Как Митька За Хабаром Ходил.

-Дядь Митя, а расскажи ещё чего! С этими словами молодые парни протягивают бывалому сталкеру банку тушёнки, полпачки сигарет и пятьдесят рублей сверху. Добродушного вида мужичок, Митька Стародубцев, усмехается, забирает сигареты и тут же раздаёт их своим слушателям, среди которых были как и совсем нестрелянные новички, так и более опытные сталкеры, привлечённые шумным сборищем. -Ну, слухай сюды, хлопцы. Гулял я как-то по лаборатории какой-то, не то заброшенной, не то засекреченной по самые помидоры, да вот только темно было, как у негра в жопе, не видно нихрена. Иду, значит, осторожно, путь фонариком освещаю, не бегу, не геройствую, так как знаю, что в местностях таких и снорки встречаются, куда уж без них, и кровососы поганые, ну и прочая нечисть живёт-обитает. Захожу я, значит, в комнату такую большую, оглядываюсь, на склад большой смахивает со шкафами закрытыми, да с полками железными. А ящиков на них – видимо-невидимо! Ну, думаю, здесь-то брат Митька и поживётся, много хабара на своём горбу утащит, да за гроши-копейки Сидорычу пихнёт. Рюкзачок я на землю кинул, калашик рядом положил и вдруг слышу рёв такой дурной и топот, несётся, бежит ко мне что-то. Я по сторонам такой влево-вправо зыркаю, вроде и нету никого, а на сердце ох, как тревожно-то! А топот тот всё ближе и ближе кажется, ну я тут струхнул совсем и как дал дёру со всех ног! И только я из комнаты той заветной выскочил, так шум тот и стих, будто и не бывало его вовсе. Ну, думаю, Зона-Матушка шутки шутить изволит. Я вроде и сталкер-то бывалый, много чего повидал, а вот всё равно на хрень всякую неведомую то и дело натыкаюсь, то аномалии новые, неизученные, а то артефакты чудные, в коих вреда поболее, чем пользы будет, словом, такие вещи, что и молодой и старый подивится. Так вот, так и ушёл бы я с места того странного, непонятного, да рюкзак со снарягой жалко стало, там же и детектор новомодный, и аптечек парочка, не простых, военных, и калаш хороший, абаканским будет, эх, пропадает добро-хабар, ох и задавила меня жаба! Ну я потрусил, помаялся малость, плюнул и назад воротился. Лежит, значит, мой рюкзак, раскрытый как будто, но целёхонький, вроде там, где и бросил его. Я наклонился, за лямку хвать, голову поднимаю и обомлел! Из темноты на меня морда метровая глазеет, пялится, ох, братцы, и уродливая! Глаз один как раздутая дыня, выпученный, кровью налитый, другой поменьше будет, да не слишком краше-то, носище как груша гнилая, сопли в два ручья стекают, рот огромный, кривой, с зубами гнилыми, а воняет-то! А под ножищами его мой калаш лежит, слюнями заляпанный, не подойти, не подобраться, безоружный я получается, лишь нож верный в кармане покоится, да толку-то от него супротив такого ужаса-страшилища! Я с перепугу голову в плечи вжал и только «Здрассссьте» из себя выдавил, а рюкзачок-то к себе, к себе, и пячусь, значит, от беды подальше. А чудище то псевдогигантом по науке называется, как пнёт Абакан в мою сторону, да ловко так, прям в руки мои попал, чуть не присел брат Митька от неожиданности. И показалось мне тогда с перепугу, что оно головой кивнуло как будто, не то здоровается, не то прощается стало быть. Да разбираться я не стал, уж шибко жить захотелось, так спиной с рюкзаком в обнимочку да с калашиком мокрым до выхода самого и дошёл. Не бросился почему-то мутант окаянный за мной, не побежал, даже ко мне шагу не сделал, с чего бы так – ума не приложу, да только всё равно натерпелся я страху тогда, не на жизнь, а на две жизни вперёд, тепереча ничего не боюсь. А в лабораторию ту я не ходил боле и другим дорогу не показываю, не стало меня тогда дитятко Зоны-Матушки трогать и я его не стал, такая вот история, хлопцы, хотите, верьте, а хотите – нет.