двуспальная кровать памяти

Джеймс серьёзно подсел на крепкий алкоголь. Он пьёт стаканами, курит до фильтра и ругается матом всякий раз, когда его размышления прерывают. Он не слышит никого (не желает). Сидит целыми днями в этой старой квартире с задрипанными обоями и теребит в руках последнее напоминание о ней. Наталья. До исступления сглаживает помятые края фотокарточки, на который они, такие беззаботные, смотрят друг на друга, желая наброситься с жаркими поцелуями. Сейчас, он один. Такой большой, взрослый дядя, а сидит в самом углу комнаты и дуется на весь мир. Ладно, не дуется. Просто проклинает. Громко и матом. Проклинает за то, что так бесцеремонно было отнято то, что принадлежало только ему. У маленького мальчика забрали любимую игрушку и сломали её, а чтобы никто не узнал — хорошенько спрятали. Но, Джеймс знает, что его игрушки всегда оказываются на своих местах. Тем более, это не игрушка. Это Наталья Романова. Его Наталья. Джеймс Барнс молчит, но в этом молчании нет ничего хорошего. Он готов пальцы свои раздробить, лишь бы выбраться отсюда. Бежать-бежать-бежать, пока не откажут ноги. Бежать, пока лёгкие перерабатывают кислород. Бежать, чтобы найти: себя, её, их вместе. Вместе. Только вместе. На большой, двуспальной кровати, в которой терялось время и все их негативные мысли относительно мира. Борцы за справедливость. Чёртовы борцы за справедливость. Они оба бросались в самый омут, чтобы спасти не только город — всё человечество! И, где же благодарность? На большой двуспальной кровати, что пропахла ею. Джеймс упивался ею. Пил её просто до дна, как сейчас водку. Она напоминает ему о Наталье. Потому что русская? Потому что сбивает с ног! Приступы агрессии становятся всё частыми гостями. Ванда Максимофф, которой было поручено присмотреть за Джеймсом, иногда просто не справляется с этим. Странно, что ведьма, которая сражалась с Таносом, не может сдержать съехавшего с катушек Джеймса. — Она жива! Жива! — Вопил Джеймс, но Ванда, в такие моменты, крепче держала дверь. — Неужели вы, блять, этого не понимаете? Он орёт матом всё громче, пытается снести с петель дверь, но с телекинезом Ванды не так уж и легко совладать. Но, у неё обливается сердце кровью не меньше. — Джеймс, пожалуйста, прекрати. — Взмолившись, произносит Ванда, пытаясь образумить разбушевавшегося Барнса. — Не заставляй меня делать то, что мне совсем не нравится. По ночам становится ещё сложнее. Джеймс забыл, когда последний раз спал, следовательно — спутанность мыслей на фоне сильного стресса. Каждые пять минут он достаёт из кармана ту самую фотокарточку, а в следующую секунду просто выбивает дверь. Боль делает человека не сильным, а сумасшедшим. Потеря того, кем ты дорожил, кого оберегал, кто въелся прямо под кожу вместе со своими колкими фразами, фирменной улыбкой и взмахом головы. Она въелась в его мысли, заставляя вновь и вновь возвращаться на ту самую двуспальную кровать…