My R

Последние минуты рабочего дня. Большинство работников разошлись по домам, ведь мало кто горит желанием поработать сверхурочно и провести неоплачиваемые часы, которые можно было бы потратить на более приятное занятие в кругу семьи, друзей или в компании любимой книги, в душном, замкнутом кабинете студии. Поэтому никто не заметит то, что собирается сделать Уолли. Он медленно поднимался на крышу студии. Каждый шаг давался с трудом, словно его что-то отягощало, тянуло к земле. Сильная усталость брала вверх. Но сегодня он покончить со всеми своими проблемами. Раз и навсегда освободиться. Даже не верилось, что, казалось бы, самый весёлый и оптимистичный человек в студии, что практически не унывал, решился на такое. Раздался скрип открывающийся двери. Вечерний воздух моментально окутал со всех сторон парня, заставив того поежиться от холода. Лёгкий ветерок играл с черными прядями, что выглядывали из-под берета. Заходящее солнце бросало красноватый блеск на уставшее лицо, на котором замерла грустная полуулыбка. В прищуренных, темных глазах, в которых давно погасли искорки задора, отражались последние дневные лучи. Глубоко вздохнув, Уолли подошёл ближе к краю. Он уже хотел снять свои почерневшие от пятен засохших чернил туфли, как заметил, что до него уже здесь кто-то был. Подняв голову, Фрэнкс был очень удивлен, узнав Сьюзи Кэмпбэлл, актрису, что раньше озвучивала Алису Ангела, и что недавно была со скандалом убрана с этой роли. Девушка дрожала, стоя на краю крыши. Трясущиеся руки, что мертвой хваткой вцепились в перила, с трудом могли держать её, и казалось, что вот-вот её тонкие ножки не выдержат, и она сорвется вниз. Лица не было видно из-под свисающих светлых волос до плеч, но Уолли мог поклясться, что на нем отражался страх и паника. Она боялась, неотрывно глядя в бездну под ногами, но была решительно настроена на то, чтобы раз и навсегда покончить со своими проблемами. — Эй, не смей, прошу! — неожиданно для себя прокричал уборщик. Девушка вздрогнула и удивленно повернулась к нему. Она явно не ожидала такого. Фрэнкс подошёл ближе, оперившись локтями об перила. Зачем он это сказал? Он не должен волноваться по этому поводу. Уолли был раздражен тем, что момент был упущен, и тут уже кто-то был. — Ну, так расскажи историю свою? — слегка равнодушно спросил он. Сьюзи, заложив прядь за ухо, тяжело вздохнула. — Таких историй в мире тьма. Я думала, что Она моя судьба. Только как они могли не ответить «да»? — грустно прошептала актриса, потупив взгляд. Уолли задрожал, в попытке сдержать смех. Он не выдержал, и громко, нервно захохотал, тем самым сильно смутив девушку. — О, боже мой, ты серьезно?! А ты еще вперёд меня летела! Хотела жизнь закончить на такой вот фигне! — слова парня сильно задели девушку за живое. На её глазах выступили слезы, а маленький, аккуратненький ротик скривился от досады и обиды. Тем временем Уолли успокоился и с серьезным видом добавил. —Убить себя если прихоть не сбылась? Зачем? Зато ты не испытала боль, когда угасла страсть. Да, Уолли знал, как это больно и до безумия обидно, когда, потеряв к тебе интерес, важный для тебя человек бросает и предает. Сьюзи счастливая, что не узнала, какого это. — Спасибо, что выслушал меня, — поправив свою черную юбку, девушка улыбнулась и ушла, оставив лишь слова.

***

На следующий день Уолли пришел в тоже время, в тоже место. Уж сегодня он-то сможет. Но стоило ему подойти к перилам, как он сразу же нахмурился, заметив сидящего на краю крыши парня, что пустым, нервным взглядом уставился вниз. Голубые глаза опухли, руки нервно бегали по слегка вьющимся волосам, что растрепал ветер. Все лицо было измазано чернилами, а за ухом красовалась тонкая кисточка. Шон Флинн — местный мастер игрушек — тоже был чем-то недоволен в жизни. Уолли ничего не оставалось, кроме как окликнуть того. — Ну, расскажи историю свою. В чем же был мир с тобой жесток? — спросил Фрэнкс, облокачиваясь об перила. Шон лишь посмотрел на него равнодушным взглядом и, отвернувшись, стиснул зубы, пытаясь пересилить себя. — Ты, наверное, слышал это раньше. Все меня гнобят, ненавидят и призирают. Издеваются, как могут. Используют как какую-то вещь. Нет места, где были рады мне! — сказал сквозь стиснутые зубы кукольник. Уолли лишь недовольно прыснул, устало проведя рукой по лицу. — Ну что за дрянь! Ты ещё вперёд меня летел! Хотел жизнь закончить на такой вот фигне! — возмутился парень, передернув плечами и наблюдая за тем, как его собеседник стыдливо поджал под себя ноги. — Пускай это так, но подумай о родных теперь. Тебя ведь любят дома, там всегда накрыт для тебя стол, ты ведь знаешь! Да, Уолли знал, о чем он говорил. Ведь, будучи «гадким утенком» в семье и лишенным всякой поддержки дома, он мог только мечтать о подобном. Шону повезло, что ему есть куда пойти. — Я что-то голоден, — встав, сказал Флинн и тихо ушел. Каждый день кто-то был на крыше. И каждый раз Уолли внимательно выслушивал рассказы, советуя уйти. Кого-то заела работа, кто-то утопал в долгах, у кого-то рухнули все надежды и мечты, кого-то предали и бросили, на кого-то просто давили обстоятельства. Возвращая в душу свет, он оставлял чужую боль себе. Но никого не интересовало, почему здесь был уборщик. Не было никого, кто бы мог сделать то же самое для него. И эта боль с каждым разом всё росла, питаясь только самим парнем, становясь всё сильней.

***

Впервые на крыше Уолли увидел ту же боль, что и у него. Мужчина сидел прямо на краю перил, закуривая сигарету. Его темно-каштановые, длинные, растрепанные волосы красиво переливались всевозможными красными оттенками в ярких лучах уходящего солнца. Закатанные по локоть длинные рукава желтой рубашки под плотным черным жилетом едва заметно трепетали на слабом ветру. Мужчина, словно почувствовав на себя пристальный и внимательный взгляд, поднял поникшую голову. Он будто чувствовал тот самый немой вопрос, что повис в воздухе. — Понимаешь, Уолли, я чувствую, как гнию изнутри. А гнить в живом или в мертвом виде — без разницы. Одинаково противно естественный процесс. Дома находиться не могу, шрамы никак там не залечу. Пыткой возвращение зову, и потому оказался тут, — не поворачиваясь, тихо сказал он, жуя во рту свежую сигарету. Уолли сделал несколько мелких шагов в сторону киномеханика на трясущихся ногах, робко протягивая руку. Он меньше всего ожидал встретить здесь его. Норман Полк был одним из самых важных — если, конечно, ни самым важным и любимым — человеком в студии. Он был одним из немногих, кто мог защитить от нападок начальства, у кого можно было укрыться от любых проблем и сумасшествия студии. Хоть он часто злился на себя из-за того, что никак не мог помочь уборщику, Уолли был благодарен, что тот не отвернулся от него. За все эти годы он привязался к нему, и сейчас, видя, что Норман готов в любую минуту спрыгнуть вниз, делало только больнее. Фрэнкс, лишь бы не видеть сейчас его на краю пропасти, был готов простить киномеханику все: разбросанные везде окурки, выкуривание по нескольку пачек сигарет в день, холодность и резкость, некоторые грубые манеры, слишком пессимистичный взгляд на вещи. В тот момент Уолли мог промолчать, и молча наблюдать за всей этой картиной, но он не мог. Он не сможет себе простить, если не попытается ничего предпринять. Поэтому он прокричал то, во что уже не было веры. — Эй! Не смей, прошу! — подавляя горький ком в горле, крикнул Уолли, резко и крепко обнимая Нормана со спины. Полк вздрогнул от неожиданности, выронив сигарету изо рта. Он изумленно повернулся лицом к уборщику. У того из глаз брызнули крупные капли слез, что он уже не мог сдерживать. Казалось, что в тот момент вся накопленная боль вырвалась наружу вместе со сдавленными, громкими всхлипами и истеричным рыданием. Впервые Уолли не мог никого остановить, он лишь сильнее прижимался к мужчине, хватаясь дрожащими руками за ткань жилета. — Умоляю, просто уйди! — звенящим голосом прошептал Фрэнкс, соскальзывая вниз на холодный пол крыши.— Мне больно и мучительно смотреть на твою боль! Последние слова, выдавленные с трудом изнутри, он практически прокричал, свернувшись калачиком и обхватив голову руками. Хоть в тот момент он и выглядел глупо и жалко перед Норманом, но ему совершенно не хотелось видеть то, что происходило возле и вокруг него. Хотелось просто провалиться под землю, раствориться исчезнуть и раз и навсегда. Он рыдал словно маленький ребенок, которому сообщили дурные, непоправимые новости, и что не в силах исправить ситуацию. Какого было его удивление, когда через некоторое время его коротко погладили по спине. — Видно, сегодня не мой день, — раздался над головой уборщика тихий смешок. Уолли приподнял взгляд и увидел перед собой Нормана, что, вяло улыбнувшись, медленно шагал в сторону выхода.

***

В этот раз никого не было. Только Уолли сам с собой. Теперь уж точно никто не сможет помешать принять это решение. Фрэнкс бесшумно пробрался к краю крыши и ловко пробрался сквозь железные прутья перегородки. Ну что ж, пора. Тяжело вздохнув и грустно улыбнувшись, он снял берет и куртку, где лежали его скромные сбережения, те самые пресловутые ключи, из-за которых ему часто сильно влетало, и пара ценных мелочей. Там, где он окажется потом, ему это не понадобится. Заходящее солнце ласково грело бледную кожу последними лучами, бриз слабо играл в растрепанных черных волосах. Какой чудесный день, чтобы покончить со всем раз и навсегда, чтобы, наконец, стать свободным. Уолли расставил руки в стороны, уже был готов шагнуть в пустоту, как вдруг… — Эй, не смей, прошу! — окликнул его грубый, звенящий мужской голос, и сильная ладонь крепко стиснула его запястье.