Слишком обычная жизнь

      Вроде бы, было обычное серое утро. Там птички за окном пели, цветы, как и всегда, цвели и пахли, приманивая бабочек и ангелов с демонами, которые за ними ухаживали в отсутствие Главного Ангела. Оно было до того момента, пока взрывная одноглазая парочка этого мира вновь не всполошила замок. — Да какого чёрта, одноглазый пират?! Ради святой Этив, но сейчас ШЕСТЬ УТРА и я все ещё имею право на свой выходной после войны!! — видимо ему не хватило прогулки по огненному миру, а Риета с её когтями оказалась детской забавой. Что уж тут сказать, Глава как всегда в своем репертуаре.       Вот ничем не меняются. Сами почти с костылями ходят, да кучей бинтов с пластырями, чтобы не было осложнений. У Алелы так вообще гипс с её некогда оторванной рукой, божья сила не может полностью всё восстановить, увы, проверено временем и глазом. Водас лишь ведёт бровью, закатывая свой единственный глаз. Когда это увечья мешали им работать в полную силу с огромными горами макулатуры, уборкой, готовкой, обходами и ссорами? Кажется, никогда. Даже во время Чёрно-Белой войны такие моменты проскальзывали. Только тогда ангелесса всё ещё могла его вразумить и заставить лишний вечер остаться в больничном крыле. После смерти Сиэль такого, конечно, было в разы больше. Но сейчас не об этом кровавом эпизоде. — Грора, в кои-то веки ты можешь поработать? — непреклонная горя совсем не мускулов, а крыльев и нервов, иначе как объяснить то, что они оба всё ещё относительно своей истории целы, да и работают рука об руку. Ироничное для Алелы сейчас высказывание. — Да ты хоть понимаешь, что ты творишь?! Мы тут с войны пришли! Почти что откинулись там, когда тебе надо было наконец-то убежать ты остался со мной и получил еще больше ранений! Давно кровь не харкал, а, глава? — но нервов нет у Гроры, вернее сказать, они были у нее. — Истеричка… Уже ведь все прошло и никакой крови уже не-… — ему лишь тыкают пальцем на грудной платок и кивают головой.       Врать из них никто не умеет, а вот подмечать мелочи горазд каждый из них. Глупые ангелы и ведь не возьмешь с них ничего. — Хорошо, это последний раз, когда я тебе помогаю, будучи одной ногой в могиле, напарничек! — у той возмущение выше крыши, а нос вздёрнут высоко в небо, так и показывая гордыню маленькой лучницы.       Даже её звонкое и резкое «напарничек» греет душу и, кажется, совсем как в старые времена. Боже, Этив, когда они уже повзрослеют.

***

— И так! Последний документ!.. — оба ангела откладывают с глухим стуком об стол.       Так давно не было такой рутины. Бумага, чернила, кофе, ветер из открытого окна — уже отдельная эстетика на их работу. Любимая сердцу эстетику. Там ведь много лучше сидеть в небольшом кабинете Водаса, в окружение бумаг и прочего рабочего хлама, нежели в каком-нибудь экстренном закутке и выплевывать сгусток крови. Намного лучше. Негласно соглашаются и допивают залпом кофе, которое остаётся у них ещё с обеда.       Кажется, полезно проводить вечера такие. Никто не кричит, не ругается. Не слышен крик, не ругается. Не слышен крик, который бы резал уши и был тем самым сигналом, мол, лучше не мешать, тут как бы «семейные» разборки. — Да-да, последний. Без тебя бы копался тут до ночи, Грора... — приходится говорить уже шепотом. Всё же, они надолго тут задержались, а усталость сморила обоих. Если смотреть, то точнее одного из.       Лучница уже сладостно посапывает на стуле, откинув голову так. Рука главы проходится по чужой макушке, ерошит волосы, параллельно убирая их за спину. Скрытая забота это их все. Не умеют же нормально. То чашка кофе на столе, то нужная документация сделана, то цветы оказываются ухоженными с самого раннего утра. Что тут поделать, если нормально выражать свои чувства их так и не научили. Даже более уютно выглядит вся эта игра «попробуй быть заботливым к другому, но не спалиться». У Водаса это получается в разы лучше, чем у Алелы. Та слишком уж прямолинейная. — Вот же ребёнок, — заключает ангел, а с широких плеч падает плащ на лучницу. Один ноль в пользу главы. Опять. Конечно же он потом её разбудит и отправит на более удобную мебель, кровать, а пока можно дать передышку больной.       Дверь в небольшой прохладный кабинет медленно закрывается. Настенные часы всё продолжают свой путь, давно заходя за полночь. Документы разобраны, чашки вымыты, чужие души вновь запачканы новым слоем крови. Единственная отдушина — серые будни в их мирном замке, цветы и возмущения девушки. Время даёт приятный сбой, оставляя на какой-то долгий срок работать жизнь, как день сурка. Для счастья ничего и не нужно больше.