Соседи

Клаус — это соседский мальчишка из её неблагополучного района. Он из тех мальчишек, от которых мама говорит держаться подальше, потому что они подают плохой пример. Он из тех самых мальчишек, которые первые начинают курить, подбивать друг другу украсть жвачку из магазина за углом и первые, кто пьёт дешевое пиво, которое им покупает чей-то старший брат. Клаус — это настоящая душа компании и образец подростковой безбашенности. Клаус — это сотня верных друзей, двое настоящих, отвратительные оценки и жестокий отец за дверьми дома, в котором он не ночевал уже четыре дня. Ваня — это… просто Ваня. В ней нет ничего особенного. Она скучная, серая, тихая и невыразительная. Она проводит большую часть времени либо в библиотеке, либо в музыкальном классе в полном одиночестве. У неё нет друзей, кроме странного нелюдимого мальчишки, который за всё это время не сказал ей даже своего имени; он сидит с ней в библиотеке и в столовой, отпугивая всех одним только взглядом. Ваня — это пустое ничего, нейролептики в оранжевых баночках и игра на скрипке, как центр своего мира. У неё болеющая слабая мать, которая гробит себя на работе, и самостоятельная жизнь в одиночестве. Ваня — это громкая игра на скрипке поздним вечером, чтобы заглушить крики из соседней квартиры. Клаус и Ваня соседи с самого детства, ходят в одну школу, пересекаются дважды в неделю на уроках музыки и изобразительного искусства, а еще они ни разу не говорили друг с другом. Ночью Ваня слышит далекий скрип, шаги снаружи и робкий, совсем неуверенный стук в своё окно. Ваня вспоминает слова того странного паренька о насильниках и вторых этажах, но ей не страшно. Одернув шторы, она видит Клауса с гематомой на половину лица и который ей улыбается, помахав перебинтованной рукой. — Привет, можно выйти через тебя? — спрашивает он осторожно, носками стоя на карнизе и грозясь свалиться вниз. Ваня пропускает его, помогая забраться. — Благодарю, — Клаус улыбается, глаз распух, а на лбу засохшая кровь. — Подожди, — она останавливает его, ухватившись за край толстовки, когда он крадется к её двери. — Куда ты пойдёшь? Клаус пожимает плечами, улыбаясь криво, но всё равно очень тепло. — Я знаю пару мест, не пропаду, — это звучит искренне, но недостаточно, чтобы она поверила. — Хочешь чай? — первое что приходит ей на ум и срабатывает элементарная вежливость. Клаус недоуменно на неё смотрит, мысленно спрашивая: а как же твои родители? — У мамы ночная смена, — она опускает голову и идёт к двери, без слов зовя за собой, и Клаус идёт. Ваня делает чай с лимоном и мёдом, с сахаром и молоком — намешанный, перемешанный, из множества пропорций и ингредиентов, медленно и расстановкой. Клаус наблюдает, держа у правой части лица замороженную курицу, и наслаждается благоговейной тишиной и приглушённым светом одиноко горящей лампочки в люстре. Она не знает о чём говорить с людьми, но слушать бесконечную речь Клауса ей нравится. Кажется, впервые она кого-то так долго слушала, чтобы это можно было назвать диалогом, всё же кивая на его вопросы. У Вани добрая душа — Клаус это понимает, когда она предлагает ему переночевать на диване, а утром пойти в школу. Клаус отнекивается, уточняя не боится ли она, не влетит ли ей, не сделает ли он всё ещё хуже — Ваня не уверена насчёт страха, но отпустить пятнадцатилетнего парня поздней осенью на улицу ночевать она не сможет. Совесть не позволит. Ваня готовит завтрак на троих, оставляя маме, которая вернётся через два часа, её порцию в холодильнике. Клаус выпивает весь сок, но Ваня не жалуется, тот выглядит так, будто завтракает впервые в жизни. Ваня не знает, что фактически так и есть. Кажется, что Клаус впервые за семестр приходит в школу вовремя, сытым и с улыбкой от уха до уха. Диего бы стукнул его по голове, если бы не видел, что у друга и без него синяк неслабый. Бэн лезет глубже и спрашивает, отчего он такой жизнерадостный? Клаус отвечает шуткой, идя по коридору до класса, и подмигивает мимо проходящей Ване. Ваня чуть смущается, опускает голову и прячется за длинными волосами. Ваня кажется ему даже слишком доброй, потому что он приходит к ней через день, у неё всегда тёплый чай, тёплые руки, тёплая редкая улыбка. Клаус ставит себе цель заставить её улыбаться чаще, потому что улыбка у неё какая-то особенная. Клаус отогревает ледяные пальцы об чашку, озябшее тело об уютную кухню, израненную душу об её улыбку. Клаус впервые думает, что ему так тепло. Клаус не замечает, что начинает приходить к ней чаще, занимать диван или пол в её комнате, не ночуя дома больше месяца. Понятие дома становится абстрактным, и Клаус начинает общаться с Ваней и в школе. Он знакомит друзей с ней, как будто они действительно до этого её никогда не встречали. Бэн легко находит общий язык с людьми, а Диего смотрит на неё так, словно хочет провести проверку на детекторе лжи. Ваня в ответ скромно знакомит их с ещё одним человеком за этим столом, так они все узнали, что странного мальчика зовут не менее странным именем — Пятый. И место объекта ненависти у Диего сразу заполняет собою этот тип. Ване неловко, она не привыкла к такому количеству людей в своём личном пространстве, но за пару месяцев привыкает и даже смотрит на мир иначе. Солнце кажется ярче, трава зеленее — всё это сочетается в Клаусе с его яркой улыбкой и зелёными глазами. Клаус очень яркий, настолько, что можно ослепнуть по неосторожности — Ваня скучный оттенок серого, да так что зевнуть хочется. Несочетаемые, разные, пропорционально противоположные — Клаусу такое нравится, если честно. Ваня играет на скрипке, когда он привычно влезает в окно, которое теперь всегда открыто. Клаус садится на полу, стягивая кроссовки и покорно слушает умиротворяющую мелодию. Ваня играет ни хорошо, ни плохо — ровно так как надо, но Клаусу хватает, чтобы залюбоваться и извиниться, когда она вздрогнет на аплодисменты. Ваня просит её не пугать и садиться рядом, подгибая под колени длинную юбку. Она единственная на памяти Клауса девчонка с юбками ниже колен, они ей идут на самом деле, хоть Диего и назвал их старушкиными, за что моментально получил тычок от Бэна с Пятым. Клаус отклоняется к стене и открытому окну, доставая сигарету. — Можно? — спрашивает он, зажимая сигарету губами. Ваня никогда не отказывает, не умеет, и иногда Клаус этим пользуется, стараясь сохранять меру допустимого. Ваня кивает и Клаус, как по щёлчку, поджигает фитиль, затягиваясь глубоко и надолго. Дым отравляет, душит, и ему это немного нравится, боль кажется знакомой. Ваня смотрит на него неприкрыто, не украдкой — смотрит и просит сигарету. — Хочу попробовать, — отвечает она на его недоумённый взгляд. Клаус прищуривает глаза, отлипая от стены и приближаясь к ней. — Не думаю, что это хорошая идея, — он нежно улыбается, — у тебя даже глаза от запаха слезятся. А ещё его прибьёт Бэн. И, скорее всего, Пятый. В них какой-то синдром опекунства зашкаливает при виде Вани. — Я хочу узнать, каково это на вкус, — говорит Ваня чуть смелее, чем обычно, и Клаус усмехается, чувствуя себя приятно удивлённым. Он приближается ещё ближе с такой знакомой лисьей ухмылкой, которую Ваня всегда видела издалека. Такой Клаус всегда соответствовал образу «дурной компании», о которой вечно упоминают все мамы мира. — Я знаю более продуктивный способ узнать вкус, — Клаус вновь затягивается и выдыхает дым в сторону, в глазах пляшут черти, — можно? Ваня кивает, не до конца увереная, что правильно его поняла. Ваня всё же искренне не ожидала, что Клаус её поцелует. Ваня чувствует привкус горького дыма, ягодных леденцов и, кажется, гигиенической помады. Клаус отстраняется, оглядывая её, кивая самому себе и вновь откидываясь на стену, ощутимо ударяясь лопатками. — Всё ещё хочешь закурить? — спрашивает он, делая то, что сам предложил. Сигарета тлеет и пепел остаётся на его рваных джинсах. Ваня оглядывается на него через плечо, поджимая ноги ближе. Она смущена и говорит очень тихо. — Если я скажу «да», ты сделаешь так ещё раз? — она привычно улыбается, а Клаус не может сдержать смеха, выкидывая окурок в окно. — Я и так это сделаю. Им пятнадцать лет, Клаус воплощение того-самого-парня из дурной компании, а Ваня девочка по соседству с очень вкусным чаем.