горячим. Должен пахнуть кровью. Шикамару знал, что сам он точно вернется с войны живым. Времени до нее оставалось совсем немного. Сколько раз ещё Неджи успел сыграть с ним в го? — Когда мы перестанем делать вид, что нам интересно играть в го, Шикамару? — Когда ты признаешь, что я абсолютно непобедим. — Ха. Сколько раз Неджи тренировался в тихом саду дома Нара под долгим темным взглядом? — Когда ты прекратишь портить мой фамильный газон, Хьюга? — Когда ты признаешь, что я абсолютно непобедим. — Пф. Сколько раз его тихий смех звучал в этих стенах? — Ты можешь захватить тень вон той женщины из Ичираку и заставить ее принести нам еды? — Нет, она слишком далеко, но я могу захватить твою, чтобы ты принёс еды. — Ты не посмеешь обращаться так с представителем одного из самых знатных домов Конохи. Нет. Нет, Нара! Шикамару! — ласковый смех переливами отдалялся и улыбающийся хозяин дома уже скучал по нему. Сколько раз Шикамару не дышал, слушая его срывающиеся стоны, всегда полные всё той же одуряющей покорности? Шикамару был единственным, кто видел Неджи таким. Он это точно знал. И он готов был убить, умереть ради того, чтобы навсегда сохранить эту невероятную тайну, пронести эти мгновения, заполняющие его душу болезненным счастьем, через всю свою жизнь, до конца. И Шикамару был нежен. Его руки всегда были ласковыми, даже когда они с Неджи разгонялись до грубости. Он знал — если провести ладонью по спине, какой-то уж слишком чувствительной, Неджи прогнется как кот, ускользающий от поглаживаний и одновременно льнущий к рукам. Если сползти вниз, развести его ноги и подниматься поцелуями вверх, изнутри, по бедрам, стоны перерастут в сдавленные крики. Если целовать дольше пяти минут подряд, он начнёт неосознанно выпутываться из кимоно. Если коснуться ресниц, Неджи смущенно закроет и сразу же распахнет глаза. — Ты знаешь, Нара, я ведь могу смотреть на тебя и видеть сквозь одежду. — Всегда так делай. Я хорош. — Всегда так делаю. Небесные? Сколько раз он спал на плече Шикамару, засыпав его грудь волосами? — Отрастил чуть ли не до колен. Ни у одной девчонки в деревне таких нет. — Отрезать? — Нет. Шикамару крепко держал его в своих руках. Смотрел, не отрываясь, в его глаза, забывал о времени. Пропускал его волосы сквозь пальцы. Такие мягкие. Невесомые. В эти моменты, когда рано утром или поздно вечером, они смотрели друг на друга, и Шикамару всем своим телом чувствовал тело Неджи, им обоим почти удавалось забыть о том, что будет. Поверить в то, что есть. Почти удавалось. — Не ходи на войну, Неджи. В ответ его негромкий смех звучит горько. Сколько раз Неджи входил в дом Нара, беззвучно ступая по длинной веранде, тихо называя его имя, протягивая к нему руки? Шикамару не знал. Он запретил себе считать. Сиреневые? Горячий ветер опалял каждый час, каждую минуту. Сжигал время, крушил надежды, бился в окна. Так глупо было надеяться. Тот, кто всё всегда знал, тот, кто сыграл тысячи партий, не имеет права на надежду. Не должен беспечно позволять себе быть счастливым, забывая о том, что за это придётся расплачиваться. Время всегда было для ленивого, скучающего Шикамару главным врагом. Его всегда было слишком много. А теперь не осталось вовсе. Оно сгорело, оплавилось, подернулось пеплом. Посреди ночи, аккуратно сдвинув голову Неджи на подушку со своего плеча, он вышел в сад и разбил бамбуковое содзу, которое отсчитывало минуты его жизни с самого детства. И выкинул обломки. Стандартная форма Конохи смотрелась на Неджи отлично. Поверх зеленой печати, на хитае, теперь значился один безликий кандзи объединенной армии — «шиноби». Неджи перестал быть собой и превратился в одного из тысяч незнакомых людей, которым суждено отдать свои жизни ради спасения деревни и мира. Разомкнуть руки, отпустить его и самому выйти из дома, чтобы отправиться на войну, оказалось самым сложным ходом за всю жизнь Шикамару. — Я всё такой же сложный для тебя, Нара? — Я ничего в тебе не понял. — Так долго смотрел и ничего не понял? — Какого цвета твои глаза, Неджи? — Прозрачные. Прозрачные? Наруто с его желтыми волосами, оранжевой одеждой выглядел невозможно ярко рядом с Неджи. Огромные синие глаза Узумаки переполнял ужас. Он прижимал к себе умирающего Неджи, и не мог в это поверить. Шикамару стоял совсем рядом и не мог заставить себя сделать хоть шаг. Глаза Неджи на залитом кровью лице были абсолютно бесцветными. Он шептал что-то Наруто и смотрел прямо на Шикамару. Он сам вытащил из тела Неджи пронзившие его штыри, когда Наруто вновь кинулся в бой. Вытащил их из его слишком чувствительной спины. Сел рядом с ним и долго не решался опустить его веки. Не решался обернуться, зная, что за его спиной стоит семья Хьюга, не пытаясь оспорить его право находиться с ним столько, сколько он захочет. Они прожигали его спину знакомыми холодными глазами. — Рассказать тебе, что было бы, если бы так вышло, что мы оба вернулись бы с войны? Ты бы женился на какой-нибудь знатной даме, которую выбрали бы для тебя Хьюга, завёл бы детей и… — Я остался бы с тобой, Нара. Хоть ты и не слишком знатная дама. Шикамару, не отрываясь, смотрел на зимнее море, чьи бесцветные волны бесконечно ускользали, не давая ничего понять. Он подолгу смотрел в холодное небо поздней осени, на котором не было ни одного облака. Не моргая, глядел на белый снег, засыпающий голые чёрные деревья. Шикамару отводил взгляд каждый раз, когда видел в деревне кого-то из Хьюга. Прозрачные?..