World without you

Вспышка света его ослепила. Он решил, что так, наверное, рождаются сверхновые. Ничего не видел, не слышал, не чувствовал, будто все органы отказали разом. До этого было невыносимо больно, а сейчас — ничего, полная апатия ко всему извне и какое-то до смешного очевидное покорное смирение перед его участью: мы не выбираем судьбы. Тони уже однажды умирал от застрявшего в груди осколка, но тогда не было ни Таноса, ни Мстителей, ни Камней Бесконечности, а всего лишь люди — люди, которые убивали таких же, как они, и которым было до лампочки, летит ли на Землю фиолетовый титан, который хочет их уничтожить. Люди продолжали нажимать красные кнопки для запугивания себе подобных, не догадываясь, что однажды может не стать ни тех, ни других. Кто-то бежит к нему. Стив. Капитан. Человек, которого он любил и ненавидел все эти годы одинаково сильно, сейчас сбивает колени в кровь, падая на землю подле него, что-то беспорядочно повторяя, словно в бреду. Тони его об этом не просил; ему практически ничего от него не нужно, но внутри что-то сжимается при виде потерянного и впервые не представляющего, что нужно делать, капитана, который всегда находил выход. — Тони, пожалуйста, не закрывай глаза. Я здесь, — он ловит его руку и прижимает к своим обветренным и растрескавшимся губам, сцеловывая с пальцев застывшую кровь и налипшую на дрожащие фаланги выжженную землю. — Я здесь. Старк бездумно крутит головой из стороны в сторону, пытаясь уловить источник звука. Уши заложены, глаза не сразу фокусируются на капитане, пока всплывающие вокруг отдаленно знакомые лица наслаиваются одно на другое. Слова Роджерса звучат протяжным горным эхом. — Ты сделал это, — он вдруг берет его лицо в свои ладони и заставляет посмотреть на него в упор, ведь только тогда Тони по-настоящему видит. Он какое-то мгновение вглядывается в родные черты, будто не признает, но Стиву плевать: главное, чтобы жив остался. Он готов стать для Тони незнакомцем в метро, прохожим в парке, подкармливающим после пробежки голубей, человеком из очереди на кассу супермаркета. В конце концов, всего лишь одним из тех семи миллиардов людей, которые знают о существовании Железного человека, но о существовании которых не знает он. Стив почти соглашается с этим выдуманным условием такой же выдуманной сделки с самим собой, но Тони хрипит сквозь зубы его имя, и все встаёт на свои новые, но отчего-то неправильные места. — Ты спас мир, — он давит улыбку, стараясь держать широко раскрытыми начавшие слезиться глаза. — Мы, — отрывисто вбрасывает Тони, точно каждое слово для него непосильная тяжесть. И смотрит ведь с таким упрямством, словно бросает вызов: попробуй переубедить умирающего. «Так я и думал», — буквально говорит всем своим видом, и если бы мог, то, конечно, надменно бы улыбнулся или съязвил что-нибудь сардонически-острое. Но вместо этого он неотрывно глядит на капитана, и Стив наперед знает, что никогда не сможет забыть этот взгляд, даже если очень захочет. — Иначе быть… не могло, — Тони двинет головой, желая отвернуться, но слезы брызжут из глаз и, скатываясь, неприятно щиплют кожу, словно разъедают обугленную плоть. Ему было больно дышать. Грудная клетка его с трудом поднималась и опускалась под бронёй, и под конец он почти не мог говорить — всего лишь двигал губами, но Стив разобрал, Стив понял, ведь его наметанному глазу военного этого едва заметного движения было вполне достаточно. «Мне так жаль», — левый уголок губ на мгновение чуть приподнялся в подобии мрачной улыбки, мол, так уж вышло. — Мне тоже, — и лицо Стива искажается безобразной гримасой боли, что можно подумать, будто ему только что в одночасье сломали все двенадцать пар ребер. Рука Тони бесчувственно скользнула вниз. Аквамариновый свет реактора погас. Капитан долго смотрел на мертвенно-бледное обгоревшее лицо человека, чьи глаза более не выражали ни ненависти, ни любви, ни безразличия — ничего. Они были стеклянными. Полураскрытые губы будто застыли в порыве сделать глоток разреженного воздуха, и все тело его как бы ожидало момента, чтобы вновь наполниться жизнью. Но Тони больше не двигался; сердце его, сделав последнее усилие, ухнуло глубоко вниз. Стив уже не помнил, как выпустил его безжизненную ладонь и закрыл ему глаза, снял шлем и положил рядом с обломком красно-синего щита с звездой по центру. Плечи его задрожали в беззвучных рыданиях; он уронил голову на грудь и спрятал в руках лицо. Питер за его спиной кричал до хрипоты.

***

— Я всем говорю, что мы должны идти дальше. Забыть то, что было, и пытаться жить по-новому. Через силу, через принципы, перенося выпавшие на нашу долю испытания и думая о том, как помочь тем, кто живет в настоящем, чтобы у них было достойное будущее. Я говорю, что прошлое нужно похоронить, закопать глубоко под землю, но сам не способен на это. Прошлое — все, что у меня есть. Он больше не встречается с людьми, которым раньше нужна была его помощь. Их проблемы разрешились одним щелчком, который стоил Тони Старку жизни. Их родные и друзья вернулись, заселили опустевшие дома и начали налаживать инфраструктуру. Все закрутилось, завертелось, зашевелилось, и только Стив Роджерс не укладывался в этот слаженный механизм заново отстроенного мира, так и оставшись где-то на его задворках. Он не хотел никому говорить, что ему является муж в домашней одежде и с растрепанными волосами. Вот Тони сидит нога на ногу на краешке ванной и рассуждает о политике, пока Стив, облокотившись спиной о холодную плитку стены и обняв колени, мокнет под включенным душем, отсутствующим взглядом уставившись на образ, так четко нарисованный ему его воображением. Вот он стоит посреди кухни, спрашивает, что пишут в Нью-Йорк Таймс и почему Пит до сих пор ходит с тем протертым рюкзаком, когда родители еще на его пятнадцатилетие подарили ему новый. Стив Роджерс со слезами отскребает с пола яичницу из выпавшей из рук сковородки. Вот он лежит с ним на одной постели, закинув обе руки за голову, говорит о квантовой физике и перемещениях во времени, о том, почему Говард Старк был не самым лучшим отцом, но великим человеком, и почему кофе без сливок отвратителен. Стив немигающим взглядом сверлит потолок, не веря в то, что это происходит с ним. Даже считавшийся в свое время мертвым Баки и старые фронтовые товарищи так его не беспокоили. Вторая Мировая спустя десятилетия стала туманным воспоминанием, и Стив искренне ждал, когда это случится с решающей битвой против Таноса, но события в его голове были еще слишком свежи, и Стив не просто не хотел забывать — он не мог физически. Он даже возвращается в семидесятые ради пятичасового разговора с Пегги Картер, которая, конечно, не открывает ему Америку (какая ирония), но призывает заново собрать себя по кусочкам и продолжать двигаться дальше, потому что Стив, в отличие от неё, несет ответственность не только за себя, но и за сына, и потому что Тони хотел бы этого больше всего на свете. — Будь тем, кем он всегда тебя считал, — агент Картер с едва заметной проседью на висках ободряюще улыбается своими ярко-алыми губами. Стив хочет сказать, что не знает и даже боится узнать, кем он был для Тони последние несколько лет после всего, что случилось между ними из-за Барнса и проклятого договора, но женщина понимающе молчит, ничего больше из него не выпытывая, и Стив так и не вскрывает шкатулку болезненных воспоминаний прошлого (настоящего вполне хватает). Наивно полагая, что следующее путешествие в 2012 исправит его эмоционально нестабильное положение на грани срыва и приближающейся истерики, Стив впервые за долгое время ругается с Беннером, когда тот отказывается его отправлять. — Ты только себе сделаешь хуже, — твердит без перерыва зеленый гигант, который, к слову, научился жить с тем, что ему дано, извлекая из этого максимальную выгоду и позитивные эмоции, и Стиву вдруг кажется, что с обрушившимися на их головы проблемами справляются все вокруг, кроме него. — Я хочу его увидеть, — настаивает капитан, и Брюс, устало потирая переносицу с отпечатавшимися на ней следами от очков, вводит координаты времени и места, до упора поворачивая рычаг на панели. Стив Роджерс перемещается к тогда еще живому, но еще не мужу, только ничего не происходит. Тони Старк все также проходит мимо, улыбаясь и кокетничая с персоналом у лифта, попутно отвечая на вопросы во всем заинтересованного Тора и стуча лакированными каблуками по мраморному полу фойе. Стив смотрит на это изнутри светящееся счастьем щетинистое лицо, и сердце его разрывается. В настоящем ничего не изменится, если он сейчас выбежит ему навстречу и, стиснув его лицо в ладонях, прижмется губами к его губам и будет целовать, пока не кончится воздух. Все останется на местах, даже если он задержится в этом времени на полвека или больше, если проживет еще одну из сотен своих жизней вместе с ним. Потому что в настоящем Тони умер, и он также умрет в каждой из возможных Вселенных, что, по своей сути, лишь вопрос времени, которого у Стива теперь целый вагон с маленькой тележкой и которого уже не осталось у Старка. — Хватит, — приказывает он пустоте, просыпаясь в три часа утра от того, что Железному человеку в его голове захотелось поговорить. — Я больше не могу. Стив не думал, что сломается. Он привык терять людей начиная с сорок первого, но лишиться Тони Старка был решительно не готов и сейчас изо всех сил старается жить по новой, но почему-то получается только наполовину (если получается вообще). Он честно пытается сохранять внешнее спокойствие, но люди рядом не слепые и не глухие, чтобы не замечать произошедших в нём перемен. Все сочувствуют, сами будучи в трауре по павшим товарищам, поддерживают, хотят помочь в воспитании Пита и простых домашних обязанностях, но никто не предлагает ему вернуть его, потому что, наверное, не в силах: ни Доктор Стрэндж со своим колдовством, ни Хэнк Пим заодно с самыми блестящими умами человечества. — Я всего лишь плод твоего воображения, Стив, — хмыкает нереалистичный (потому что живой) Тони Старк и скрещивает руки на груди, отвлекая его от раздумий. — Ты сам хочешь, чтобы я тут был. Но так, по сути, и есть. Для Стива Тони все еще жив, несмотря на то, что погиб прямо на его застеленных влагой глазах, сжимая в своей ослабшей руке его руку и прикладывая дрожащую ладонь капитана к затухающему реактору. Жив нематериально, и потому Роджерс непроизвольно выдумал его, чтобы без невыносимого чувства вины смотреть на уплывающий в цветах реактор. Только это не помогло, а лишь усугубило его растущие параноидальные наклонности. — У нас было так много времени, а я не успел сказать главного, — Стив качает головой, уперев руки в бока. Почти настоящий Тони кривит улыбку, и морщинки в уголках добрых глаз становятся глубже: Стиву не нужно было этого говорить, ведь даже с распоротым надвое сердцем Старк всё и так знал. Питер, видя, как отец разговаривает с пустотой, сделал неуверенный шаг навстречу. Он позвал его дважды, прежде чем Стив повернулся. — Пап, его не вернуть, — старается говорить бесстрастно, точно констатирует научные факты. Пытается теперь ему во всем подражать, и Стив делает вывод, что каждый справляется с этим по-разному. — Как и тётю Нат. И Вижена. И Гамору. Ты ведь знаешь это? Стив кивает несколько раз, пряча заплаканные глаза в пол. Время лечит всех, но не его. — Но ты… Мы... Мы должны жить, — Питер подбирал взрослые слова и старался контролировать голос, чтобы не зарыдать прямо в середине предложения. Он сглотнул подступивший к горлу ком, запрокинул голову кверху и сделал вдох ртом, собираясь с мыслями. — Он погиб, чтобы мы жили. Питер закусил губу, чтобы она не дрожала, и сильно нахмурил лоб. Он плакал каждый раз, когда говорил о Тони. Он ничего не мог с собой поделать, но слезы сами выступали на глаза, как только он начинал выстраивать друг за другом бессвязные цепочки слов, чтобы хоть немного приободрить отца, который столько лет не видел любимого человека, чтобы однажды потерять его насовсем. — Мы должны сделать так, чтобы его жертва не была напрасной. Это то, что ты мне говорил, помнишь? — Питер взял большую мозолистую ладонь Стива и сжал в обеих руках, поглаживая выступающие острые костяшки с содранной на них кожей кончиками своих пальцев. Стив поднял на него воспаленные глаза и вложил в хоть и вымученную, хоть и рассеянную, но так необходимую сыну улыбку оставшиеся силы. Питер от неожиданности, что его слова подействовали, на мгновение забыл, о чем он говорил. Горький непроизвольный смешок вырвался из его горла. Он тут же шмыгнул носом. — Я помню, Пит, — Стиву, однако, было тяжело говорить: он выдавливал из себя каждое слово. Блуждающий по комнате взгляд вдруг остановился на двери в прихожей и замер. Тони был там. Стоял и улыбался, убрав руки за спину и чуть склонив голову. Наблюдал. Он кивнул мужу, направляясь к выходу, помедлил немного у порога, но затем обернулся через плечо и заговорщицки подмигнул. Стив зажмурился до цветных расплывчатых бликов, отсчитал до десяти и резко распахнул глаза. Питер смотрел на него растерянно, неловко поджав под себя ноги и нервно дергая туда-сюда молнию на ветровке. В прихожей никого не было. Стив глубоко втянул носом воздух и почувствовал, что дышать почему-то стало проще. В один момент невидимый десятитонный груз с его плеч куда-то подевался. — Мы обязательно справимся, — он посмотрел сквозь Питера, на всякий случай перепроверяя, не спрятался ли воображаемый Тони Старк за прикроватной тумбочкой. Затем ласково взглянул на сына и произнес то, что должен был сказать раньше, но на что нашел в себе силы только сейчас. — Ради тех, кого с нами больше нет и во имя их жертвы. Ради мира во Вселенной. Ради Тони. Клянусь, Пит, я.. Стив не успел договорить и протянуть руки, как Питер кинулся к нему на шею, вцепившись пальцами в широкую спину отца, вжимаясь в его большую сгорбленную фигуру, всхлипывая и уже не скрывая вырывавшихся из горла завываний и сдавленных криков, которые комом копились все эти месяцы. Стив рыдал тоже. Оба понимали, что им это было нужно, и оба старались вместе со слезами выплакать всю горечь утраты родного человека. И стало легче. Не сразу, не в эту же минуту, а потом, спустя время, когда восстановились города, воссоединились семьи и мир потихоньку вернулся в привычное русло. Стало легче, но не потому, что плакать уже было нечем, а потому, что и Стив, и Питер его отпустили где-то на уровне подсознания, постепенно учась жить в мире без Тони Старка, но в мире, который он им подарил. Ведь конец это всего лишь часть пути.