Leo — Despair and even though I think about you day and night I'm not sure if this whole love thing sounds quite right
Одно дело, когда друг заходит в гости. Одно дело, когда друг остаётся на ночёвку. Немного хуже, если ты испытываешь к этому другу не совсем дружеские чувства, понимая, что это не так уж и правильно — ни он, ни ты не являешься девочкой. Совсем всё плохо, когда тебе с этим другом жить в одной квартире какое-то время, строить из себя хозяина положения и очень, очень, очень стараться не впадать в панику. Да, именно в эту. Акутагава всегда серьёзен и спокоен, и порой при взгляде на него задумываешься — это у него превосходный самоконтроль или ему действительно на всё вокруг всё равно? Один из плюсов его постоянного такого состояния: взглянешь на него в минуты беспокойства — и сразу лучше становится, будто ещё не весь оплот здравого рассудка потерян. Всегда бледный, почти белый, а волосы — чёрный уголь. Серые глаза, напоминающие литьё тусклого серебра, и чрезвычайно тощие, угловатые конечности под мешковатым верхом и узким низом. Он всегда казался таким… ломким, пускай эту ломкость сполна компенсировала его способность в виде чёрного дракона, скрытого в его одежде. Смертоносная материя, принявшая знакомую человеческому глазу форму и способная пожрать всё на своём пути, если только хозяин захочет, но покамест только порой лежащая на его коленях или строгающая ему карандаши своими острыми зубами. Накаджима не раз задумывался, не отнимает ли Расёмон руководящую должность у Рюноскэ, как Тигр — у Атсуши, но, судя по всему, силы всё-таки разные. Зверь конкурирует, как и подобает дикому животному, и ему нужно либо давать отпор, либо раз и навсегда обуздать, что получилось у Шибусавы, но пока не выходит у Атсуши. Расёмон же сосуществует, создавая удобный симбиоз. Может ли получиться симбиоз из оплота спокойствия в любых ситуациях и постоянных попыток уберечь себя от малейшей опасности? Вот и Атсуши не был в курсе. Он не нашёл ничего лучше, чем приниматься готовить сложные блюда на каждый ужин, что им придётся провести вместе, пока в квартире Рюноскэ идёт ремонт и царствует белой стеной пыль. Уж лучше отвлечься на готовку, чем не знать, о чём заговорить! Это потрясающее чувство: хотеть смотреть на человека всё время, но в то же время бояться взглянуть в глаза. Брр. Поменьше неловкости, побольше дела! В супермаркете Накаджима носился, как заведённый: на голодный желудок он хотел съесть всё, что видел — от банки консервированной кукурузы до нечищенного ананаса из отдела фруктов. А так как корзина была в его руках, Рюноскэ оставалось только ходить следом, иногда служа голосом разума и напоминая, что они не их отцы, чтобы взять и скупить весь магазин. «Нет, я не против, если ты попытаешься съесть это печенье на развес, — говорил он, положив руку на плечо, — но батон ты чисто физически в рот не запихнёшь. Зная тебя, ещё и с ценником съешь. Идём, нам нужно купить инжир». Но Накаджима по пути к фруктам отвлекался буквально на всё. Складывалось чувство, что его тянут к еде полупризрачные ароматы-руки из мультфильмов, видимые и ощущаемые только им одним, и в какой-то момент, когда его потянуло к живым ракам в отделе рыбы, Рюноскэ свернул в отдел зоотоваров. Конкретно — к кошачьим аксессуарам. Оборотень у аквариума с раками едва хвостом не качал, как вдруг… Дзынь. Атсуши посмотрел вперед себя, отвлёкшись от раков. Один из членистоногих словно смотрел Тигру в душу, шевеля усами и намекая, что если тот сунется, то не досчитается уха — клешня всегда наготове. Дзынь-дзынь. На периферии зрения заплясало что-то яркое, жёлто-фиолетовое, и Атсуши резко повернул голову в сторону. Перед его глазами танцевал шарик с бубенчиком и пёрышками на верёвочке, отвлекая от раков. Если бы только эти членистоногие знали, что этот тощий двуногий с чёрными волосами и кошачьей игрушкой, напоминающий всем своим видом удильщика-альбиноса, спас их от участи быть съеденными вживую тигром, которые ещё и не водятся в их полосе! Когда шарик снова звякнул, Атсуши заворожённо вытянул руку и качнул его ладонью, как заинтересованный кот. Но внезапно перед его глазами на уровне шарика показалось знакомое лицо, и Накаджима вздрогнул, резко выпрямившись. — Отвлёкся? Умница, — Рюноскэ хмыкнул, подёргав палкой с бубенчиком на верёвочке, но Атсуши на этот раз только нахмурился и надул щёки. — Иначе мы тут до закрытия проторчим. Пойдём, большой и страшный. — Я случайно, — Накаджима фыркнул, наконец зашагав в нужную сторону. — Когда я голоден, я хочу всё это, понимаешь? — Понимаю, — Акутагава шёл рядом, не выпуская кошачью игрушку из рук, позвякивая ею при каждом шаге. — Именно поэтому я взял её. Находчивость в семье Мори-доно — семейное. Рюноскэ не особо вмешивался в процесс поиска продуктов, подавая голос лишь тогда, когда Атсуши интересовался, ест ли он тот или иной ингредиент. Тем не менее, из-за предпочтений Акутагавы Накаджима менял блюдо на ужин минимум дважды, прямо в супермаркете возвращая на полки ненужное и наоборот, набирая новое. Из рецепта блюда, на котором он остановился, всё равно пришлось выкинуть горошек и свёклу, потому что Рюноскэ они не нравятся, а Атсуши особо всё равно, что есть, главное — чтоб съедобно. — Готовил бы, как обычно, — Рюноскэ пожимал плечами, — а я бы просто убрал то, что не ем. — Ну нет, так не годится, — Атсуши отрицательно качал головой, внимательно принюхиваясь к буханкам хлеба в мучном отделе и то и дело ходя туда-сюда, чтоб определить, какая самая свежая и какая самая вкусная. — Я хочу, чтобы тебе понравилось, а не чтобы ты выбирал, пока ешь. — Ты в курсе, что мои предпочтения в еде — это я могу есть то, к чему у меня нет претензий, месяцы подряд? — Акутагава вскинул куцую бровь, глядя на Накаджиму, пока тот наконец не остановился на идеальной булке, сжав до хруста в руках и едва не замурлыкав. — Знаю, — Атсуши улыбнулся, посмотрев Рюноскэ в глаза. — Но всё же хочу, чтобы список нравящихся тебе блюд расширился. Рюноскэ хмыкнул. Джентльмен. Отец Атсуши, с тех пор как Мори-доно ушёл в вынужденный отпуск на неопределённый срок по состоянию здоровья своих сыновей и по состоянию собственного несостояния, появлялся дома раз в несколько дней и то либо поздним утром, когда парни сидели в школе, либо поздней ночью ближе к утру, когда Атсуши по обыкновению своему давным-давно спал как убитый. Нет, он поддерживал с сыном связь по переписке и редким звонкам, потому что, по его словам, ему постоянно что-то мешает — Атсуши просто его не услышит. Но в обычный свой режим он вернётся не ранее, чем Мори-сан придёт в себя, а Рандо-сан прилетит в страну обратно. Накаджима один раз обронил, что переживает, что его отец наверняка мало спит. Акутагава, задумавшись, ответил: «Нужен ли драконам сон так же сильно, как остальным животным? И если он хладнокровный, то нужно ли ему солнце или хотя бы ультрафиолет, чтобы хорошо поспать?» Атсуши хотел что-то сказать, но крепко задумался. Действительно, а так ли нуждаются пресмыкающиеся в частом сне… Но в любом случае ему сон необходим, как и Рюноскэ. Но как спать, когда уступил постель товарищу и всю ночь на него смотришь? Сначала любуешься; ночью никто не запрещает, потому что никто не видит и не знает! А потом присматриваешься, хорошо ли дышит и дышит ли. Бедный. Иногда Атсуши становится очень грустно от того, что Рюноскэ так слаб здоровьем. Даже дышать нормально не может… пересадить бы ему лёгкие оборотня, так, может, полегчает? А у Накаджимы новые отрастут, ему не страшно. Но до ночи ещё далеко, ещё нужно приготовить ужин. Атсуши крутился возле кухонного гарнитура, включив телевизор на фон с какой-то фэнтезийной трилогией по каналу, и Рюноскэ сидит за столом, подперев щёку ладонью. На стол вывалены в пакетах покупки из супермаркета, и периодически шуршит бумага, когда хозяин квартиры что-то доставал из пакетов. Накаджима рад бы повернуться и посмотреть, да чувствует, что Акутагава неотрывно глядит в его спину. Стоит задуматься об этом, как вся кухонная утварь сразу летит из рук, а в виски кровь ударяет. Он сейчас наедине с тем, кто ему очень нравится и уже не первый год. И это чертовски смущает. Если бы только язык его слушался, когда он хочет сказать что-то честно! А так посмотрит Рюноскэ в лицо — и всё, ни бе ни ме ни кукареку, как говорится, и ни р-р-р тоже, как Тигры говорят. Если бы только он мог забрать у своего внутреннего Зверя всю смелость, да он бы такого наговорил!.. В рамках приличия, конечно. Но Атсуши остаётся домашним котом, стесняющимся выйти из комнаты к новым людям в квартире и предпочитающим наблюдать со шкафа и издалека. Грёбаная неловкость. — Давай помогу, — вдруг говорят за спиной, и Атсуши от неожиданности роняет черпак из руки на пол. — Ты чего? — Ничего. Просто ты так резко это сказал, я даже как-то испугался, — Накаджима неловко усмехнулся, поднимая черпак с пола и бросая в раковину. — Я сам. — Нет, давай помогу, — настойчиво говорит Рюноскэ сзади, вставая с места, и Атсуши обернулся через плечо. — Что мне сделать? — Я говорю, что я сам. Отдыхай, ты всё-таки гость, — Накаджима хмурит белые брови, отвернувшись к кастрюле на плите. Но, когда ухо опаляет чужое дыхание, а на своём плече Атсуши чувствует его руку, проводящую до шеи холодными пальцами и касающуюся линии нижней челюсти, оборотень замирает, глядя вперёд. — Я настаиваю, — у Акутагавы голос стал ниже обычного, с хрипотцой. — Чем я могу помочь? Накаджима чувствует, как у него горит лицо. Он нервно сглотнул и схватил первую попавшуюся под руку доску для нарезки, сунув её Рюноскэ в руки вместе с ножом и овощами. — Режь! — только и смог выдавить Атсуши, тут же снова отворачиваясь к плите, упёршись одной рукой в столешницу и сжимая на её краю пальцы. — Д-для салата. Мясо с овощами л-лучше усваивается. Рюноскэ только хмыкнул, уходя обратно за стол. Атсуши очарователен. Жаль, что медлит. Брать уже, что ли, всё в свои руки? Нет, так неинтересно. Пусть Атсуши сам додумается. Говядина или свинина для полугастритного желудка достаточно тяжела, но оборотень не против и курицы. Он даже ненадолго забывается, когда вынимает готовую пищу из кастрюль и духовок и выкладывает на блюда, ведь чувствует запах и еле сдерживается, чтоб не начать пускать слюни. Нет, конечно, он и до этого подъедал по мелочи, но только овощи! Тигр внутри бесновался и говорил есть сырую тушку, ну хотя бы ножку, хотя бы крылышко, но Атсуши сопротивлялся и твёрдо стоял на своём: сырое мясо, во-первых, по вкусу невкусное, а во-вторых — после него запах от зубов, как из братской могилы, ей-богу. Он со своим отцом — оборотни, и им ли не знать, как тяжко потом полностью убрать запах крови и разлагающихся трупов из своих пастей? Тут ни одна зубная щётка не поможет, даже электрическая, тут целая металлическая губка для посуды понадобится вместе с чистящими средствами от жира и грязи на кухонной плитке. Атсуши просто ещё теплит в себе надежду взять себя в руки и… Ну вы поняли. Все понимают. Рюноскэ тем временем встал из-за стола, в глубокую миску на столешнице сваливая резаные кубики огурца, а Атсуши отошёл к столу, заглядывая в телефон и держа его сухими руками, вытертыми о штаны. Что-то писал Дадзай, что-то ему ответил Накахара, но времени присоединиться нет. При взгляде на ники товарищей Накаджима только губу закусил, задумавшись. Интересно, они сейчас чем занимаются? Тоже готовят? Хотя, зная их, вряд ли — Осаму будет мешаться, а Тюя вспыльчив. Или фильмы смотрят? Делают домашнее? Играют во что-то? Гуляют? Наверняка ведь вместе! Осаму, учитывая, что они одни, точно-преточно тянется держать за руку или к любому другому физическому контакту. А Атсуши? А у большого и опасного оборотня руки трясутся, когда он думает, что это неправильно, а ещё о том, что ловит панику от одного взгляда в спину Рюноскэ. Нужно собраться. Хоть разок. Ненадолго. Всего-то для… Акутагава уже вот-вот сядет за стол обратно. Накаджима нахмурился, глубоко вдохнув и чувствуя, как сердце бьётся в рёбра. Возьми себя в руки, это не страшно! Зверь в голове подначивает и обзывает тряпкой. Не тряпка! Заткни свою пасть! Атсуши стиснул зубы, подойдя ближе к Рюноскэ, и тот только через плечо глянул, что там Тигр копошится. И вдруг… Под руками Акутагавы оказываются две руки Накаджимы, прежде чем они сомкнулись на его животе, а к Рюноскэ прижались со спины. Акутагава с ножом в руках даже не вздрогнул, только удивлённо распахнул глаза на секунду, а затем улыбнулся уголком губ. Атсуши жмётся щекой к шее Рюноскэ сзади, от нервов сжимая руки слишком сильно, но Акутагава терпит — он чуть отклонил голову назад, потёршись щекой о белую макушку. Ему не видно, конечно, но он кожей чувствует, что Накаджима весь тёплый и красный. — Что-нибудь ещё порезать? — Д-да, можно, — Атсуши отпрянул, поворачиваясь так, чтобы Рюноскэ не видел его лица. — Ещё парочку помидоров и жёлтого перца, они где-то в пакете на столе. — Как скажешь, хозяюшка. — Что ни сделаешь ради гостей, — Атсуши улыбается, но улыбка нервная, потому что губы подрагивают. Его полномочия всё, окончены. Накаджима всё ещё стоял у плиты, когда вдруг на периферии зрения у его плеча появилось белое пятно. Это была голова Расёмона, жмурящая красные глаза-щелочки и держащая в пасти кусочек огурца, аккуратно обрезанного ножом в форме сердца. Атсуши от удивления резко обернулся на Рюноскэ, а тот, нарезая овощи не глядя, будто совсем не боится порезаться, смотрит прямо на него. Отвлёкшись, он сложил большой и указательный пальцы одной руки крест-накрест, остальные три прижав к ладони и показывая Накаджиме. Накаджима, нахмурившись, вспыхнул, и от накала эмоций у него появился вздыбленный хвост, а тигриные уши из-под белых волос отвелись назад и прижались к голове. Расёмон ещё долго предлагал взять кусок овоща Атсуши, но Атсуши упорно отворачивался, а Акутагава, наблюдая краем глаза, только спокойно улыбался. Накаджима действительно прекрасно готовил. Если бы они снимались в романтическом ситкоме, он мог бы спокойно раскладывать бумажки рядом со своими блюдами с надписями: «Сделано с любовью». (Когда обижался бы — «Сделано БЕЗ любви, чтоб ты знал!»). Учитывая, что книгой рецептов в его доме и не пахло, а он даже в интернете ничего не смотрел, талант либо у него самого, либо у Зверя внутри, который, отчаявшись обглодать сырое мясо до тонких косточек, подсказывал, как приготовить в лучшем виде. Серьёзно, Рюноскэ обычно ест крайне мало или неохотно, но тут не то за просмотром фильма ужин зашёл удивительно легко, не то Атсуши ест слишком аппетитно, но, в общем, съедено было больше обычного. Как сказал бы отец, наконец-то съедена нормальная человеческая порция, а Акутагава бы на это только поморщился и фыркнул, закрывая в комнату дверь. Фильм оказался не единичный — трилогия, которую, конечно же, смотреть гораздо интереснее, чем заниматься чем-нибудь ещё. Оба постепенно перекочевали из-за стола на диван всё в той же кухне, и Накаджима уселся в позе лотоса, сложив руки на колени и слегка склонив голову, а Акутагава полулежал, опёршись на Тигра и положив голову на его плечо. Иногда мучила беспокойная мысль, что они забыли что-то сделать, но она улетучивалась со сменой кадров на телевизоре. В полпервого ночи завибрировал телефон — в общий чат начал написывать Осаму. В ответ на короткое сообщение Рюноскэ о том, что ему, полуночнику, не спится, Дадзай прислал грустный смайлик, ведь, мол, рассчитывал, что наконец-то остался одним ребёнком в семье. Атсуши записывал голосовое, чтобы никто не ссорился, и в его голосовом затесался хрип Рюноскэ: «Он может поссориться разве что со своей головой». Завершил беседу Тюя, отправив сообщение: «Замолчали все нахрен и спокойной ночи, Рю и Атсуши». Накахара всегда был весьма убедителен. …Как выяснилось позже, когда Зверь хочет спать, он сделает это любыми способами и в любом месте. Под включенный телевизор Атсуши задремал прямо на диване, откинувшись спиной на спинку, запрокинув голову и свесив к полу одну из рук, а Рюноскэ, не будь дураком, устроился рядом, скрестив руки на груди и откинув голову Атсуши на плечо руки на спинке дивана. Как выяснилось ещё позднее, Расёмон тоже не будет препятствовать возможности подольше поспать. Словом, Атсуши даже не знал, что его хвост может вытянуться во сне настолько, чтобы отключить будильник на телефоне. Когда Акутагава перевернулся на другой бок лицом к спинке дивана, обхватив себя руками и поджав к животу колени, Накаджима захотел сделать то же самое и в итоге поцеловался с полом, резко вскакивая на четвереньки и не понимая, какой сейчас год. В комнате было уже светло, в квартире — тишина, а на часах… Атсуши щурится, потирая сонные глаза, и медленно встаёт на ноги, подходя ближе к настенным часам. Ему на мгновение показалось, что стрелки врут, потому что на них было начало девятого. Подождите, но ведь в восемь звенит звонок на первый урок… Стоило времени на телефоне подтвердить информацию часов, Накаджима покрылся мурашками и с ужасом посмотрел на Акутагаву — юноша упал на диван, когда из-под него исчезла тёплая опора, и чересчур резко выпрямился и сел, затем тут же схватившись за голову из-за темноты в глазах и шума в ушах. Атсуши толком даже ничего не говорил, он тыкал пальцем в экран телефона с часами и судорожно сбрасывал с себя домашнюю одежду. Рюноскэ протёр глаза, встряхнув головой, и сонно уставился на время. Десять минут девятого? Неожиданно. Интересно, где был будильник? Обиделся и решил не звонить? — Блин, блин, блин! — на голову Акутагавы упала футболка Атсуши, слетевшая с него самого, пока оборотень в панике носится по квартире. — Мы опаздываем, мы сильно опаздываем! — От одного прогула ничего не случится, — Рюноскэ зевнул, сбрасывая с головы футболку тигра и потягиваясь руками вверх. — Какой там первый урок, к слову? Видимо, оба синхронно вспомнили то, о чём они забыли вчера, потому что Атсуши замер, медленно обернувшись через плечо, а Рюноскэ как выгибался в растяжке, так и остановился, глядя оборотню в глаза. Алгебра. Домашка. Которую никто из них не сделал. Странно, но сообщений ни от Накахары, ни от Дадзая не было. Парни даже не ели, не говоря уже об уборке стола и мытье посуды, оба кое-как переоделись и с ракетной скоростью вылетели на лестничную клетку, позабыв про то, что в двадцать первом веке существуют лифты. Спустя дикий бег по ступеням вниз, прыжки через перила для сокращения по пути и десять метров по улице до угла дома Рюноскэ выдохся, остановившись и судорожно хватая ртом воздух, и потому Атсуши пришлось стать ездовой лошадью. Тигром, если быть точнее, но кому какая разница, когда опаздываешь к самому строгому учителю? Ему же потом будут предъявлять, что он вместо хиленького, но живого Акутагавы принёс на руках иссушенный пробежкой труп! Прямо у ворот школы Рюноскэ наконец отдышался и встал на ноги, и сразу после этого они столкнулись с той причиной, почему их не тревожили ни Тюя, ни Осаму с самого утра вопросами про опоздание: навстречу им с другой стороны неспешно вышагивали именно они и даже без мотоцикла; стало быть, их опоздание было преднамеренным. Дадзай, видимо, увидел знакомую пару издалека, раз начал махать рукой ещё на подходе к воротам. — Куда торопитесь? — он сложил руки рупором, чтобы его было лучше слышно. — Неужели куда-то опаздываете? Судя по тому, что Тюя зевал и шёл с полузакрытыми глазами, инициатива не ходить утром на первый урок исходила от обоих. — Осаму, — Атсуши тяжело дышал, восстанавливая дыхание, когда четвёрка поравнялась друг с другом, — Тюя, вы-то почему… — Да так, — Накахара прикрыл рот ладонью, зевая снова, и потёр шею, получая тычок локтем от Дадзая и убирая руку в карман брюк. — Мы не решали домашнее и решили пропустить. Рюноскэ с Атсуши переглянулись. — Что? — Тюя вскинул бровь. — Дайте угадаю: вы тоже забили болт, — Дадзай ухмыльнулся, на что Акутагава нахмурился. Старший выглядел растрёпаннее обычного, будто Накахара его возле дома по асфальту головой тащил, держа за ногу, чтоб тот проснулся. — Мы случайно. Просто забыли. — Ну да-а, конечно, — Осаму улыбнулся ещё шире. — Какое совпадение, мы ведь тоже просто забыли. Из головы как-то вылетело. Другим были заняты. — Интересно чем, — Рюноскэ буркнул это даже без вопросительной интонации, но краем глаза, разворачиваясь к дверям школы, заметил, как Накахара странно вскинул брови и отвёл взгляд в сторону, а Дадзай только присвистнул, выглядя абсолютно так же, как и всегда. Акутагава прищурился. — Буквально всё важнее, чем алгебра у Куникиды-сана, — Осаму хмыкнул и упёрся локтем в плечо Тюи. — Да ладно, вы не можете это отрицать. — Ну… да, — Рюноскэ пропускает Дадзая с Накахарой вперёд, переглянувшись с Атсуши снова. Тигр, восстановив дыхание, водил носом по воздуху, как заинтересованный местом преступления полицейский пёс, и с таким же недоумением глядел на Акутагаву, пожав плечами. Рюноскэ мог бы предположить, что вчера старший брат утянул рыжего грабить ювелирные магазины, но, судя по реакции Атсуши, тут было что-то другое. Про грабёж Дадзай бы растрындел ещё вчера, хвастаясь своей ловкостью и неуловимостью. А тут и Накахара чувствует себя не в своей тарелке. Ладно. В школе царила тишина. Ещё бы: до конца первого урока ещё несколько минут. Накахара, зашедший самым первым, почему-то резко тормознул на месте, а Дадзай, скрывшись следом за ним за дверью, раздосадованно присвистнул. Рюноскэ, всё ещё стоявший на улице и дышащий прохладным воздухом, качнул головой, предлагая Атсуши наконец зайти, но не успевают оба переступить порог, как Акутагава впечатался в спину стоящего на месте Дадзая, а Накаджима чуть не спотыкается об Акутагаву, так и оставшись держать рукой входную в школу дверь раскрытой. — Что ты встал? — Рюноскэ нахмурился, выглядывая вбок и уже подняв руку, чтобы толкнуть брата вперёд, как вдруг нервно сглатывает и втягивает голову в плечи, закрыв рот. В коридоре на главной лестнице стоял Куникида-сан, скрестивший руки на груди и не сводящий с прогульщиков глаз. Если бы его очки могли прожигать дыры, Тюя, стоявший впереди всех, был бы уже испепелён. Кажется, кто-то очень вовремя вышел в учительскую за мелом. Ну или кто-то очень не вовремя зашёл в школу. — Как интересно, — Куникида-сан выглядел абсолютно спокойным, но из разряда такого спокойствия, которое можно назвать затишьем перед бурей. За его спиной, кажется, надвигались тучи. Прямо в здании. — Ну и что вы можете сказать в своё оправдание, молодые люди? — Будильник не сработал, — как-то отрешённо выпалил Накахара первое, что пришло в голову. Одна из самых распространённых отговорок прошла, теперь нужно выдумывать другие. — Трамвай сломался, шёл пешком, — тут же говорит Дадзай, закинув руки за голову, и Акутагава, выглядывающий из-за его спины, машинально кивает в жесте «я тоже, я с ним, я же его брат». Какой, нахрен, трамвай и почему именно он? От их дома до школы ни один трамвай не ходит! Не говоря уж о том, что рядом с домом вообще нет ни одной трамвайной линии… Ну да ладно, учителям это знать необязательно. — Ч-ча-чайник загорелся, — совершенно нервно заикается Атсуши, уж и не зная, что выдумать лучше. — Я ту-ту-тушил. Долго. — А мы помогали, — поддакнул внезапно Дадзай. Куникида-сан на это только очки стянул ниже на нос, смотря на четвёрку с удивлением и явной заинтересованностью в дальнейшем развитии событий. — Да, мы тушили все вместе, — Накахара смотрел совершенно круглыми глазами на преподавателя, закивав, хотя и прекрасно понимал, что все четверо несут бред. — Брат обжёгся. Мы его потом лечили, — Акутагава внезапно хватает старшего за руку и указывает на бинты. — Д-да, так и было, — Накаджима нервно осклабился. — То есть, — Доппо-сан вовсе снял очки, держа их в пальцах за дужку, — сначала вы проспали, затем у вас загорелся чайник, который вы тушили, затем вы тушили неосторожного Дадзай-куна, а затем по дороге в школу у вас сломался трамвай и вы шли пешком? Все четверо переглянулись и синхронно кивнули. Математик вздохнул. — И с каких пор вы вчетвером живёте вместе? — А у нас только один дом остался на всех, — Дадзай вдруг отшагивает назад и обхватывает с двух сторон за шеи всех троих: Тюю — с одной стороны, Атсуши — с другой, а Рюноскэ оказался зажатым между старшим братом и оборотнем. — С тех пор как от горящих чайников сгорели два остальных. — Нужно будет уточнить эту информацию у ваших родителей, — Куникида-сан возвращает очки на место. — Хотя волнует ли меня это… — Я тоже считаю, что это никого не должно волновать, кроме нас самих, — Тюя не спускал глаз с учителя, искренне надеясь, что отец об этом не узнает. Стоит только представить реакцию: у Рандо будет культурный шок от поведения послушного сына, а Верлен на заднем плане только большие пальцы вверх покажет, мол, молодчина, не каждый же день в школу ходить, нужно и отдых устраивать! Куникида-сан на это наверняка бы разозлился, и четвёрка поняла это, когда над ними по ощущениям нависла преподавательская тень. Но, видимо, сегодня звёзды были во Льве, а Лев — в Близнецах, ещё Меркурий в Венере и что-нибудь ещё, потому что преподаватель был по-прежнему спокоен, только тяжко вздохнул. Снова. — Сегодня было продолжение новой темы, если вас ещё это интересует, — четвёрка почувствовала облегчение, — но я сжалюсь над вашей отработкой, если покажете вашу домашнюю работу в полном объёме. Естественно, будет лучше, если задачи будут оформлены так, как я вам показывал. Забрезживший серенький свет надежды погас за секунду, стоило четвёрке услышать про домашнюю работу.Провал по всем фронтам.
И именно поэтому сразу после уроков никто не пойдёт домой — все были вынуждены остаться на уборку класса математики, и чтобы до блеска.
Не то чтобы кто-то был сильно огорчён. Атсуши — да, горестно вздыхал, думая, что долго не пообедает дома; Рюноскэ было по большей части всё равно, ему не нравилось лишь то, что придётся тратить на это время в обмен на то, что не потратили времени на решение задач и логарифмов; Тюя не воспринимал наказание всерьёз и подавно был немного удивлён тому, что страшным словом «отработка» назвали простую уборку класса, которую, если не лениться, можно выполнить минут за двадцать; Осаму и подавно был счастлив, что им всучили в обязанности только воду на пол вылить да окна протереть, докуда дотянутся. Делов-то! Тем более никто это проверять не будет. Они уже старшие классы, кто за ними будет следить? Ответственные же. И именно поэтому Дадзай даже не думал переживать. Уроки проходили в обычном темпе. Никаких тестов или того хуже — контрольных, можно вообще было этот день прогуливать полностью. Накахара был сегодня несколько напряжённее обычного, часто потирая шею, словно от чего-то нервничая. На вопрос Акутагавы, что с ним, Тюя замешкался, отмахнулся и сказал, что спали с открытым окном и его укусила мошка. Осаму на это неоднозначно хихикнул и резко отклонился на стуле назад, держась руками за парту — увернулся от точного маха рукой Тюи с парты спереди. Рюноскэ не стал расспрашивать подробнее, лишь глянул на Атсуши, и тот обеспокоенно принюхивался, сдвинув светлые брови к переносице — так он всегда выглядел, когда принюхивался к странным запахам. Вот и теперь Акутагава присел на угол его парты, когда закадычная парочка вышла из кабинета, и негромко спросил: — Ну? — Странное смешение, — Атсуши вытянул под партой ноги и откинул назад голову, потягиваясь. — Я чувствую кислоту лимона, меня даже морщиться тянет, и я так понимаю, что это смущение или стыд, не знаю. И наоборот, чрезмерную слащавость, — пока Атсуши описывал запахи, он неаккуратно жестикулировал, — что-то вроде запаха, когда под палящим солнцем начинают подгнивать фруктовые сады. Гордость или хвастовство, что-то из этого. У меня от этого запаха голова кружится, будто я сам на солнцепёк вышел. — И кто у нас лимон, кто гнилое яблоко? — Тюя — лимон. — Ладно, это очевидно, — Рюноскэ вздыхает. Осаму всегда гордится любым сумасбродным действием, за которое другим людям обычно стыдно. Взаправду, что ли, ограбили какой-то магазин, а Накахара напарником против воли оказался? Вряд ли. Дети мафиози до воровства не опускаются. Значит, кого-то убили? — А что-нибудь ещё? — Ну… — Атсуши выпрямился и растёр шею рукой сзади, глядя в сторону. — Я чувствую запах косметики, но ведь Осаму ею пользуется, я уже не реагирую особо. — Косметики? — Акутагава нахмурился, приложив ладонь ко рту. Дадзай перестал красить лицо в чрезмерно заметных количествах, так, шлифует цвет, очерчивает скулы и изредка подводит глаза, больше ничего. За столько лет житья с ним бок о бок Рюноскэ умеет отличать, когда старший брат нормальный, а когда красивый. И сейчас Дадзай был нормальным. Тогда… от кого? — Что-то конкретное или только в общих чертах? — Много крема, который на кожу мажут и который нельзя есть, хотя пахнет вкусно, — Атсуши вздохнул и подпёр щёку ладонью, смотря на Рюноскэ снизу вверх. Акутагава кладёт руку на белую голову, слегка растрепав волосы и зарывшись в них пальцами. — Поверь, он невкусный. И называется тональным. Логика, — Рюноскэ смотрит на выход из класса, в котором должны показаться Накахара с Дадзаем. Если тональником пахнет не от старшенького-красивого, то… Вариант с красящимися одноклассницами отпадает, потому что Накаджима прекрасно определяет направление запаха и не спутает. — Ой, голубки, — Осаму, появившись на пороге и о чём-то разговаривая, вдруг прервался, остановившись в проходе между партами и глянув на брата с оборотнем, всплеснув руками. — А Атсуши-кун мурлыкает? — Нет, но может откусить руку, если протянешь, — Рюноскэ фыркнул и отвернулся, а Атсуши удивлённо поднимает голову. — У-у-у, посмотрите на этого дикого зверя! — Осаму с улыбкой подходит ближе, хватая Атсуши за лицо, потрепав по волосам и прижав к своей груди, почти приподняв Накаджиму с места. — А голову мне откусишь, если я запихну её тебе в пасть? — Н-не буду я ничего откусывать, я не ем людей, тем более тебя, — Накаджима даже не успел высвободиться из плена, как подошёл Тюя и толкнул Дадзая в сторону, чтоб дал пройти — Атсуши встряхнул головой, и растрёпанные волосины ему чисто машинально пригладил Рюноскэ, вставая на ноги. — Я буду есть людей, если кое-кто будет постоянно мешаться на пути, — рыкнул Тюя, садясь на своё место и вытягивая ноги. — Костлявый ты слишком, вот Атсуши и отказывается. — Ой, Тюя, соблазняешь, я ведь и согласиться могу, — Осаму усмехнулся и стукнул себя ладонью по шее, жестом показывая опускающееся лезвии эшафота, на что получил злобный взгляд. Накахара задрал голову, продолжая смотреть на Дадзая осуждающе, как вдруг Атсуши замер, увидев что-то, что, по идее, видеть не должен. Кажется, он понял, почему сегодня Накахара никогда не отмахивался от Дадзая, когда тот звал его выйти с собой. Не подкрашивал ли Осаму Тюе эти красные узоры своим тоном? Нет, ну, чисто логически… — Эй, Атсуши, — оклик Дадзая вывел его из забытья, и Накаджима вздрогнул, от неожиданности вцепившись пальцами в спинку стула. — Выглядишь так, будто видишь за нашими спинами полтергейсты. — Я… нет, просто задумался, — оборотень встряхнул головой и отвернулся. — Ничего. — Точно? — Точно, точно, — Накаджима склабится, обернувшись через плечо, мол, всё путём. — Эх, а жаль! — Осаму хмыкнул и закинул руки за голову. — А я уж спросить хотел, не павшие ли это в бою против геометрии. Вдруг у них ответы на все последующие контрольные есть? — Тебе эти ответы зачем? — Тюя, полулёжа на парте на своих руках, приподнял голову. — Ты даже со звёздочкой решаешь за пять минут и остальные сорок сидишь и ворон считаешь. — А что их считать? Вот она, одна, — Дадзай качнул головой в сторону Акутагавы, и тот только закатил глаза, осуждающе смотря на старшего со своего места. — Когда кашляет, точно будто ворона села на подоконник снаружи и каркает. — В следующий раз- — Рюноскэ хочет сказать, что если ворона и прилетит к их в комнате окну, то она будет символом чьих-то похорон. Но вовремя прикусывает язык, с промелькнувшим ужасом в глазах поглядев в сторону и отвернувшись. — Что? — Осаму будто не подозревающе щурится, раскачиваясь на стуле. Рюноскэ краем глаза замечает на себе взгляды Атсуши и Тюи. — Что в следующий раз, братец? Ты не договорил. — В следующий раз я прикормлю к нам на подоконник целую стаю, чтобы они каждый день в шесть утра прилетали и будили тебя, — Акутагава прикрыл рот рукой, взявшись второй за край парты. Выкрутился. Кабинет математики встречал с раскрытыми дверьми. Куникида-сан не церемонился, приветствуя четвёрку прогульщиков ироничным «Команда пожарных», и парней прямо у порога ждали пустые вёдра для воды, швабры и тряпки для окон и столов. Преподаватель проконтролировал перемену, чтобы старшеклассники не филонили, и они действительно весьма бурно изображали деятельность: Накахара, как не испытывающий проблем с физической силой, ушёл наполнять сразу все три ведра, Дадзай взялся за окна как самый высокий, Акутагава — за швабру, а Накаджиму посадили перебрать книги в шкафах и протереть пыль. Десять минут перемены были уделены уборке, а когда Куникида-сан ушёл на геометрию девятого класса в другой кабинет, оставив ключи, чтобы по завершении уборки этот кабинет закрыли, а ключи сдали на вахту, Осаму прямо в процессе бросил тряпку на подоконник и спрыгнул с него, отряхивая руки. — Ну, я пошёл, — Дадзай макнул руки в ведро с чистой водой у порога и встряхнул ими, вытирая о чёрные брюки. — Тюя, ты со мной. — Но я ещё не- — Осаму даже слушать не стал, выбив ногой из его рук вторую швабру, схватив её в воздухе за ручку и аккуратно поставив у стены. — Чё творишь? — Не знаю, как вы, а мы пошли, — Тюя только бровь удивлённо вскинул, поставив руки в боки, смотря, как Осаму указывает на дверь и уверенно шагает прямо к ней. — Рюкзаки не беру, ты всё равно их у меня отбираешь. В любой другой раз Накахара бы начал сопротивляться и сказал, что Дадзай — придурок. Но сейчас Накахара впервые был с Дадзаем согласен. Он посмотрел на Акутагаву со шваброй в конце класса, на Накаджиму с кучей книг в руках, пожал плечами и кивнул на дверь. — Идёмте с нами? — влажными руками Тюя потирает шею, затёкшую от долгого положения головы вниз. — Но Куникида-сан… — Атсуши не мог бросить книги прямо на пол, растерянно глядя на товарищей, и его взгляд снова приковывают проявившиеся от воды пятна на шее Накахары, кажущиеся теперь ещё и кровоподтёчными, будто Дадзай вчера пытался его задушить руками. Или… не задушить. — Мы и так поверхностно убрались, когда он на нас смотрел, а я техничкой не нанимался, — Осаму, стоя у дверей со скрещенными на груди руками, упёрся одной из ног в стену, глазами следя за внимательным взглядом Атсуши в одну точку. Ох, чёрт, клятое кошачье зрение! Осаму сразу как-то быстро оттолкнулся от стены, подходя к Тюе и, взяв его за плечи, разворачивая боком — той стороной, где он ещё не коснулся шеи влажной рукой и ничего не стёр. — Не будет он проверять, как хорошо мы протёрли на верхних форточках. Он же дальше вытянутой руки не видит. Пойдём-пойдём. — Дадзай? — Накахара даже как-то удивился такой спешке, но Дадзай что-то шепнул ему на ухо, и тот откашлялся, тут же поднимая сразу два рюкзака с пола. — Идите, — Рюноскэ поставил швабру и сложил на конец её черенка руки. — Я подожду Атсуши. — Трудяги, — Дадзай усмехнулся, смотря, как Накахара накидывает свой рюкзак себе на плечи, а рюкзак Дадзая держит в руке за лямки. — Вы тогда воду на пол вылейте хотя бы, высохнет за сорок минут. — Никто не умеет лить воду так хорошо, как ты в своей писанине, так что изволь, — Рюноскэ фыркнул, но ухмыльнулся уголком губ, и Осаму погрозил ему с улыбкой пальцем, мол, ах, подловил, наглец. — Ключи сдайте потом, окей? — Тюя отсалютовал на прощание двумя пальцами от головы, выходя за дверь. — А то за их потерю нам потом устроят что-нибудь похлеще этого кабинета. — Заставят убирать в подсобке, — как-то безрадостно произнёс Акутагава, и все трое от упоминания этого жуткого места машинально поёжились. — Проще руку сломать и прогулять месяц, чем сунуться туда по доброй воле, — Осаму похлопал Тюю по плечу и ненавязчиво вытолкнул за дверь. — Ну, мы пошли. Завтра увидимся. Накаджима кивает на прощание, отвернувшись к полкам с книгами, и обострённый слух улавливает шёпот Дадзая Накахаре из другого конца кабинета: «Но сначала в туалет сверни, ты снова всё стёр». И следующее за этим фирменное от Тюи: «Да твою мать!» Уф. Если Атсуши прав в своих догадках, то он… то он просто удивительный тормоз! Это ведь… это ведь то самое, да? Дадзай уже. Хотя кто знает, может, и Накахара тоже, просто под бинтами Осаму не видно. Чёрт подери… Накаджима бросил взгляд на Акутагаву, чувствуя, как в груди разливается лавой обида на самого себя. Какой же тряпка! Тюя и Осаму всю жизнь, сколько Атсуши себя помнит, дрались, препирались, обзывали друг друга и постоянно были бурей в стакане, разрастающейся до шторма каждый раз, если их не прервать. И что теперь? Они вот… ну, вместе. И не дай бог обидеть Королеву, как говорится. А он, Атсуши, что? Он чего ждёт? В небе появится какой-нибудь большой кошачий предок и скажет вспомнить, кто ты есть? Ты, мол, Тигр, Зверь Лунного света, а не домашний ангор? Ну да, конечно, они же живут в какой-нибудь сказке, которую пишет кто-то, периодически отвлекаясь на своего кота-тюфяка и думая, как же смешно будет отдать качества этой мохнатой фиалки персонажу-оборотню. Накаджима встряхивает головой. Пока он не возьмёт себя в руки и не поймёт, что его по сценарию никто подталкивать не собирается, потому что у него жизнь, а не книжный сюжет, ничего не произойдёт по щелчку пальцев. Накаджима, на самом деле, ждал. Ждал, что что-нибудь изменится, чтобы излишне не наседать и не давить. Ждал, что произойдёт что-то, что точно подскажет ему, что нужно погасить чувства и отвлечься. Ждал, что Рюноскэ, может, найдёт себе кого-то более подходящего, ведь самый возраст! А Рюноскэ будто равнодушен ко всему вокруг и существует отдельно от всего этого, периодически поглядывая на Атсуши непонятным для оборотня взглядом, словно спрашивающим о чём-то, о чём Накаджима даже додуматься не может. Дадзай и Накахара уже, кажется, переплели свои сюжетные линии, хотя, казалось, они два магнитных полюса, которые отталкиваются друг от друга ещё сильнее, стоит начать их сдвигать. Видимо, кто-то из них подрисовал себе вертикальную черту, чтобы казаться плюсом. А Атсуши даже простых три слова сказать ртом не может, потому что язык не поворачивается. Он всё-таки протёр пыль с полок влажной тряпкой, балансируя стопкой учебников разных классов и годов на одной руке, а вот Рюноскэ исчез из поля зрения, утащив с собой швабру и, судя по звуку, поставив где-то у доски. Атсуши хмурился, пользуясь тем, что его никто не видит. Как же, блин, так-то… Нет, не то чтобы он обижался или расстраивался, что его опередили или что-то в этом роде, но чёрт подери! Они уже, а он ещё даже не! Как это вообще у людей работает? Просто вот так взяли и… и сделали? Кажется, Накаджима перестарался, не заметив, что чересчур сильно сжал появившиеся когти на одной из книг, оставив рваные борозды и царапины на обложке. Осознав это, парень тут же сник, втянул голову в плечи и аккуратно вернул книгу на место, постаравшись убрать её в самый дальний угол и побыстрее заставить другими. Хотя, конечно, стоило бы её закинуть куда-нибудь за шкаф. Он такой нерешительный. За Атсуши всегда и всё решают другие, а он и ведётся, потому что не привык быть лидером. Он привык опасаться, привык полагаться на других. Он, чёрт возьми, полагается даже на Зверя внутри себя, дикого хищника, который в опасных ситуациях берёт верх над разумом! О каком его контроле вообще может идти речь, если Атсуши даже не старается? Он — оборотень, причём потенциально опасный! Воспитай его детский дом, или улица, или плохая компания — и он был бы смертоносной грозой, не брезгующей лишний раз показать зубы и когти. Но от оборотня у него остались только повадки домашнего кота, которого холили и лелеяли с самого начала жизни, скажите спасибо, что от вида крови он сознание не теряет. Хватит. Нужно хотя бы раз… Хотя бы раз взять себя в руки и решить хоть что-то самому. В кабинет светило вечернее солнце. Накаджима глубоко вдохнул, выдохнул и закрыл дверцы шкафа, обернувшись через плечо. Акутагава стоял у доски спиной к нему, упираясь коленом в стену и держа на нём свой рюкзак, что-то разбирая внутри. На учительском столе блеснули ключи от дверей, и Атсуши, чувствуя, как сердце колотится, проходит ряд между партами, хватая ключи рукой и уверенно проходя мимо Рюноскэ за его спиной. Акутагава, кажется, даже внимания не обратил, поставив рюкзак на пол и выпрямившись, но на звук поворота ключа в замке обернулся, непонимающе вскинув куцую бровь. Обернуться полностью он не успел. Ему вдруг надавили на плечо, ненавязчиво прижимая спиной к меловой доске, и руки Атсуши оказались по обе стороны от Рюноскэ, а его лицо — очень близко. Накаджима хмурил белые брови, шумно дыша через нос и смотря в сторону, не в силах поднять глаза. Видимо, оборотень настолько переволновался, что скоро раздался звук скребущих по доске когтей — так сильно он вжимал в неё пальцы. И лицо у него густо покраснело, как если бы он вместо белого бенгальского тигра стал амурским. Интересно, а его Зверь краснеет, если краснеет человек? — Атсуши? — на своё имя Накаджима повернул голову в сторону, чувствуя дрожь в руках. Ну же, соберись, тряпка! Сколько можно? Сердце стучало так, что, казалось, от его ударов содрогается грудная клетка. Он шумно сглотнул, и его кадык на шее дёрнулся вниз. Давай. Ты сможешь. — Я… — соберись! Просто сказать! Что сложного? — Рю, я тебя… Господи, как люди пользуются речевым аппаратом? Это невозможно. Язык умер. Но Атсуши чувствует, как под челюстью и по подбородку проводят тонкими пальцами, осторожно и в то же время настойчиво поднимая его голову, вынуждая смотреть на него. Накаджиме кажется, что он, если посмотрит в глаза, помрёт от стыда и сгорит прямо на месте. — Посмотри на меня, — говорит вдруг Рюноскэ, и Атсуши, жмуря глаза, кусает губы. Акутагава не даёт опустить голову, продолжая держать её руками под нижней челюстью с двух сторон. Пальцы у него холодные. — Посмотри мне в глаза, Атсуши. Голос у него низкий, с хрипотцой, но такой, какая была у него всегда, а не с той, больной. Накаджима глубоко вздыхает, собираясь с силами, и всё-таки поднимает взгляд. Серые глаза смотрят прямо на него совершенно спокойно. Оплот спокойствия, но не равнодушия. Это плавленое серебро, от которого исходит тепло. Атсуши стоит больших усилий, чтобы не отвести взгляд снова, и теперь… теперь как-то даже не страшно. Он боялся, на самом деле, что его оттолкнут. Теперь Атсуши опускает глаза только на бледные губы Рюноскэ, думая. А потом Акутагава берёт его руками за лицо, мягко касаясь щёк, и будто просит взглянуть в глаза снова. И Накаджима смотрит, перестав хмуриться. — Не переживай, я тебя тоже, — негромко говорит Рюноскэ. И сердце Атсуши, до этого лихорадочно стуча в рёбра, по ощущениям описало сальто, если не рухнуло в ноги и также стремительно вернулось обратно. Оборотень неуверенно касается своими пересохшими губами губ юноши напротив, прекрасно зная, что совершенно не умеет целоваться. Нет, он видел, как это происходит, в тех же фильмах или на улице, но смотреть — одно, а делать — другое. У Рюноскэ, даже если он и не умеет, явно лучше получается, но… Боже, это приятно. Это так приятно! Совсем не как в прошлый раз, когда его поцеловали для отвлечения, а Атсуши после этого распрощался со своей головой. Сейчас это… Сейчас, в общем, лучше. Рюноскэ в какой-то момент мягко отпрянул, продолжая держать лицо Атсуши в ладонях, и посмотрел на его приоткрытые губы, прерывисто дыша. Но вот Накаджима прерываться не хотел, потому снова вжался своими губами в губы Акутагавы, и Рюноскэ почти упёрся затылком в доску за спиной. Рукой Рюноскэ огладил оборотня по шее, закрыв глаза, и медленно вытянул обе руки, сложив их Атсуши на плечи. Атсуши не давит, Атсуши аккуратно любит, опуская одну руку и обнимая под руками на талии. Рюноскэ действительно тощий. Накаджима не против. Если бы этот момент никогда не заканчивался!