***
— Хэй, коротышка, — зовет она. Чуя знает, если он захочет ударить ее — она перехватит его руку и поднесет кулак к губам, целуя почти эфемерно в сбитые под перчатками костяшки. Осаму часто так делала, когда Чуя пытался хоть как-то припугнуть ее. Чуя никогда не бил ее всерьез. Впрочем, как и Осаму целовала его — тоже не всерьез. Это всего лишь игра. Игра с огнем, которая им так нравится. Которую они ненавидят.***
— В порядке? — Осаму нервничает. Ее маска безразличия заметно треснула, и Чуе на мгновение чудится, что она, Осаму, стала чуточку человечнее. — А ты волнуешься? — усмехается Чуя, позволяя себе ухватиться за ее протянутую руку, чтобы подняться. — Не дождешься, Чуя, — тянет она, фальшиво улыбаясь. Уголки ее губ заметно подрагивают. Из рассеченной брови на незабинтованный глаз стекает кровь, но она не замечает этого. Осаму бледная, дрожит немного от холода, и вся она почему-то кажется меньше. Сейчас она как никогда напоминает обычную девушку, а не холодную расчетливую убийцу. Сейчас она как никогда нравится Чуе. Но он отмахивается от этой мысли, в пылу сражения Осаму для него — самая верная напарница и ничто большее. — Порча? — спрашивает Осаму, вновь спрятав эмоции за маской. Чуя дергает ее за пиджак, заставляя наклониться, и стирает кровь с ее лица, мягко, стараясь не задеть порез. — Дай мне три минуты. — Договорились, напарник. Чуя ненавидит почти все в Осаму. Но никому, кроме нее, он не доверяет так сильно. Его жизнь в очередной раз в ее руках. Чуя усмехается, снимая перчатки.***
Осаму сидит на кровати в одном белье и извечных бинтах. Чуя лежит рядом, чувствуя, как начинает приходить в себя после Порчи. Смотрит на напарницу и хмурится. Голова все еще кружится, а мысли — разбегаются. Но одно он понимает точно — это квартира Осаму. — Оденься, — просит Чуя хрипло. — Зачем? — она оборачивается и наклоняется, усмехаясь хитрой лисой. Чуя смотрит на ее перемотанную грудь и отчетливо выделяющиеся под бинтами соски. Чуя не может отвести взгляд. — Зачем ты это делаешь? — вопросом на вопрос. Чуя выдыхает и отворачивается, ощущая, как краснеют щеки. Это так глупо. Он уже не раз видел голых девушек, — а сейчас Осаму даже не голая — и не смущался, он спал со множеством девиц, не чувствуя ничего, кроме похоти, но в этот момент было что-то другое. Что-то, чему Чуя не хотел давать название. Или же просто не решался. — А ты так и не догадался? — спрашивает она. В голосе слышится обида, но Чуя не может расшифровать напускная или настоящая. Осаму было сложно понять в любое другое время, кроме их совместных миссий. Когда они работали вместе — они действовали подобно идеальному механизму, понимая друг друга с полуслова, полувзгляда. Но как только их миссии завершались — между ними вновь вырастала стена из неопределенности и недосказанности. — Ты такая невыносимая, Осаму, говори прямо, — Чуя переводит взгляд на ее карие глаза с расширенными зрачками и замолкает, завороженный. — Я могу показать, — Осаму улыбается. Она наклоняется ближе и целует. Целует умело, так, как наверняка научилась благодаря многим своим мужчинам. А у нее их было достаточно, Чуя почему-то уверен в этом. Такая, как Осаму, не может быть обделена вниманием. Ведь Осаму чертовски красива. Она — королева без короны, но ей она не нужна вовсе, на самом деле. Чуя не отвечает на поцелуй, только руку в ее волосы запускает, мягко оттягивая за длинные пряди. Ее губы горячие и настойчивые, но почему-то целовать их Чуе все равно не хочется. Все происходящее нелепо. Это не то, что ему нужно. Не так ли? Чуя не понимает сам себя. Или же не хочет понимать. — Ты играешь с огнем, — говорит Чуя на выдохе, а сердце в груди все же сбивается с привычного ритма, когда она отстраняется. — Уже давно. Даже хорошие девочки иногда делают плохие вещи, — едкая усмешка задевает, а холод таких теплых карих глаз обжигает. — Это ты-то — хорошая? — хмыкает Чуя. Осаму молчит, поджимая губы. А потом улыбается сладко фальшиво. Чуе почему-то кажется, что только что он совершил одну из самых главных своих ошибок.***
А через месяц Осаму покидает Портовую Мафию, и Чуя вспоминает ту самую фразу про хорошую девочку, прокручивая ее в голове слишком часто. И поцелуй тот он тоже вспоминает. Его мучает ощущение, что, если бы он ответил ей, Осаму бы осталась. Она не стала бы предательницей. Чуя пьет лучшую бутылку вина из своей коллекции и смеется над глупостью собственных мыслей. Даже он не такой идиот, чтобы считать, что эта бинтованная манипуляторка покинула мафию из-за подобной незначительной мелочи. Чуя смеется и смеется, а потом в его руках хрустит стекло бокала, глубоко впиваясь осколками в плоть. Чуя ненавидит Осаму. Но он уже скучает за ней. Блятство.***
Он не встречал Осаму четыре года, хотя узнал на второй, что та вступила в ВДА. Похоже, ей взаправду захотелось поиграть в хорошую девочку, но как долго она будет обманывать саму себя? Она так смешна — демона не спрячешь, как ни пытайся. Чуя по себе это знал, отлично знал. Впрочем, как знал и босс. — Она вернется, — говорил Мори. — Все же мафия — ее настоящая семья.***
Когда Чуя видит Осаму в наручниках в подвале главного штаба мафии, довольную своей выходкой, он не может сдержать гнев. Хотя ранее казалось, что ему давно уже стало плевать на ее предательство, на всю эту чертову ситуацию со сменой сторон, на саму Осаму. Но Осаму — искра, из-за которой Чуя никогда не мог оставаться спокойным. Она всегда слишком сильно любила разжигать в нем пламя. — Вот что значит быть партнерами, правда? — улыбка. Улыбка, по которой Чуя скучал слишком сильно, пусть даже она и лживая. Он хочет ударить ее еще сильнее. Он хочет впиться в ее губы, ответив на тот поцелуй четырехлетней давности. Чуя ошибся — ему не плевать. И никогда не было. Осаму продолжает улыбаться, как будто бы читает его мысли. Блятство. Чуя снова играет по ее правилам. Ничего не изменилось. Но, когда он слышит ее смех, настоящий, без притворства, на душе становится легко. И задетая гордость отступает на второй план. Если кому Чуя и может проиграть — то только ей одной.***
Чуя находит ее специально. Хочется внести ясность, поговорить. И просто увидеть ее еще раз. На набережной прохладно, морской ветер треплет ее отросшие волосы и старое потертое пальто. Чуя подмечает, что она стала еще выше, но этот факт уже давно не слишком его беспокоит. Шуточки его, конечно, злят, но все же его эмоции — больше показное, дань прошлому, их совместному прошлому. — Ты не умеешь подкрадываться, чиби-Чуя, — даже не оборачиваясь, говорит Осаму. — Еще не наигралась в хорошую девочку, суицидница? — Не-а, — усмехается она, оборачиваясь. — А ты по мне успел соскучиться? Чуя смотрит в ее карие глаза, замечая, что они не холодны, совсем наоборот. И он не хочет ей лгать, только не сейчас. — Все может быть, Осаму. Осаму удивленно моргает, а потом вдруг делает два шага вперед и обнимает Чую, прижимая его к своей груди. И смеется тихо ему в волосы, смахнув шляпу на песок. Чуя ругается на то, что она снова испортит его шляпу, но все же не пытается отстраниться. Чувствует себя немного неловко, но все же хорошо. От Осаму приятно пахнет, а еще она мягкая и теплая. Чуя действительно скучал по ней, слишком сильно скучал. — Я тоже по тебе скучала, мелкий, — она прикасается к его макушке в легком поцелуе. — Кто же не будет тосковать за своим личным песиком? — Умеешь ты портить момент, — рычит наигранно Чуя. — Ну да, прости-прости, обычно же это ты портишь все наши моменты, такие моменты, — делает она ударение на предпоследнем слове и отстраняется, чтобы встретить задумчивый взгляд Чуи. — Ты могла сказать. — Я показала, а ты сглупил, в который раз. Было обидно, знаешь ли, — Осаму закатила глаза, надевая маску веселой дурочки, закрываясь. Она так делала всегда, боясь показать слишком много себя настоящей. — Мне не нужны были твои игры. — А что тебе было нужно? — она становится серьезной. Прямой вопрос, на который Чуе нужно дать прямой ответ. Он не мог потерять ее снова так надолго. Он больше не мог потерять ее вовсе. — Четыре года назад я и сам этого не знал… — Но? — Но сейчас я хочу всего без оговорок, — выдыхает Чуя. Он берет ее за руку и касается губами тыльной стороны ее ладони. Делать это так странно — с ней. Но в то же время правильно. Осаму улыбается. Она наклоняется ближе и говорит на грани шепота: — Целуй. Чуя зарывается пальцами в ее мягкие волосы, притягивая ближе, и целует, вкладывая в это действие все то, что пока еще не может произнести вслух. Он отвечает согласием на тот самый поцелуй четырехлетней давности. Запоздало отвечает. Но Осаму все равно его принимает.***
Осаму падает на мягкую кровать Чуи и, зажмурившись, вдруг спрашивает: — Хочешь расскажу секрет? Чуя снимает перчатки и пиджак, оставляя их в кресле. Подходит ближе и садится на край кровати, убирая прядь каштановых волос с лица девушки. Она не открывает глаз. Нервничает — он точно знает. Сердце Чуи колотится в грудной клетке, а пальцы подрагивают. Он тоже волнуется. Чувство, словно до Осаму у него никого не было, и теперь он очень боится облажаться. Все прошлые связи стираются из памяти, оставляя лишь белое нетронутое полотно. — Расскажи. Осаму открывает глаза и смотрит так, что Чуя понимает — назад дороги нет. И не будет. Больше не будет. — Я всегда хотела, чтобы ты был у меня первым… Чуя выдыхает и сглатывает. В горле вмиг пересыхает, и он не знает, что ей ответить. Это так непохоже на Осаму — говорить вещи, которые делают ее уязвимой. Но прямо сейчас это Чуя чувствует себя уязвимым, даже слишком. — Я бы тоже этого хотел. Осаму улыбается и протягивает руки, обнимая его за шею и привлекая к себе. — Тогда будь. Не думай ни о чем, просто будь. Последнее слово тонет в мягком поцелуе. Прикосновения губ еле ощутимые, их мало-мало-мало, и тогда Чуя углубляет поцелуй, а Осаму подчиняется, идеально подстраиваясь под его желания. Они снова становятся совершенным механизмом, понимая друг друга с полувздоха, полустона. Они раздевают друг друга медленно, наслаждаясь. Чуя разматывает бинты Осаму, целуя каждый миллиметр обнажающейся кожи, каждый бледный шрам, каждую родинку… Все это так неправильно в своей искренней правильности, что кажется, словно весь мир должен остановиться. — Чуя… Чуя, Чуя, — Осаму повторяет его имя вновь и вновь, и оно эхом звучит в голове, подобно гулкому стуку их сердец. Чуя целует ее бледную шею, оставляя след от зубов. Так, как ему всегда хотелось. Он клеймит ее, как свою собственность. Если он — ее верный цепной пес, то она — его единственная пара, навсегда только его, иначе и быть не может. — Моя. — Да, — шепчет Осаму и поглаживает его шею, запустив пальцы под кожаный ремешок. Чуя прослеживает кончиком ногтя длинный, но тонкий шрам через всю грудь. Он — напоминание об их первом совместном сражении. На теле Осаму еще много таких отметин-воспоминаний и ему хочется увидеть и прикоснуться к каждому. Осаму выгибается и разводит ноги, свои чертовски длинные ноги, отчего Чуя ощущает себя на пределе. Он зажмуривается на мгновение, до пляшущих черных точек перед глазами, и медленно выдыхает сквозь стиснутые зубы. — Нравится? — вместо ответа Чуя целует острые грани ее ребер и плоский живот, крепко сжимая ее мягкие бедра. — Как давно? — спрашивает он, видя, как она вся сжимается под его пристальным взглядом. — Слишком давно… — Хорошо, да… это хорошо. Он опускается между ее убийственно красивых длинных ног и облизывает пересохшие губы. Смотрит секунду в ее расширившиеся от удивления глаза, спрашивая разрешения одним лишь взглядом. Щеки Осаму алеют сильнее, чем прежде, и она кивает. Чуя никогда не делал подобного с другими, считая это глупостью, но с ней ему впервые захотелось попробовать. Сердце стучит испуганно где-то в горле, но он не позволяет ему себя отвлечь. Он прикасается языком поначалу легко, чувствуя, какая она горячая и пульсирующая, и одно только это ощущение заставляет все в животе скрутиться комком невыносимого возбуждения. — Сильнее… И Чуя подчиняется. Он всегда ей подчиняется. Поначалу все кажется таким странным, но вскоре, слыша ее одобрительные выдохи и тихие стоны, он понимает, что делает все правильно. Осаму запускает руку в его волосы, направляя, и Чуя старается лучше, срывая с ее губ первый отчетливый вскрик. — Чуя, Чуя, хватит, ох… — она вся вздрагивает, поджимая пальцы на ногах и комкая простыню в руке, но Чуя отстраняется всего за секунду до взрыва, до ее конечной точки. Осаму дышит тяжело, глотая воздух словно утопающая. Ей хочется прикоснуться к себе, но больше всего она хочет ощутить Чую внутри. Так, как желала уже очень давно, слишком… Она приподнимается и тянет Чуя за чокер ближе. Он в этот момент кажется одновременно и восхищенным, и изумленным, слишком милым. Она проводит по его припухшим влажным губам большим пальцем и улыбается. — Хороший мальчик. Чуя вздрагивает, фокусируя взгляд на ее довольном лице. — Я позволю тебе практиковаться еще в другой раз, а сейчас я хочу, чтобы ты взял меня наконец, — насмешливые огоньки блестят в теплых карих глазах, а Чуя в который раз за их близость сходит с ума. Он целует ее крепко, покусывая мягкие губы, и отстраняется. Сбрасывает с себя оставшуюся одежду и достает из заднего кармана брюк презервативы, пока Осаму продолжает смотреть на него этим чертовски горячим взглядом. — Ложись, — и Осаму откидывается на подушки, вновь творя своими бесконечно длинными ногами с Чуей что-то невероятное. Он раскатывает презерватив по члену, стараясь сделать это быстро, ведь даже собственные незначительные прикосновения подводят его к пику. Он снова зажмуривается и считает до десяти, стараясь унять возбуждение. И, когда у него получается, вновь встречается взглядом с теплыми карими глазами. — Давай, — просит она. — Расслабься. — Уже, — фыркает она. Осаму обхватывает его ногами, притягивая ближе. — Хочу тебя почувствовать, Чуя… И Чуя входит в нее одним плавным и осторожным толчком, наблюдая за каждой ее реакцией. Она сжимает его внутри себя, тихо постанывая. Такая открытая, такая настоящая в эту секунду, что Чуе хочется навсегда сохранить этот образ где-то на сетчатке глаз, чтобы, закрывая их, видеть не темноту, а всю Осаму в момент ее столь редкой искренности. Он целует ее в подрагивающий живот и вздымающуюся от частого дыхания грудь, двигаясь в ней с каждым толчком все быстрее. Закидывает ее ноги себе на плечи, чтобы входить глубже, точнее, задевая в ней нужную точку, и целует укусом ее в бедро, оставляя еще одну отметину. Он трогает-трогает-трогает ее, будто бы стараясь на ощупь запомнить все ее тело. — Чуя, — выдыхает Осаму его имя. — Скажи… Это не просьба, это мольба. И она задевает нечто в груди настолько сильно, до боли, что Чуя не может ей сопротивляться. — Я люблю тебя, навсегда… Осаму дрожит словно от холода, выгибаясь в его руках, выдыхая что-то неслышно сквозь стиснутые зубы, кончая, и сжимая Чую в себе так сильно, что он почти сразу следует за ней, утыкаясь лбом ей в грудь и рыча подобно зверю. После Осаму определенно подразнит его по этому поводу, но сейчас она просто обнимает его, чувствуя себя счастливой. Впервые за очень-очень долгое время. — Осаму… — М? — она перебирает его рыжие волосы не открывая глаз. — Я люблю тебя. — И я, — она не скажет, что это чувство живет в ней уже давно, слишком давно. Ведь главное только одно — она дождалась.