Олимпиада, Мюнхен, 1972 год

У них была особая игра в любовь, сотканная из переплетающихся взглядов, мимолетных улыбок и лишь кратких мгновений встреч, несмотря на то, что сердце желало большего. В Олимпийской деревне, казалось, абсолютно все расписывалось по часам: подъем, завтрак, длительная череда упражнений, тренировки и даже свободное время спортсменов, существовавшее, по сути, только для протокола. В сторону ни шагу, в назначенный момент возвращаться и расходиться по комнатам, а если выдается лишняя минутка, то можно углубиться в милостиво дозволенные занятия — чтение книг да просмотр телевизора в общей комнате, настроенного на один-единственный канал с непрерывными репортажами о соревнованиях и их итогах на непонятном немецком языке… Ах да, чуть не забыли! Еще разрешалось пройти пару кварталов и, точно каменное изваяние, недвижно замереть на деревянной скамье возле громадных, в половину человеческого роста, шахматных фигур или облокотиться на какую-то из них, к примеру, на ферзя с массивной короной на голове, в трепетном ожидании, что, может быть, хоть на секунду в окнах здания напротив промелькнет изящная фигурка, чей силуэт уже стал поистине неотъемлемой частью жизни… — Гимнастки золото сегодня взяли, — довольным голосом сообщил Зураб, когда, потерпев очередную неудачу на личном фронте, в дом, где располагалась на отдыхе сборная СССР по баскетболу, вернулся Алжан. — Смотри, какие стройные, складные! Аки лебедушки! — и, указав пальцем в направлении экрана, на котором по очерченной площадке передвигались казавшиеся до безумия хрупкими девушки в ярких трико, он под аккомпанемент всеобщего смеха прислонил кончики соединенных пальцев к губам, а затем резко раздвинул их в стороны и отстранил руку от лица. — Вах!… — Потом будете любоваться! — в дверном проеме показался раздосадованный чем-то Гаранжин. — Когда победителями домой приедем. Самыми завидными женихами станете, — он слегка усмехнулся, однако спустя секунду его лицо вновь приобрело черты серьезности, а на лбу заметной сетью выступили морщины. — Но сейчас не отвлекаться и максимально сосредотачиваться на тренировках! У нас американцы через неделю, и что мы им сможем показать? То, как профессионально мимо корзины промахиваемся с трех метров?! — он обвел присутствующих столь грозным взглядом, словно они уже вернулись с решающей игры, не оправдав его надежд и опозорив свою страну. — Меня все слышали? — Последовали кивки и тихий согласный ропот. — Жармухамедов, тебя не касается, что ли? Ты с нами вообще? — А? — парень отвел глаза от движущегося и изредка прерывающегося изображения, смутившись и чуть не покраснев под обращенными на него взорами всей команды. — Да-да… Конечно. Вскоре тренер удалился, оставив подопечных в покое и успев на прощание еще раз придраться к сущей мелочи, найти в ней причину для недовольства. Также он повторил парочку излюбленных фраз и шутливо порекомендовал брать пример с тех, за кем они прежде наблюдали с завидным, ревностным вниманием, ему и не снившимся. Вслед за ним из комнаты исчез назойливый шум, и в пространстве воцарилась ласкающая слух тишина, а в ней опять заработал телевизор, показывая фрагменты прошедших выступлений и церемонии награждения победительниц. Сердце невольно трогала гордость за них и за то, что не менее жесткие месяцы подготовки не прошли даром и увенчались желанным результатом. Вот и баскетболистам требовалось постараться выложиться на все сто. А иначе был ли смысл ехать сюда? — Первое место заняла гимнастка из Советского Союза, — громко произнес ведущий телепередачи, солидный пожилой немец, появляясь на экране рядом с фотографией счастливой спортсменки с медалью на тонкой шее и придвигая к себе ближе микрофон. — Двадцатипятилетняя Ксения Львова — дебютантка на Олимпиаде. Она буквально вырвала победу у ближайшей соперницы, причем их разница составляет всего-навсего… Его приятный голос, для Алжана произнесший доходчиво только заветные имя и фамилию, медленно отступал на второй план, освобождая место для воспоминаний… Они впервые встретились еще в аэропорту, когда, проходя таможенный контроль, баскетболисты ждали окончания проверки вылетавших более ранним рейсом девушек. Все они были одеты в одинаковые официальные костюмы, состоявшие из строгих коричневых юбок и белых рубашек, у каждой, кроме сумки с вещами, имелся перекинутый через руку светлый пиджак, который наверняка не пойдет в эксплуатацию по причине стоящей на улице летней теплыни, и все же она, ничем, казалось бы, не выделяясь из толпы конкуренток, непонятно цепляла его взгляд, заставляла вновь и вновь смотреть на себя, пускай даже не поднимая головы, не совершая каких-либо других действий и малейшим, самым простым движением, направленным на то, чтобы, к примеру, поправить неприятно съехавшую с волос резинку, вызывая в его душе странное, неведомое раньше чувство, граничащее одновременно и с паникой, и с восторгом… А тот день, когда она повстречалась с ним глазами в толпе! О, он, наверное, не забудет его никогда! Бездумно шагая по идеально подметенным тротуарам в сопровождении ребят из команды, он добрел до вышеупомянутых шахмат и приметил рядом приглушенно щебечущую женскую стайку гимнасток, смешно жавшихся друг к другу, подобно воробьям на нагретом солнцем асфальте в оставшейся далеко-далеко на востоке Москве… Внезапно нахлынувшая тревога заставила Алжана замереть на месте, точно вкопанного в сырую землю, и по очереди, быстро и внимательно, разглядеть молодые лица, пока он не наткнулся на уже знакомое, по-прежнему улыбчивое и радостное, с играющими на щеках миловидными ямочками и со скачущими у ресниц лукавыми искорками веселья. Тогда, к своему ужасу быть обнаруженным, поймав недоуменный взгляд обычно сдержанного, но своими высказываниями бившего метко и болезненно Белова, Алжан тут же отвернулся, хотя в последний миг угасающей надежды краем глаза все-таки заметил, как Ксения, чьего имени он пока не знал, предупрежденная активно зашептавшимися между собой собеседницами, подняла на него громадные и бездонные голубые глаза… Именно с того времени и берет начало их игра. Правил в ней нет, впрочем, как и выигравшего. Просто после каждой победы над командами соперников, число которых сокращалось достаточно быстро, Жармухамедова не оставляла уверенность, что на следующий день, вырвавшись на просторы свежего, теплого и душистого воздуха и блуждая по улицам, он снова увидит ее. В одно и то же время, если позволял график, она появлялась на улице и, оправляя на ходу кофту с логотипом сборной, направлялась с книгой в руках к разложенной прямо на траве доске для привычной нам настольной игры, однако, не доходя на нее несколько метров, садилась на лавочку и раскрывала не сменяющуюся страницу, делая вид, будто углублена в чтение, а на самом деле исподтишка наблюдая за улицей, за проходящими мимо журналистами и прославленными чемпионами, за тем, как солнце, обласкивая аккуратные домики прощальными лучами, постепенно катится к горизонту, и не снималась с места, пока не натыкалась взглядом на широкоплечую, словно шкаф, фигуру, нерешительно маячившую на фоне светлых стен. И только тогда она поднималась, привычным жестом убирала со лба непослушные пряди волос, после чего оборачивалась и широко и искреннее улыбалась всему окружающему ее: голубому небу, проносящимся по нему перистым облакам, рисункам на асфальте, броским лозунгам на плакатах, прохожим, приветливым и предупредительным немкам в форменной одежде, а главное — ему… И моментально уходила из-под ног земля. Хотелось кружиться, смеяться, кричать, прыгать и творить несусветные, совсем не свойственные ни ему, ни ей глупости, вести себя, точно маленькие дети, оставшиеся без присмотра и контроля со стороны суровых взрослых. В распахнутую настежь душу врывалась своими буйными потоками беспечная и, к сожалению, уже прошедшая весна, она охватывала разум и заглушала голос здравого смысла, само собой, утверждавшего, мол, так ведь нельзя… А иногда, если накануне Алжан падал или неудачно приземлялся после броска, взор Ксении, окутывавший его теплой дымкой, пропитывался беспокойством, и он в ответ спешил пожать плечами и отмахнуться, без слов уверяя ее, дескать, все в порядке. На это она кивала и, как бы благодаря его за подаренные команде очки, начисленные за заброшенные им мячи в корзину неприятеля, позволяла себе подмигнуть, секундой спустя густо краснея, отворачиваясь от безмолвного собеседника и закрывая лицо руками. Хотя стоило ей повернуться, как она наталкивалась на его счастливую улыбку, горящие глаза и порой протянутую к ней руку, вполне показывающую его желание наконец приблизиться, пообщаться по-настоящему и, возможно, даже обнять ее, несмотря на сковывающие их правила, где четко значился запрет на всякие проявления личной жизни. Только спорт, только концентрация и только результат… Однако сегодня он был готов. В течение получаса пустого просмотра телепередачи целиком и полностью обдумал свой глупый до крайности и немного опрометчивый поступок, решительно взвесил все за и против и, завидев ее сидящей на привычной ярко выкрашенной лавочке, не остановился, а с хладнокровным видом, пускай внутри и бушевала необузданная буря, продолжил путь. Ксения, явно не ожидавшая подобного поворота событий и не понимавшая, чему им обязана, рефлекторно приподнялась при его приближении, оставляя захлопнувшуюся книгу на гладкой поверхности досок, затаила дыхание и в волнении сжала кулаки. Сейчас оказалось, что она ниже его на целых две головы, но это обстоятельство совсем не имело значения. Молодые люди замерли в двух метрах друг от друга, замялись на миг, а потом вместе, словно заранее договорившись, выдали одно и то же слово и затем дружно рассмеялись произошедшему совпадению. — Здравствуй…