***
После химии Фишер действительно идет в столовую. Обычно он предпочитал есть где-нибудь в уголке раздевалки в полном одиночестве, поэтому было абсолютно непривычно ощущать себя в помещении с кучей народа. Ларри уже сидел за столиком, и увидев Сала, стал подзывать его к себе. «Ненормально быть таким улыбчивым» — подмечает протезник. Но осторожно дошагивает до чужого столика. Рядом сидела девушка и рыжий паренек. — Знакомься, Сал, это Тодд и Эшли, — говорит Джонсон, указывая на ребят. — Я Сал, рад знакомству, — на самом деле, Фишеру плевать, но он же должен выглядеть нормальным, верно? — Нам тоже, Салли, извини за несдержанность, но зачем тебе маска? — спрашивает девушка, она сразу не особо понравилась голубоволосому, выглядит… лицемерно? У Салли были большие преимущества в плане взгляда на другие личности. Он был пронзительным, да, парень не мог отображать свои чувства глазами, они были пустые, словно стеклянные, но зато он считывал чужие. И в ее глазах стоит явно не что-то доброе, скорее очень темное, мерзкое. В глазах Тодда плескалась грусть, он выглядел слабо, жалко. Скорее всего, он расстался с кем-то. Но Фишер не озвучивает свои мысли, лишь отвечает уже выученную наизусть реплику: — Это протез. Мое лицо изуродовала собака в детстве, поэтому я его ношу. — Ох, мне жаль, — Сал ни капли ей не верит. «Всего лишь жалкая лгунья» — плещется в уставшем сознании. — Ладно, давайте не о грустном. Сал, откуда ты к нам приехал? — вклинивается в беседу Ларри. — Из Нью-Джерси. Мы с отцом переехали потому, что «нужно было сменить обстановку», — выдыхает юноша. В целом, дальше сверхъестественного ничего не случилось, они немного поболтали, а пообедав — разбежались. Протезник вспоминает ту одновременно самую важную и ненавистную вещь: таблетки, он не выпил их, начиная чувствовать давящую пустоту в груди. Но уже в привычном месте его рюкзака их не было. Похоже, он забыл их дома на столе. Остатки действия искусственной тревоги отдают в висках набатом. Он забыл чертовы таблетки в самый неподходящий день. Салли забегает в туалет, игнорируя звонок на урок. Еще миллионы раз проверяет боковой карман и удостоверяется в отсутствии препарата. Как назло, за дверью раздаются чужие шаги. Не успевает парень шмыгнуть в кабинку, как перед ним предстает Трэвис. Его глаза горят безысходностью, отчаянием, злостью. Он никогда не видел его таким удрученным, таким уставшим. На его смуглом лице красовались свежие синяки, Фишер слышал слухи о том, что отец регулярно избивает своего сына. Наверное, будь голубоволосый нормальным, то проявил бы хоть каплю сострадания. Но он всего лишь генетическая ошибка, так что ему оставалось разглядывать оппонента уже опустевшими глазами. — Хей, чудила, а ты что тут забыл? — спрашивает Фелпс сквозь боль, выпячивая мерзкую ухмылку, он не такой, он не хочет. Но нужно, а значит Салли прекрасно знает, что сейчас произойдет. Фишер даже не стремится отвечать, когда его с силой прижимают к стене. Трэвис устал и хочет отыграться, а Сал опустел, значит не против побыть боксерской грушей. Чужие кулаки нещадно колотят его, оставляя увечья на теле. Протезник уже валяется на полу, терпя яростные пинки в живот, он хочет выплюнуть накопившуюся кровь, но маска мешает ему это сделать. Слышится противное бульканье крови со всхлипами, и это заставляет поднять его голову, видя рыдающего блондина. Прежде чем отрубится, Фишер сквозь кровь говорит всего одну фразу, которую произносят в таких случаях: — Мне очень жаль, — и плевать, что в этот момент он ничего не чувствует.***
— Чел, что с тобой? — Салли просыпается от обеспокоенного голоса шатена. Сколько он был в отключке? Тело неприятно ныло, напоминая о недавнем инциденте. Неожиданно он вспоминает, что таблетки уже не действуют, а значит Ларри может увидеть его безликие глаза. Поэтому он опускает голову и отвечает: — Ничего. — Ну да, поднимайся, — парень протягивает ему теплую ладонь, и Фишер хватается за нее, пряча лицо в сгиб чужого локтя. Джонсон ведет его прочь из туалета, а после и из школы. Они доходят до апартаментов, но Салли останавливает парня и говорит: — Я… Сам дальше. — Чувак, ты еле на ногах стоишь, сам? У тебя хоть дома кто-то есть? — Сал лишь отрицательно машет головой. — Значит, пойдем ко мне, у меня где-то там были бинты и компрессы, оценим хотя бы твое состояние, — и после этого протезника тащут на нижний этаж здания. Шатен затаскивает его в свою квартиру, усаживая на диван. Голубоволосый хочет осмотреть комнату, но его безтаблеточное положение не позволяет. Патлатый подмечает, что здесь что-то не так, но молчит, принося из ванны аптечку. Он начинает ощупывать ребра Фишера, на что тот тихо ойкает. — Вроде как не сломаны, это уже хорошо, — Джонсон задирает его кофту и видит наливающиеся синяки, — Кто же тебя так? Скажи мне, может, я смогу помочь? Салли мнется, но под пронзительным взглядом карих глаз сдается. Он глубоко вздыхает и заговаривает: — В моем классе есть задира, который всегда меня бьет, он поймал меня в туалете, судя по всему он был очень расстроен, а я просто появился не вовремя, — Салли было неудобно говорить из-за засохшей крови и синяков на лице, спрятать это от парня не удалось. — Трэвис значит, вот мудак, я его урою. Чел, не пойми меня неправильно, но нам нужно снять твой протез, чтобы обработать раны на лице. Фишер отрицательно кивает головой, уж лучше бы у него действительно было изуродованное лицо, чем пустое сердце. — Сал, я понимаю, что там может быть самое отвратительное месиво, но пока я его не обработаю — никуда тебя не пущу. Да, мы знакомы всего день, у тебя нет ко мне доверия, но нужно, понимаешь? — протезнику ведь глубоко все равно на его слова или на то, что отец расстроится, зная о признании в наличии болезни другому человеку, поэтому он поддается, кивает, уже чувствуя чужие руки на затылке. Ларри расщелкивает ремни фиксации и аккуратно снимает второе лицо парня. — Подними голову, — он выполняет чужую команду, видя удивленное лицо, ну все, приплыли, — О боже… Сколько синяков, Фелпс реальный имбецил. — Что? — спрашивает Салли, не понимая, неужели Ларри не видит его пустоту. Но последний аккуратно кладет свою ладонь поверх его, обрабатывая раны на лице. Когда он заканчивает, шатен произносит: — Фишер, не советую забывать пить свои таблетки, — он ловит чужой взгляд, — Да-да, Сал, я знаю, что ты пустой.***
За несколько месяцев парни сильно сдружились, у Фишера никогда не было друзей, а теперь есть, еще и лучший. Что может быть прекрасней? Жаль, что Салли не чувствовал особого счастья, но вот Ларри это ни капли не смущало, он стал третьим человеком, который знает о его синдроме. Но в отличии от собственного отца шатен не кинул его, а принял. С этого момента они часто тусовались вместе, Джонсон даже показал ему свою крепость одиночества. Парни доверяли друг другу, по крайней мере, Салли думал, что знает о Ларри большую часть. Однажды он пришел в квартиру к другу, но обнаружил там лишь Лизу. — Привет, Сал! Ларри сейчас придет, подождёшь? — спрашивает женщина, Салли считал ее очень доброй, но видел ее несчастье по глазам. Он кивает и проходит в комнату металлиста. Фишер оглядывает уже знакомые картины и плюхается на край кровати. Вдруг, он чувствует рукой что-то мелкое. Таблетка? Ларри заболел? Но его взгляд теперь приковывает блистер, мелькающий сквозь щель открытого ящика. Это неприлично — трогать чужие вещи, но любопытство берет верх, и он достает препарат. Салли замирает в удивлении, именно эти таблетки сам он принимал пятнадцать минут назад. Неожиданно, Ларри заходит в комнату с папкой бумаг, Лиза говорила, что ему нужно забрать какие-то конспекты. Теперь настала пора шатену удивляться. Они смотрят на друг друга долго, непонимающе, только вот Джонсон смотрит с нарастающими страхом и тревогой. Фишер первый нарушает молчание, тихо произнося: — Ларри, ты что, тоже… пустой? Последний неуверенно кивает, садясь рядом. — Почему ты не сказал? — но Ларри не отвечает, всего лишь аккуратно вынимает из его рук таблетки, укладывает их обратно в ящик и… просто обнимает Сала, крепко. Теперь голубоволосый слышит сдавленные всхлипы на своем плече и понимает: Ларри всегда улыбался, был добр и приветлив, выглядел живым, но все это было лишь притворством. Он знает, что пока он носит физическую маску, Джонсон задыхается, нося душевную. Под таблетками парень выплакивает всю свою усталость, протезник говорит всего одну фразу, осознавая, что внутри кареглазого тоже ничего нет: — Не притворяйся больше при мне, хорошо? Ларри кивает, еще крепче сжимая худое тело голубоволосого. Последний подбадривающе хлопает по его спине. Теперь они точно знают о друг друге все.***
У Салли ежемесячный прием у доктора Уильямса. Мужчина осматривал его, спрашивал о самочувствии и о таблетках. Фонендоскопом он внимательно слушает сердце. — Твое состояние намного лучше, чем раньше. Это хорошо, значит смятение обходит тебя пока стороной, на сегодня все, можешь идти, — говорит Уильямс. Сал кивает и покидает кабинет. Сегодня годовщина свадьбы отца и матери, точнее для Генри это день запоя, не все могут смириться со смертью жены от того же синдрома пустого сердца. Фишер старший пытался ее вылечить, но в итоге не смог. Уильямс в тайне от отца рассказал ему, что есть еще один способ лечения. У людей, которые предназначены друг другу, одинаковый ритм сердца, если почаще находиться рядом со своим человеком, синдром начнет отступать. Правда, это очень редко. И… Генри не подходил Диане, как бы он не пытался убедить в этом, что себя, что ее, находясь рядом с чужим пульсом, мать Салли сразу настигло смятение и инфаркт. Только вот отец все равно считал их избранными, поэтому способ для него стал смертельным. Не все могут принять горькую истину. Вернувшись домой, Фишер уже чует запах алкоголя, поэтому тихо прошмыгивает в комнату, забирая карточку от подвала, и так же тихо покидает квартиру, направляясь к Ларри, что предупрежден о его приходе. Сначала они рубились в какую-то игру, но когда уже поднадоело, просто начали беседовать друг с другом. — Кстати, Сал, я уезжаю на два дня в другой город, мама сказала, там будет мастер-класс от популярных художников, я не хочу упускать такой шанс, — говорит Джонсон, попивая лимонад из бутылки. — Без проблем, я же знаю, как это важно для тебя, — отвечает Салли. — Доктор сказал, что у меня все хорошо, синдром может даже начать отступать. — Это здорово, чел, у меня тоже в этом плане все достаточно неплохо. Они еще долго разговаривали, но время уже давно близилось к часу ночи, а Ларри завтра рано утром уезжать, Фишер уже по привычке снимает джинсы и маску, которую так ненавидит Джонсон. Парни уже не один раз ночевали вместе, поэтому для них нет ничего нового. Укладываются на кровать в обнимку, на что Салли издает смешок и говорит: — Ларри, тебе не кажется, что это как-то по-гейски? — Абсолютно, мой друг. Давай спать уже, Мальвина, — крепче прижимает его к себе шатен. И парни засыпают, греясь о тела друг друга в этот необычно холодный апрель.***
Салли уже два дня не выходил из кладовки, весь в синяках и крови. Нужно же было пьяному отцу появиться, когда парень снял маску. Он долго его бил, что-то нетрезво крича о Диане, а после за шкирку закинул его в маленькую темную комнатушку с коробками. Он не пил таблетки, да и Ларри не мог прийти ему на помощь. Абсолютно пустой и разбитый в собственной крови. «Фишер, ты жалок» — думает Сал. От голода и обезвоживания хуже вдвойне. Салли думает о шатене, как же не вовремя он уехал. Рядом с ним юноша чувствовал хоть что-то. Казалось, будто голубоволосый начал расцветать, но сейчас снова зачах. Веки предательски тяжелеют, и юноша проваливается в темноту, стараясь хотя бы сквозь пелену, застилающую глаза, разглядеть свет. Но он гаснет, и Фишер больше ничего не видит. Просыпается он лежа на больничной кушетке в окружении Ларри, доктора Уильямса и какой-то медсестры. Оглядывает непонимающим взглядом присутствующих. Ларри заговаривает первым, спрашивая Салли о самочувствии. И тот не знает, что ему ответить, потому что сердце то гулко отзывается, то, когда Ларри подходит ближе, замедляется. — Сердце… — хрипит осипшим голосом протезник. В глазах Уильямса загорается печальная искра: — Ты не пил таблетки несколько дней, верно? Фишер кивает, словно растеряв всю свою проницательность, не понимает почему чужие глаза так серьезны и тоскливы. В разговор вмешивается Джонсон: — Сал! Что произошло? Я пришел к тебе, дверь на распашку, никого нет. А по итогу нашел тебя в кладовке всего в крови, это твой отец, да? — Тише, Джонсон, успокойтесь. А если серьезно, то Салли, нам нужно сделать обследования. Не пугайтесь, просто… У меня есть некоторые подозрения относительно вашего синдрома. Я пока схожу заполню бланки, — на этом Уильямс покидает палату, оставляя парней одних. И шатен заставляет пострадавшего рассказать все в красках, после чего крепко обнимает. — Я так испугался за тебя, чел, а ведь я был почти без действия таблеток. Не нужно было уезжать, черт, — Ларри примыкает к нему всем телом, согревая, но… Почему-то Салли чувствует его слабее чем обычно, может это из-за длительного отсутствия таблеток в организме? Хотя, это уже не так важно. Он просто крепко сжимает Ларри, слегка подрагивая, словно готов заплакать. — Ты мне очень важен, Ларри… — и вдруг Фишер произносит фразу, смысл которой может и не знает, но верит, что она очень подходит, — Я люблю тебя. Джонсон распахивает глаза, но после чего обнимает крепче и с долей ласки. Шепчет губами очень тихо, но голубоволосому достаточно, чтобы услышать: — Я тебя тоже. «Всего пару слов, пусть бессмысленны в сердце, Неосознанно хочется дать ему отогреться. Пустить в свою душу, к заслоночной дверце, Он сейчас же войдет, ему некуда деться».***
Салли проходит последнее обследование, а Ларри нервно кусает костяшки пальцев. За последнее время он стал таким живым, словно и не было никогда никакого синдрома, не было ноющей пустоты внутри. Но ужасно расстраивал и волновал тот факт, что пока к Джонсону приходят новые духовные силы, Фишера они покидают. Словно неведомая сущность смотрит теперь на шатена не мелькающими глазами, вымученно пытаясь улыбнуться. Выходит откровенно плохо. — Ну как? Все хорошо? — спрашивает металлист. Голубоволосый неоднозначно кивает тяжелеющей головой от усталости, отвечая: — Результаты должны прийти вечером на почту. Доктор вышлет их мне, Лар, пошли домой а? — произносит голубоглазое чудо. Ларри про себя умиляется, но кивает, весело беря его за руку, утаскивая прочь от запаха хлора и медикаментов. Лучше запаха масляных красок и сладкими булочками с корицей в комнате металлиста Салли не видел ничего. Точнее не нюхал. Они приходят домой абсолютно вымокшие после неожиданного дождя. Узнав подробности своего пьяного инцидента, Генри сразу же уехал в командировку на две недели, так что Лиза и Ларри с радостью приняли в свою обитель Сала. Лиза большую часть времени проводит на работе, поэтому парни чаще всего одни в квартире. — Чел, раздевайся быстрей, а то еще заболеем, — отзывается задорно голос шатена, что уже снял с себя куртку. — Лар, я так устал, раздень меня, пожалуйста, — тянет голубоволосый по-детски, чем умиляет Ларри, тот с заботой снимает с него куртку и вешает ее на крючок. Ведет его в комнату, где раздевает до нижнего белья, сразу же одевая на него свитер. — Колется, — сонно хнычет Фишер, после чего любезно укрытый одеялом, засыпает в обнимку с Ларри. Джонсон чмокает его в лоб и закрывает глаза. Как же он любит этот комочек, что сопит рядом с ним. Он подарил Ларри, казалось бы потерянное, счастье. «Но даже самые счастливые сказки не длятся вечно, Ты потеряешь в них голову совершенно беспечно. Ты потухнешь во мраке парафиновой свечкой, Тебя ждет грозный волк, что таится овечкой. А может быть, сказке сбыться не суждено? Ведь нет спящих красавиц, не спасет поцелуй. Все сломается в миг, все уже предрешено, Принцесса падет, ну же, враг лицемерный, смейся, ликуй». Вечером на почту действительно приходят результаты с пометками Уильямса и всего одним сообщением: «Салли, у Вас обнаружилось смятение. Причина: отсутствие препарата и чужого пульса, зайдите завтра ко мне утром, мы с вами все обсудим.» Всего пару строк, что смогли добить Фишера окончательно. Он оглядывает Ларри, что смотрит на него с волнением. «Хватит доставлять проблемы» — думает голубоволосый, поэтому натягивает улыбку, чтобы выглядеть максимально здоровым. Он не позволит Джонсону переживать, поэтому умалчивает результаты, говоря, что все хорошо. И шатен не видит грусти в глазах, поэтому доверяет словам Салли. Не видит, потому что ее нет, в чужих глазах плещется пустота, но Ларри не понимает ее, потому что он давно не пустой, он не помнит, как выглядят пустые. На следующий день Фишер приходит к доктору без энтузиазма. — Салли, — начинает Уильямс, — Не переживайте раньше времени, обследования вывели, что какое-то время до смятения на ваше состояние действовал чужой пульс, другими словами, у вас есть избранный. Если мы узнаем этого человека, ситуация разрешится. У вас нет подозрений кто это? — Есть… Только вот, я сказал ему, что со мной все хорошо, можно ли обойтись без распространения? — говорит Салли, он уже давно начал замечать, что когда он находится рядом с Ларри, слышит его сердце, то становится лучше. — Хм, в таком случае… Вы же можете часто контактировать с ним в романтическом плане? — поправляет очки мужчина, видимо догадавшись о ком думает Сал. — Нет… — Тогда начните, я видел, как он смотрел на вас. Салли, я верю, у тебя все будет хорошо, я тебя вылечу, только позволь и ему тебе помочь, — резко перешел с формальностей Уильямс. Протезник кивает и покидает кабинет, спешит к единственному человеку, как к своей последней надежде. Хотя, почему как? Все обойдется, если Ларри будет рядом. Сал верит в это отчаянно, бежит в апартаменты, в теплые объятия металлиста. Тот встречает его как всегда открыто и радостно, вопросительно заглядывая в чужие глаза. — Чел, что-то случилось? — спрашивает своим бархатным голосом с еле уловимой хрипотцой. Салли не отвечает, лишь откидывает в сторону свою маску, приближаясь к человеку, стоящему перед ним. — Сал? — выдыхает напряженно шатен, но тут же замирает, когда губы голубоволосого неуверенно накрывают его собственные. Они сухие и мягкие, Ларри хотел, чтобы этот момент длился вечно. Он аккуратно сжимает кольцом своих рук чужую талию и углубляет поцелуй, прижимая худое тело ближе. Салли ощущает, как его сердце заполняют неведомые ранее чувства. Таблеток для радости нет, это правда. Но зачем они, когда есть Джонсон. Он и есть самая большая радость. «Мир серый без красок, бесполезная гадость, И пустует внутри дым влюбленных огней. Ты и есть моя самая главная радость, Жив я буду хоть вечность пронизанный ей».***
Эшли никогда не нравился этот голубоволосый подонок. Что вообще Джонсон в нем нашел? То ли дело сама Кэмпбелл, она была бы идеальной парой с Ларри. Только так считала лишь она. Девушку злило хотя бы то, что Салли явно просек ее грязную натуру. Но это не помешало ей начать придумывать план. Эш следила за Салом, ей даже удалось взять в оборот очень важную зацепку. Например ту, что Фишер пустой. Она просто при очередной слежке заметила, как тот выкидывает пустой блистер. Любопытство и коварство разумеется захотели узнать больше. А стоило вбить в поиск название препарата — как все встало на свои места. Жаль, что Салли за пару месяцев практически выздоровел, а значит потерял часть своей проницательности, не заметив, что Кемпбелл явно нацелена на него. Но сейчас не об этом. До двадцатого декабря осталось всего две недели, а значит совсем скоро Салу исполнится восемнадцать. Ларри думает, что же подарить такого своему парню? Но больше его интересует тело юноши. Шатен уже очень долго хочет зайти дальше простых поцелуев, ему как раз отменили химию, тогда как группе Фишера нет. Идея пришла в голову сама по себе. Именно поэтому когда голубоволосый приходит домой к металлисту, его ждут свечи и художник, облаченный в брюки и черную рубашку, сквозь незастегнутые пуговицы которой аппетитно выглядывали чужие ключицы. — Ларри, что происходит? — спрашивает оторопело Салли. — Ммм… Дай подумать, романтический ужин? Иди ко мне, — поманил к себе рукой Джонсон. Фишер неуверенно проскальзывает в чужие объятия, устраиваясь между ног парня. — Вина? — заговорчески шепчет шатен, указывая на бутылку. Сал кивает, рассматривая плескающуюся алую жидкость в бокале. Что было потом он помнит смутновато, только смуглые руки, оглаживающие его выпирающие ребра, обжигая молочную кожу, отрезвляют разум. — Я хочу тебя, — придыхая от нарастающего возбуждения, говорит Ларри. Признаться честно, Фишеру тоже давно жаждалось этой близости, поэтому он кивает, уже мало ощущая себя в пространстве. Есть только его тело, его дыхание, неравномерное и до ужаса громкое, и есть пронзительные карие глаза и волосы, что щекочат открытую шею. Когда металлист нежно входит в уже подготовленное тело, перед глазами Салли рассыпаются яркие искры. Чувство заполненности от чужого члена дарит непривычное и приятное тепло. Рождая пошлые шлепки, шатен заводит Фишера еще больше. — Я люблю тебя, Сал, всегда буду любить, — на это голубоволосый лишь сдавленно стонет, изображая на своем лице гримасу наслаждения. Они лежат в обнимку абсолютно обнаженные под одеялом и мирно сопят. Их сердца бьются в унисон, а кожа купается в лучах малинового закатного солнца. Ничто не нарушает их покой… Пока что ничто, но кто знает о поворотах красной нити судьбы. «О боже, мой милый, давай на прощание Мы снова остынем в жарких объятиях одноименного пути. Я не смогу сдержать то последнее обещание, Прости, добрый друг, но мне нужно уйти. Нет ничего впереди».***
Кэмпбелл уже вовсю готова к своему грязному плану. Ошибки нужно исправлять, а значит Фишеру стоит исправить себя и свое больное сердечко. Ларри уехал на какой-то фестиваль, Эшли было абсолютно фиолетово на какой, лишь бы Джонсон по окончанию был с ней. Он не будет мешать ей в этом, а значит все замечательно. За пару дней до этого она пристает к нему, заставляя ничего не ведающего Тодда сделать пару снимков. Немного фотошопа и вуаля, фотография ее в объятиях счастливого шатена. Она отсылает ее Салли под неизвестным номером, ожидая просмотра. А стоит Фишеру просмотреть, она удаляет сообщение, заметая следы. Сообщения нет, но сомнение в сердце голубоволосого породилось, погружая его разум во тьму. Осталось подождать и добить его. В следующем пункте Кемпбелл каждый тест выкрадывает из стопки листочек металлиста, исправляя верные ответа на обратные. В результате Джонсон чаще пропадает в школе, переделывая их, зарождая в Салли еще большие колебания сомнений. По подавленным небесным глазам все видно, и Эш не сказано рада этому. Близится финал. — Ларри, — говорит приторным голосом зеленоглазая, — Пакертон звала тебя в кабинет. — Пакертон? Что же нужно этой женщине, — подозрительно спрашивает длинноволосый, но идет к ненавистному кабинету математики, стоит ему зайти, как дверь закрывается, щелкая проварачивающимся ключом в скважине. Вот черт. Фишер тем временем уже шел со школы не в самом приятном настроении, они с Ларри поссорились из-за какой-то ерунды, благодаря напряженным нервам первого. — Сал, можно тебя на пару слов? — играет из себя невинность Кемпбелл. — Валяй, — как зря Салли, зря. — Понимаешь, мы с Ларижоночком давно встречаемся, но он не хотел тебя ранить, ты же пустой, вдруг обострение, ну ты понял… Поэтому он попросил меня рассказать тебе все, ему надоело, что ты толком ничего не чувствуешь, прости и не держи зла. Ну пока, я пошла к нему, — выпаливает на одном дыхании девушка и убегает. Салли утерял всю свою проницательность и впервые не видит в чужих глазах мерзости, да и поведение шатена действительно все объясняло. В груди пятном расплывалась безысходность, а на внутреннюю часть маски скатывались жалкие соленые слезы, которые парень глотал, заглушая свои всхлипы. Он стремительно забегает в свою квартиру и прячется за толстой дверью собственной комнаты. Даже Гизмо не пускает к себе. Отец в очередной командировке, а Ларри. А что Ларри, ему и с Эшли неплохо. Она же не пустая… С ней Джонсон точно излечится от своего синдрома раз и навсегда. Идея навязчиво проскальзывает за все часы страдания. Салли ужасно хочет чувствовать больше, гораздо больше. Он вырывает листок тетради, пачкая ее чернилами в форме пары предложений: Привет, Ларри. Знаешь, я всегда понимал, что ты должен быть счастлив, ты сильнее меня, а я пустой. Спасибо тебе за все приятные моменты, я действительно ожил, действительно тебя любил. Эш никогда мне не нравилась, но если с ней тебе будет лучше, то пускай. Ты всегда говорил, что любишь меня, хотел бы я, наверное, чтобы это было правдой. Я собираюсь выпить все таблетки, быть может так я смогу почувствовать больше? Я не знаю, что со мной будет. Но никогда не забывай, я очень тебе благодарен, Ларри, ты самое лучшее, что у меня было, есть, но больше не будет. Я люблю, люблю, люблю, люблю тебя. Салли Фишер. Бумага промокает, он что… плачет? Фишер удивленно вытирает слезы рукавом, он никогда не плакал. Складывает листок и бросает его в баночку с новым лекарством, которое как сказал Уильямс, может помочь пробудить радость, предварительно высыпав все таблетки. — Раз, два, три, — шепчет голубоволосый истошно и одновременно так спокойно, словно в нем борются пустота и живое, бьющееся сердце, переполненное чувствами. Проглатывает таблетки, опираясь о стену, некоторые с грохотом рассыпаются по полу, к Салли вдруг приходит такое приятное чувство, это радость. Так вот какая она. — Как же хорошо, так тепло, — веки тяжелеют, радость так и застывает в сердце, но тело пустеет, становится мертвым, холодным. Он так и умирает с улыбкой на устах, не слыша крики Ларри, что ломится в дверь, уже узнавший о всех проделках Эшли. Не слышит, не видит, но чувствует. Сердце бьется так медленно, а после совсем останавливается. В эту же секунду шатену удается попасть в квартиру, он пробирается в комнату Сала и застывает в оцепеняющим его ужасе. — Сал, Сал, очнись, прошу, не уходи, я же люблю тебя! — кричит Джонсон, истеря на коленях рядом с безжизненным телом. Но он не просыпается, ни через минуту, ни через час, ни через неделю, когда его тело в гробу погружали в яму. Эшли отправили на разборки в полицию, узнав о случившемся. А Ларри сидел в крепости одиночества, раз за разом перечитывая найденную в баночке записку. — Я тоже люблю тебя, Салли, любил, люблю и буду любить всегда, — выдыхает шатен, откидываясь на сырые доски и закрывая свои карие глаза. Фишер больше всего хотел, чтобы Ларри был счастлив, и тот готов исполнить его последнюю просьбу: стать счастливым без Салли, который не дожил до своего восемнадцатилетия всего два дня. «Сказка кончается с грустным уклоном, Не готов проститься с любовью своей пораженной. Задыхается, как в ханахаки, бутоном Из чувств к своей любви отрешенной. Ведьма наказана, все как обычно, Но нет его в этой жизни мирской, Умереть так же рано было бы неприлично, Доживает пускай с этой горькой тоской Он умрет позже, ляжет рядом с другим под луной».***
Прошло пару лет, и рядом с могилой Фишера появилась еще одна — Джонсона. Спустя два года после смерти Салли у него началось смятение, а еще через год инфаркт. Он попросил Лизу похоронить его рядом с тем, кого он безмерно любил, и та исполнила его последнюю просьбу. Теперь они вместе несут в своих душах бесконечную радость, которую смогли познать только в окончаниях собственных жизней, а в своих телах они хранят вечную пустоту, пустоту в сердцах смятенных. Конец.