Проблема Эдмунда

      Когда кто-то из наших «постояльцев» умирает, его личные вещи следует передать родственникам. Но чаще всего это невозможно. У тех, кто доживает свои дни в приюте при монастыре Святого Сердца в штате Джорджия, США, нет родственников и личных вещей, кроме, может быть, пары фотографий. И если в карточке умершего в графе «родственники» стоит прочерк, ничего не поделаешь, его вещи хранят два года в подвале, а потом сжигают. Можно было сжигать сразу – так говорит наша мать-настоятельница – но коль скоро мы существуем на дотации из Ватикана, нужно во всем следовать букве инструкции. И мы ей следуем.       Согласно инструкции я заполнила бланк, в котором указала время смерти мистера Эдмунда Пэвенси – приблизительно 5 часов утра, диагноз – остановку сердца. И, конечно, поставила длинный прочерк. Родственников у него не было. Все что мы знали о мистере Пэвенси, это то, что он был англичанин, что родился он в 1930 году в Лондоне. Как англичанин попал в штат Джорджия, да еще и в католический монастырь – вопрос открытый, но Господь совершает и не такие чудеса. Так или иначе, он провел тут двенадцать лет. Я – пять.       В любом замкнутом сообществе существую свои негласные правила. Традиции, если угодно. В приюте при монастыре святого сердца они тоже есть. Например, вещи умершего убирает та из сестер, которая была ему более близка. Мы стараемся ровно относиться ко всем нашим «постояльцам», но знаете, как это бывает, все равно привязываешься к кому-то чуть больше. Или по какой-то странной причине они к тебе привязываются. Вот это тот самый случай. При любом удобном случае мистер Пэвенси звал меня.       Неудобно лежит подушка – позовите сестру Сьюзен.       Нужна грелка – позовите сестру Сьюзен.       Ночные кошмары – позовите сестру Сьюзен.       Это было не слишком удобно и не очень-то приятно, но я знала на что иду, меняя Йель на католический монастырь. Если что, на секундочку, это означало разрыв со всей моей семьей. У меня дедуля – методистский священник, мир его праху.       Словом, я превратилась в личную сиделку Эмунда Пэвенси. Что он был за человек, если вам интересно? Обычный капризный старик. Разве что никогда не говорил о своем прошлом. Я пыталась его разговорить – ради интереса, спрашивала, есть ли у него братья и сестры, как давно он приехал в Америку, был ли женат – и ничего. Он молча начинал смотреть в потолок и делал то, что мой школьный друг называл «сложным лицом». Когда у человека такое лицо, лучшее, что ты можешь сделать, сослаться на неотложные дела и уйти.       Но все это уже не имеет никакого значения, потому что он умер, обряженный в казенный костюм лежит в гробу в часовне, и через 24 часа будет отпет по католическому обряду и похоронен на тихом маленьком кладбище при церкви. А я в его комнате. Убираю постельное белье, и ищу взглядом то, что может подпасть под определение «личные вещи». Кружка – с Иисусом и пылающим сердцем – подарок от монахинь на Пасху, то же относится к статуэтке Девы Марии. Вот разве что несколько книг на полке, никогда не видела, чтобы мистер Пэвенси читал книги и никогда он не просил меня их ему читать. «Библейские мотивы и образы в цикле К.С Льюиса «Хроники Нарнии». «Двоемирье в повествовательной структуре цикла К.С Льюиса «Хроники Нарнии». «Анализ мифологических и религиозных архетипов в цикле К.С Льюиса «Хроники Нарнии».       Имена авторов мне ни о чем не говорят, хотя, конечно, «Хроники Нарнии» я читала, отец подарил на двенадцатилетние. Может быть, это и было началом пути, который привел меня в католический монастырь, но этот рассказ об Эдмунде Пэвенси, а не о Сьюзен Мартин.       И, четвертая книга на полке, вернее, то, что я приняла за книгу – такой же солидный академический переплет – оказывается дневником.       Чужое всегда притягивает, поэтому заповеди особенно предупреждают нас насчет чужого – чужого богатства, чужой жены, чужого осла. Я думаю, дело просто в том, что когда писались заповеди, дневники еще не велись, иначе бы к общеизвестному списку прибавилось еще что-нибудь вроде «не читай дневник соседа своего». Но такой заповеди нет, Эдмунд Пэвенси умер от старости, и я кладу в коробку три книги, и откладываю в сторону дневник. Для себя. Я не хотела ничего плохого, просто узнать получше человека, которому пять лет носила чай. И проделывала другие, куда менее приятные манипуляции: артроз штука безжалостная, рано или поздно она превратить тебя в развалину.       Дневник я смогла начать читать только вечером у нас тут довольно строгий распорядок дня, молитвы и все такое, но я не против, если вам это интересно. Нас предупреждают, что каждая монахиня проходит через кризис веры, это что-то вроде кризиса в браке. У кого-то он заканчивается разводом, кто-то проходит через него и живет долго и счастливо. Ничего не могу сказать о том как оно, потому что мой кризис все еще меня не догнал. Я все с таким же благоговейным восторгом хожу к мессе. Но это, конечно, ничего не значит, кризис веры, говорят, можно найти под любым камнем, но меня это не пугает, потому что любой кризис можно найти под любым камнем, а обойти их все не удастся.       В общем дневник я открываю когда на Джорджию опускается дивная майская ночь.       «Моя история – это история предательства», - выведено на титульной странице немного старомодным округлым почерком. Я, конечно, заинтригована. Потому что передо мной история, которая когда-то действительно произошла, а не та, которую выдумал какой-нибудь писатель просто потому, что ему было нечем больше заняться.       «Самое худшее предательство – это то, которому нашли красивое оправдание. Которое сначала вывернули наизнанку, потом разрисовали, потом продали за хорошую цену. Так и со мной случилось. Только мое предательство не в том, что я предал братьев и сестер ради рахат-лукума Джадис и ее обещаний сделать меня наследным принцем, а то, что я предал Колдунью. Принял от Аслана меч, сражался против нее, а потом сидел на троне рядом с братом и сестрами и звался Эдмундом Справедливым».       Тут, если честно, я испытала разочарование. Стало совершенно ясно, что мистер Пэвенси всего лишь безобидный сумасшедший, пишущий на досуге фантазии о мире в котором никогда не было. Ладно, по нынешним временам это не грех, но мне-то хотелось совсем другого! Но нельзя бросать книгу на первой странице, поэтому я решаю прочесть – ну, скажем, страницы до десятой, и потом лечь спать, а на утро добавить дневник к книгам, и пусть он ждет свои положенные шесть месяцев, а потом сгорит в печи.       «Быть запасным братом – это то, чего я не пожелаю никому. Я всегда был там, где не успевал быть Питер. Хотя, надо отдать должное моему братцу, успевал он везде. И в учебе, и дома, и с сестрами, и мать гладила его по плечу и говорила «мое сокровище». Так было не всегда. Когда отец был с нами, пока он еще не ушел на войну, все было иначе. Питеру приходилось несладко, с его-то характером, а я наоборот, был любимцем отца, нам нравилось одно и то же, мы вообще с ним были похоже. Питер был похож на мать, я на отца. У Питера была мать и сестры у меня отец. И я считал, что мне повезло, и Питер считал, что мне повезло, а потом началась война».       За окном мелькнул луч фонаря – это дежурная монахиня обходила территорию монастыря и приюта. Больше для самоуспокоения, у нас очень спокойные места, а у монастыря очень высокие стены. Не то чтобы мы совсем отрезаны от мира, у нас есть телевизор и устав разрешает смотреть его два часа в неделю, поэтому смотрим мы чаще всего воскресные новости. Этого хватает. В прошлое воскресенье передавали о какой-то очередной эпидемии, то ли гриппа, то ли еще какой-то инфекции. Сидите дома, пейте аспирин и вам ничего не угрожает.       «Не буду описывать, как моя младшая сестра нашла Нарнию, в книгах все довольно верно описано. Я даже допускаю, что был именно таким – мрачным, недовольным подростком, несколько диссонирующим с Питером и его лидерскими качествами, со Сьюзен, нашей доброй храброй Сьюзен, и даже с Люси, Люси же само очарование. И я. Единственный из четверых детей нашей матери похожий на отца, и внешностью и характером.       Ложь началась потом.       Не было никакого рахат-лукума, боже, если бы меня в то время кто-то спросил, чего я больше всего хочу, я бы точно не попросил какой-то непонятный рахат-лукум. Я бы попросил шоколадное мороженой и заварной пудинг мамы. У Джадис, Белой Колдуньи, не было шоколадного мороженного и пудинга, но то, чем она меня накормила у себя в замке, тоже было вполне съедобно. Вино, которое она приказала разбавить водой (он же еще ребенок – сказала она и я задохнулся от возмущения, рядом с колдуньей я не чувствовал себя ребенком). Пастуший пирог. Сладкий пирог с ягодой. Я ел, она пила только холодную воду из серебряного кубка и улыбалась мне, задумчиво, но по-доброму.       - Значит, сын Адама, тебя зовут Эдмунд? А твоего брата – Питер, а сестер твоих, дочерей Евы, Сьюзен и Люси? Тяжело, наверное, когда столько братьев и сестер?»       Наверное, после этой строчки я решила, что буду читать дальше. Потому что действительно припомнила, что одну из сестер Эдмунда звали Сьюзен – как и меня, и это было одной из причин, почему я прочитала «Хроники Нарнии». Ну знаете, как это бывает, ты вдруг встречаешь героя который похож на тебя (вернее, ты думаешь, что похож), или имена похожи, да иногда и цвета волос достаточно! И все, думаешь – это про тебя написано. И читаешь всю книгу, и она у тебя даже на полке стоит, как любимая. Все мы тщеславны, что уж там. Ну и кроме того, у меня тоже было два брата и сестра, и знаете, это вовсе не счастье. Никакое это не счастье.       «Я всегда считал себя умнее Питера и Сьюзен (не говоря уже о Люси). И до сих пор считаю, что был куда умнее их, попав в Нарнию, хотя бы потому, что додумался задать самый важный вопрос. Единственно-важный вопрос.       - Зачем я вам, Ваше величество? – спросил я, отставив кубок с вином, сладким летним вином, пусть и разбавленным водой.       Оно согревало.       В замке Белой Колдуньи было холодно, но не потому что он был весь изо льда и злого колдовства, а потому что это был банальный каменный замок, которых в Корнуолле полно. Каменный замок с претензией на некоторое изящество фасада, с узкими высокими башнями. Конечно, в нем было холодно без централизованного отопления, но мое кресло стояло у камина, и колдунья приказал принести мне плащ, самый великолепный из тех, что я носил, из белого меха с застежкой из белого металла в центре которой сиял алмаз. Как кусочек льда. Как камни в ее короне. Она была прекрасна как день – Джадис. Как ясный зимний день. И она смотрела на меня как на мальчишку, но я уже смотрел на нее как на женщину.       - Затем, Эдмунд, что только дети Адама и Евы могут править Нарнией. Но пока их нет – а вас не было очень долго, и когда вы уйдете тоже насупит долгая эпоха забвения – тогда правим мы, Хранители. Вместе или порознь. Ты понимаешь, о чем я говорю, Эдмунд?       Я понимал.       - Да, есть короли, а есть регенты. Регент правит, пока король слишком мал или болен.       Колдунья мне улыбнулась – одобрительно, ласково, и для одиннадцатилетнего мальчишки эта улыбка была лучшей наградой. Вряд ли я смогу объяснить суть этой магии, если вы не были мальчишкой, и вам не улыбалась взрослая, красивая женщина, но колдовство тут не причем. Такая улыбка словно приоткрывает перед тобой дверцу и показывает, кем ты хочешь стать, кем ты можешь стать лет через пять или семь. И ты сразу решаешь, что пройдут эти пять или семь лет и ты придешь к этой женщине, и она улыбнется тебе точно так же, но уже немного иначе, удивленнее, что ли, и скажет «Эдмунд, ты так повзрослел».       - Все верно. Много веков в Нарнии правлю я, но придет и другой, мой заклятый друг и враг, Аслан, и он захочет, чтобы дети Адама и Евы служили ему и поклонялись ему, и исполняли его волю. Он будет мудр и добр, Аслан, и перед его мудростью и добротой трудно будет устоять.       - Я не хочу никому служить, - отозвался я, чуть подумав.       - Разумные речи, - кивнула Колдунья. – У слуги всегда есть хозяин, пусть даже он называется другом. Аслан будет этим хозяином.       - А вы нет?       - А я – нет. Но, возможно, тебе покажется, Эдмунд, что я более жестока, чем он, потому что ему нужна власть над душами, я же желаю порядка. Мне все равно кто во что верит. Мне важно чтобы соблюдались законы».       Закон или вера. Буква или дух. Похоже мистер Эдмунд Пэвенси, тезка того самого Эдмунда Пэвенси из книг о Нарнии, серьезно увлекался философией, жаль, что он был так неразговорчив, наша настоятельница обожала дискуссии в духе янсенистов, они бы нашли общий язык. Но вместо этого старик, почему-то, предпочитал мое общество. Потому что меня звали Сьюзен, как ту, другую?       Конечно, уже и речи быть не могло о том, чтобы закрыть дневник. Эта странная трактовка детской книги захватила меня целиком. Я читала, торопливо перескакивая через строчки, уже зная, что не верну этот дневник, что потом, может быть, завтра или через несколько дней, я еще раз его перечитаю, более вдумчиво и внимательно, замечая детали, который сейчас от меня ускользают. Но сейчас я читала с неприличной жадностью, беря больше, чем могу откусить, простите мне такое сравнение.       Я прочла о том, как Эмунд, вернувшись к братьям и сестрам, пытался внушить им, что Люси врет. Не из мелкой пакостности, а потому, что решил – так будет лучше. Если присутствие их в Нарнии способно обратиться катастрофой, то пусть лучше Сьюзен и Питер думаю, что Люси все придумали. Сам он, конечно, собирался как можно чаще туда наведываться.       «Я хотел владеть Нарнией в одиночку, иметь ее только для себя, но к этому эгоистическому – признаюсь – желанию, примешивалось и другое, вполне взрослое решение: в Нарнии нужно сохранить все так, как есть. Кроме того, я всерьез раздумывал о том, чтобы остаться там навсегда, не возвращаться в Лондон вместе со всеми. Это Питеру и остальным мать врала, что отец жив, но я-то видел ту телеграмму. Отец уже не вернется. Питер всегда будет главным. Мать и Сьюзен всегда будут любить его больше меня. Мне не приходило в голову, что пройдет каких-то там лет семь-восемь и все может измениться, а уж лет через пятнадцать все точно изменится. И у Питера появятся другие интересы, и у Сьюзен другие предметы обожания кроме старшего брата. Но попробуйте сказать такое одиннадцатилетнему мальчишке. Потерпи, через пятнадцать лет все будет замечательно! да это же больше, чем вся его жизнь, это же вечность!       И, конечно, мои благие намерения пропали всуе. Потому что ни одна история не идет по сценарию: «а было оно все благоразумно и правильно». Не было благоразумно и правильно. Все мы попали в Нарнию, и тогда мне уже досталось за ложь, и Люси, наша маленькая героиня с ямочками на земляничных щеках, похожая на хомяка-переростка, гордо шагала впереди меня по снегу, демонстративно не замечая такого плохого брата, как я.       Мне тогда удалось сбежать в замок к Белой Колдунье. Там же я узнал, что Аслан вернулся и мои дорогие родственники нашли в нем то, что всегда искали. Оправдание всем своим слабостям.       - Это всегда так, мой мальчик, хаос побеждает порядок.       Джадис стояла на балконе, в короне, в белой мантии. Я стоял рядом, и у меня на голове тоже была корона, и называли меня принц Эдмунд.       - И что будет, когда он победит?       - Сначала ничего. Сначала победители празднуют победу, сто лет, двести, триста… потом победа забывается и сквозь пожелтевшие кости павших воинов прорастает новый порядок.       - То есть порядок все же победит?       Колдунья погладила меня по щеке.       - В свою очередь, принц Эдмунд. Но сначала будет война.       Я собирался воевать под знаменами Джадис против своих сестер и брата, но все вышло иначе. В замок прислали парламентёра. Кентавра. Великолепнейшая скотина и совершенно заносчивая. Звериного в них все же куда больше, чем человечьего. Он объявил переговоры. Не знаю, отчего нельзя было просто обратить его в камень и начать войну, но Джадис сказала, что-то о том, что» в каждой игре свои правила» и уехала. Когда вернулась, оказалось, что Аслан предложил себя в обмен на меня. Дескать, меня держат в плену и подвергают всяческим издевательствам, но он готов выкупить меня ценой своей жизни.       - Когда все закончится, Эдмунд, я заберу тебя обратно, - пообещала мне Белая Колдунья.       И все закончилось. Но не так, как мы надеялись». Я попыталась припомнить содержание книги – ну да, сначала Аслана убили, а потом он воскрес (вполне понятные аналогии), а потом была битва, и Добро победило Зло, и Дети Адама правили Нарнией очень долго, а потом вернулись в свой мир, снова став детьми.       «Я до сих пор спрашиваю себя – а что я мог сделать? Один против Питера и Сьюзен, и даже хомячок Люси обладала среди воинства Аслана определенным авторитетом – она всегда была еще той занозой в заднице. На мне же стояло клеймо «предатель». Была у меня и беседа с Асланом, с глазу на глаз, в шатре. Довольно странно было беседовать с говорящим львом, если хотите знать. Но в целом, все было так, как предупреждала меня Джадис. Аслан казался воплощением доброты и мудрости. Он говорил о семье, о любви, о справедливости. О чести и храбрости. Думаю, Питер Сьюзен и Люси кипятком писались от восторга, настолько это им подходило. Мне – нет. Но мне было одиннадцать лет и я не представлял, как это – быть самому по себе, да мне бы и не дали. Как и предупреждала Белая Колдунья, Аслану нужен был «весь комплект». Четыре человека для четырех тронов. Одним меньше – уже некондиция, уже предсказание не исполнено.       Люси и Сьюзен, похоже, сами поверили в то, что я был в плену у Белой Колдуньи. Питер сделал вид что поверил, но сцену семейного воссоединения разыграл блестяще. Я даже в битве участвовал. Ну как участвовал, присутствовал, а рядом со мной были четыре кентавра на тот самый случай, если я решу поприсутствовать на другой стороне. Не сильно-то это и расходится с книгой, разве что в деталях, а кто знает эти детали кроме меня?       Но кое-что я все же сумел сделать, став одним из королей Нарнии.       Я всеми силами старался поддерживать порядок. Питеру и Сьюзен было скучно слушать про налоги, про регулярную армию, про внутреннюю полицию, про товарооборот. Да и времени не было, они же несли счастье и мир, то есть устраивали торжественные выезды, чтобы народ мог их увидеть и поблагодарить. Люси на какое-то время, как ни странно, стала моей помощницей, когда до нее дошло, что такой красавицей как старшая сестра ей не быть и она навсегда останется «малышкой Люси».       Так же я нашел место заточения Джадис, ее ледяную тюрьму и позаботился о том, чтобы в самых отдаленных уголках Нарнии зародилось что-то вроде культа поклонения Белой Матери. Примитивного, но оттого популярного. Не стоит недооценивать силу хаоса. И силу человеческой веры. Если я все правильно рассчитал, то через несколько сотен лет Джадис сможет освободиться.       А потом Нарния просто выбросила нас прочь. Отчего так произошло – не знаю, может быть, мы сделали все, что должны были сделать, может быть наоборот, она устала ждать, когда мы сделаем то, для чего нас призвали.       Больше мы туда не вернулись.       Все эти сказки о том, как мы возвращались туда снова и снова – ложь. Потому что никому не дается второй шанс. Древние короли не возвращаются, они остаются легендой. Надеюсь только на то, что со временем порядок победил хаос. И Джадис освободилась. И посмотрела на тот мир, к которому приложил руку ее принц Эдмунд и осталась довольна. После того, что с нами случилось, нельзя было рассчитывать на то, что мы будем расти как обычные дети. Когда закончилась война, мать получила четверых проблемных детей, не желающих её слушаться (еще бы, мы же столько лет были королями и королевами Нарнии). И, как только закончилось детство, мы поторопились разлететься в разные стороны. Встречались изредка, три раза на свадьбах Сьюзен – сестрица сделала замужество своим хобби, один раз, когда Люси получила ученую степень. Питер стал военным – это было ожидаемо. Я же… я стал никем. Я стал искать способ вернуться, один. Пока не понял, что это бесполезно. Эта дверь для меня больше не откроется».       Я перевернула последнюю страницу, ожидая обнаружить за ней еще что-то, или пустые листы, дневник и на половину не закончился, но обнаружила другое. Вырезанную в страницах полость, в которой лежала застежка из белого металла с прозрачным камнем в центре.       Нет, я не скажу что тут меня охватило понимание того, что все написанное было правдой, или что-то вроде этого. Дело близилось к утру, я всю ночь просидела за чтением, у меня слезились глаза и голова была тяжелой. Я просто держала застежку на ладони и думала о том, как нужно верить в свою историю, чтобы сделать для себя подобную вещицу, несомненно дорогую и материалом и стилизацией под старину. Я положила застежку в дневник, дневник спрятала под подушку и решила поспать хотя бы те пару часов, что мне оставались.       Похороны мистера Пэвенси были короткими. Я стояла у могилы вместе со всеми и смотрела на гроб, в котором лежало тело старого чудака, который мнил себя тем самым Эдмундом Пэвенси. Может быть, даже всю жизнь. Мне было его жаль, но что я могла сделать? Только исполнить свой долг и молиться за его душу.       Постепенно сестры и наши пансионеры из приюта (те, кто мог передвигаться хотя бы на ходунках) разошлись, а я все стояла у свеженасыпанного холма, размышляя над тем, что фантазии, конечно, могут сделать нас счастливыми, но это явно не тот случай. Не был Эдмунд Пэвенси счастлив.       - Зато он знал правду.       Я обернулась.       За моей спиной стояла женщина в белом.       - Он знал, что есть двери в сказку, которые открываются. Пусть только один раз, когда ты ребенок, но они есть.       - Это жестоко.       - Нет, это благоразумно. Потому что если двери в сказку распахиваются настежь и для всех, наступает конец света. Сказки, дочь Евы, бывают разные… но это уже не проблема Эдмунда. Это уже твоя проблема, сестра Сьюзен.