cannot decide

it’s not easy having yourself a good time. шимазаки рё рожден для того, чтобы от души веселиться. его цель в жизни — буквально найти то, или того, с кем будет весело всю его долгую и не менее ебаную жизнь. потому что не каждый, на самом деле, может выдержать веселье шимазаки рё. оно сильнее любой любви, ненависти, счастья или печали. оно чернее чем омуты марианской впадины, и ярче, чем истинный лик зевса. веселье шимазаки — это сила. видоизмененная, извращенная, поломанная — но такой больше нигде не найти. правда, это пока что гипотеза. greasing up those bets and betters watching out they don’t four letters первое веселье, свалившееся на голову шимазаки — это его способности., но как может веселить то, что в итоге срастается с тобой в единое целое? со временем оно, не изменяясь и не модифицируясь, поднаторело и перестало приносить тот кайф, какой нужен рё, чтобы жить было вкусно. быть сильным — скучно. поэтому рё идет искать приключений на порог к сузуки тоичиро. молодой и амбициозный, он полюбился всем, а его сила — и подавно. быстрый взлет по карьерной лестнице повеселил лишь недолго, оставив за собой приятный осадок в виде редких разрушительных миссий. поездить посмотреть свет, забывая кое-где свои метки — прикольно и свежо, но не более. как слишком сладкий алкогольный мохито., но управлять дураками и слабаками стало неинтересно, а серьезность предприятия вгоняла в тоску. быть сильным — скучно. fuck and kiss u both at the same time, а вот ханазава теруки — это весело. это, мать его, всегда весело. быть с ханазавой теруки — весело так, что аж больно, что кости хрустят, ногти царапают ладони до мяса, а мозг отказывается работать нормально. вообще, рыть самому себе могилу не должно быть весело, но оно, к счастью или сожалению, является таковым. потому что ханазава теруки для шимазаки — это такие эмоции, как ни один наркотик не вштырит, это не то что веселье — бесконечная эйфория. трахаться с ханазавой теруки еще веселее, кстати. это подарок судьбы, можно, наверно, подумать, но это, скорее, обоюдоострый меч, удачно балансирующий будучи воткнутым в шеи этих двоих. адреналин кормит ненасытную скуку, усыпляя бдительность и пробуждая необузданную энергию. ханазава теруки — катализатор, подсластитель, ложка меда в бочке дегтя. он — веселье шимазаки рё. smells like something not forgotten curled up died and now it’s rotten. «на каждого сильного найдется сильнее» — гундел тоичиро. пффф. да ладно, ну пусть попробует., но случается очередная миссия — на родине босса, и шимазаки думает: «неужели тут все такие?» какие «такие» непонятно., но какие-то вот. выдающиеся. потому что пацан по имени ханазава теруки, безусловно, выдающийся. потому что в итоге, малец и правда попробовал быть сильнее, и, конечно, не нашелся таковым., но оказаться наравне — это совсем другое дело. и это врезается в память, мозг, руша все распорядки дня и взбалтывая все бутылки с газировкой. сила теруки такая же извращенная и исполосованная шрамами, как и у шимазаки. гипотеза опровергается — не только сила рё — это веселье. потому что веселье теруки — тоже сила. совпадение? вряд ли. это случилось так неожиданно и внезапно, разорвав скучную реальность, что шимазаки, наверно, завелся бы., а может, обдумал бы все. а может быть все сразу. не будь это разгар боя. i’m not a gangster tonight don’t wanna be a bad guy — я не буду бить того, кто слабее, — пожимал плечами шимазаки, а пацан лишь все больше распалялся. злился забавно, что-то пытался доказать. но шимазаки рё знает все на этом свете, ему невозможно что-то доказать. для него все — аксиома, или же наоборот — бессмысленные теоремы. редко какая находила подтверждение. кроме той, что теруки и шимазаки — охотники до веселья. сильные охотники до веселья. — с чего ты взял, что я слабее? а ведь практического доказательства нет? придется проверить и узнать. главное, поаккуратнее — не хочется сбивать такую спесь. — я не хотел быть жестким, честно, — раскаивается шимазаки, наступая начищенной туфлей на грудь ханазавы. поаккуратнее не получилось, — но ты был плохим мальчиком. мне пришлось стать им тоже. доохотился, ханазава теруки. всегда с тобой сплошная сумбурщина да пошлятина. i’m just a loner baby and now u’ve got me my way пацана, по-хорошему, стоило сдать тоичиро. он ведь сильный эспер, его можно было бы использовать на благо Когтя. но разве не интереснее использовать его на благо себя? охотиться вместе — всегда веселее. особенно, когда ты всю жизнь одинок. особенно, когда теория твоего одиночества оказывается похерена одним несносным мальчишкой, что, даже лежа под тобой, пытается сохранить достоинство. вот так кадр. — ты идешь со мной, пупсик. на такое обращение ханазава морщится, будто съев неспелый лимон. чего, спрашивается, нос воротить от собственного альтер-эго? приставка «альтер» мешает, наверно, но без нее все это слишком постно выглядит. ему потом оно, конечно, понравится. но это потом. сейчас ему лишь есть свои лимоны со скорбным лицом. i can’t decide whether u should live or die or u’ll probably go to heaven please don’t hang ur hang and cry — зачем ты забрал меня к себе? я тебя об этом не просил. — пока не просил, — давит словами шимазаки сильнее, чем рукой чужое горло. ханазава закатывает глаза — или это ему кислорода не хватает? — и рё отпускает его, подталкивая на кровать. квартира в городе Н — за грязными окнами красивым пожарищем мерцают здания, парки, кварталы. вместо треска дров — крики людей. теруки не лыком шит, хочет отбиваться хотя бы для вида, не хочет показывать, что картина за стеклом его ужасает, хочет показывать, что нехватка воздуха для него проблемой не является., но в итоге откидывается на подушку с усталым видом, дышит большими глотками. пытается подорваться с места и тут же расставить все точки над и, да вот не его это прерогатива. — ты меня уже заебал, — грубит пацан, исподлобья смотря на нависающего сверху шимазаки. неумелая попытка словестного сопротивления была встречена снисходительным и довольно неоднозначным хлопком по коленке. рука рё, к слову, там и осталась. — да когда же я успел? — усмехается тот, хищно облизываясь. ханазава напрягается, — расслабься, ничего я с тобой не сделаю. если будешь следить за языком — а иначе придется мне. теруки никому не верит на слово, несмотря на то, что показательная угроза довольно устрашает. поэтому он щурится недоверчиво. — ну так последи, — ехидничает тот, показывая язык. шимазаки вскидывает бровь вопросительно, мгновенно приближается лицом к лицу — кусает за кончик языка. теруки не впечатляет. но еще не время для шоу. ханазаве тут не хорошо и не плохо — ему никак. а шимазаки весело. весело бегать от разъяренного босса к разъяренным властям, метаясь между двух огней, но в итоге находя пристанище у бóльшего зла. и это зло — ханазава теруки. — может мне проще убить тебя? no wonder why my heart feels dead inside it’s cold and hard and petrified конечно, убить кого-то в этой ситуации было бы проще, хоть и скучнее., но шимазаки пришел к выводу, что кто-то — это не ханазава теруки. по крайней мере, для него. вот такая аксиома — веселье в высшей степени, в режиме бесконечности, на уровне дзена — остановилось для шимазаки рё на одном белобрысом пацане в ужасном спортивном костюме. сила и веселье в нем сплелись в прекрасную гармоничную лозу ядовитого плюща, что через стальное лезвие раскаленного меча между ними переползает на руки шимазаки, оставляя булькающие волдыри. шимазаки мазохист, ведь боль — тоже весело. стараться развеселить ханазаву теруки — больно. — я же бесчувственный скот, — и это правда, чистосердечное признание от рё, — но ты меня забавляешь. ну что же ты преуменьшаешь, шимазаки., а у ханазавы в глубине души сворачивает в узел внутренности от такого признания. цель отчасти достигнута. lock the doors and close ur eyes we’re going for a ride. «…забавляешь и заводишь» — мне нечем заняться, — жалуется теруки, болтая ногами и жуя ужасные чипсы из морской капусты. рё такие терпеть не может., но он может — хочет — терпеть ханазаву. — давай потрахаемся, — предлагает шимазаки, склоняя голову набок. он не может видеть реакцию ханазавы, но чувствует в том не страх — сомнение. — я девственник, — признается теруки, хрустя чипсами. он нервничает, неловко комкая коробку. с готовностью откладывая её в сторону. шимазаки расценивает это как согласие. быть первым во всем хорошо и весело, даже если это спор на интерес. трахаться с ханазавой теруки хорошо и весело. он неумелый, стеснительный даже, но пылкий такой, будто не знает, что отдается преступнику. тому, кто его закрыл на замок, ключ от которого лежит в его душе — там-не-знаю-где. хотя, скорее всего, теруки все понимает, просто не верится ему. но ведь главное — получать от жизни удовольствие. трахаться с шимазаки рё — сплошное удовольствие. теруки обвивает ногами поясницу шимазаки сильно, будто боится куда-то упасть — но падать-то некуда. он выгибает спину дугой, стонет, набирая полную грудь воздуха, хватается за широкие плечи, крича — возьми меня! но ханазава уже давно в плену, теперь же — добровольном. он обжигается о горячие длинные пальцы шимазаки, подставляясь под эти языки пламени. на его коже ожоги, а в воздухе пахнет паленым. а вообще, язык у рё холодный, как самый промозглый сквозняк, — кожа покрывается мурашками под его движениями. шимазаки считает чужие позвонки, играет на ребрах, выбивая из горла теру нужные ноты, и под них же танцует — это ли не баланс? рё оставляет повсюду свои следы, чтобы ханазава запомнил все, чтобы на картах памяти мозга его не стерся никакой файл. потому что вспоминать о таком хочется, а в его жизни так мало веселых событий, о последствиях которых не хотелось забыть. или повеситься. а внутри у теру пожар, в голове — туманы углекислого газа, на теле — чужие руки, перед лицом — чужие обкусанные губы. ханазава по ошибке лезет целоваться. it’s a bitch convincing people to like u if i stop now call me quitter if lies were cats u’d be a litter. — я тебя ненавижу, — говорит ханазава одним вечером. ничего не отличается от обычного — новая квартира, новый город, пыльные полы, включенные новости и все тот же шимазаки рё, пьющий непонятно откуда вытащенный дорогой коньяк. — ты что, пупсик, тренингов переслушал? — рё смеется. жаль, до пацана долго доходило это чувство. шимазаки думает, что это вовсе не весело. пришедший извне здравый смысл ударяет его под дых, не зная, что по пути задевает самого теруки. — а за что мне тебя любить? — интересуется ханазава. вот уж занятный вопрос. невыносимее веселья шимазаки рё может быть только его любовь. а еще — любить его самого. нет на свете такого человека, что полюбил бы шимазаки рё, кроме госпожи Удачи., но она — его верная спутница, а ханазава — кто?.. — за то, что не убил? «за то, что освободил, заточив?» pleasing everyone isn’t like u dancing jigs until i’m crippled slug ten drinks — i won’t get pickled после этого разговора проходит несколько дней. шимазаки пропадает — то ли задание, то ли разборки с какими-то шайками, то ли налаживать контакты со старыми знакомыми — черт его знает. ханазава первый раз предпринимает попытку сбежать. провальную, к слову. — ну и зачем? — рё не понимает. точнее, понимает, но не видит смысла. — я тебя ненавижу, — упрямствует теруки. стокгольмский синдром — выдумка для сопливых малолеток, шимазаки в этом уверен. «без пацана будет скучно» думает шимазаки, «пацану без меня будет скучно» — самоуверенно. и решается на, наверно, самое безумное развлечение. — ну так вымести на мне свою ненависть. теруки теряется и жмется ровно до тех пор, пока шимазаки не душит его поцелуем, протыкая мечом собственную гортань. ханазаве вкусно пить чужую кровь, шимазаки нравится обмазываться своей. i’ve got to hand it to u u’ve played by all the same rules теруки — это какое-то невиданное доселе создание. как за этими нелепыми цветастыми спортивками и острыми локоточками скрывался такой ужас — непонятно. но шимазаки пригрел змею не то что у себя на шее — страшно говорить где. ханазава слишком порывистый и несдержанный. рвет пуговицы на рубашке, приговаривая, что он, вообще-то, не пленник. при таком хитросплетение взаимных ловушек теру едва ли с недавних пор можно назвать заключенным, просто он об этом не знает. и рё хотел бы посмеяться на такое, но ему было откровенно не до этого. теруки трогает везде, до куда дотягивается, пытается сжать сильнее, вымещая не ненависть — её никогда не было — но потерянность и смятение. обретение себя — страшная штука, думает шимазаки и отдается полностью — на опыты. теруки пытается быть резким, но боится перестараться. боится навредить. все еще боится свернуть не туда — да вот только он уже в пункте назначения, откуда не уйти. ханазава входит ужасно медленно, для шимазаки это пытка худшая, чем боль. теруки прислоняется потным лбом ко лбу рё — что-то бурчит зло и неразборчиво, двигается рвано. его самого всего трясет от эмоций. такая отдача завораживает, шимазаки кусает свои губы, удерживая себя, чтобы не потянуться к чужим. он дарит всю власть теруки, потому что это весело, потому что ему сейчас это нужно. ханазава кончает, тело его бьется в судорогах, но он держится на дрожащих руках, сжимает плечи рё, смотря в упор в пустые глаза, пытаясь найти пылающий красным стопкран, но лишь с размаху влетает в затаившийся в темноте спусковой крючок. it takes the truth to fool me and now u made me angry в будапеште холодно в это время года. ночь отсвечивает зеркалом луны. все так же — новая квартира, новая страна, диван скрипит, а кабельное отключили. ханазава не пьет, кусает свою молочную шоколадку, пока шимазаки подливает ликер в кофе. порочный круг, который никогда не закончится. — я ведь тогда подобрал тебя лишь ради веселья, — говорит вдруг рё, а теруки отрывает взгляд от телефона. — а ты все испортил. — тебе скучно? — нащупывает нить ханазава, пытаясь понять, куда клонит шимазаки. — вроде нет, — задумывается тот. — скорее, мне слишком весело. — странно ты проявляешь чувства, — смеется почему-то ханазава. может, потому что это и правда смешно. а может и от безысходности., а может от того, что уже все понял. — ты меня так злишь, — продолжает шимазаки, — но мне это, наверно, даже нравится. он накидывает на плечо пиджак и разворачивается на пятках. — я ухожу разъебывать будапешт. буду к утру, не дрочи тут без меня. шимазаки отчитывается о том, куда уходит, первый раз. ханазава чувствует, что был бы не против пойти с ним. куда угодно. и это чувство пока инородно — пока. oh i could throw u in the lake or feed u poisoned birthday cake i won’t deny i gonna miss u when u’re gone — ты, кстати, мертв, — докладывает рё, кладя руку на низ живота теру. — с тобой тут проживешь, — пытается отшутиться тот, начинает ерзать, пытаясь скинуть руку. за окном надвигается буря. шимазаки лишь зацепляет большим пальцем резинку штанов. — я не об этом. я официально убил тебя тогда, полгода назад, — говорит он, запуская руку в чужие трусы. — а за это чуть не умер сам. ханазава поджимает пальцы на ногах и шипит сквозь зубы. рё ничуть не смущается или не останавливается. — тоичиро, помнишь, тот, со странными бровями? он чуть не убил меня, когда узнал, что я нечаянно укокошил такого перспективного бойца. поэтому я не появлялся тогда с неделю — зализывал раны. шимазаки умело лишает ханазаву возможности ответить, прервать или спросить, обхватывая длинными пальцами его член. теруки гортанно стонет, роняя голову на плечо рё. — а потом суперпятерка снесла весь город. и всех твоих друзей, кстати, тоже — никого не осталось. точнее, суперчетверка — я-то в этом не участвовал. шимазаки становится на колени перед теруки, поддерживая одной рукой его спину, другой — ускоряя темп. ханазава силится поднять глаза на рё. старается изо всех сил почувствовать злость, страх, ненависть — но ощущает лишь шимазаки: его руку, его тепло, его бурлящее нутро. — и я понял, что найди он тебя — убьет тоже. и я стал таскать тебя с собой — ради чего? — ради веселья. я ведь не умею по-другому. — исповедь священника страшна, ведь им не о чем должно быть исповедаться. ханазава хочет сбросить с него рясу, в то время как у его ног валяется его собственный подрясник. теруки был на грани — его руки судорожно шарили по груди рё в поисках заходящегося сердца. or i could bury u alive but u might crawl out with the knife and kill me when i’m sleeping that’s why… — не ищи его, — рычит шимазаки, разгадав его замысел. рё вдруг двигает рукой медленно, теруки стонет загнанным зверем, прося, наконец, отпустить его. но рё не может. он наклоняется к шее ханазавы, дышит тяжело, вдыхая запах. облизывает шершавым языком, кусая под самой челюстью. шепчет горячим тяжелым голосом на ухо: — я ведь загнал тебя в угол, чтобы моя зверушка всегда была со мной. чтобы я не скучал, скитаясь без цели. он задевает клыком мочку уха, а указательным пальцем надавливает на пульсирующую венку на члене теруки. — а ты теперь смеешь искать мое сердце, которое оказалось заперто вместе с тобой в выстроенной мной же клетке. теру хочет что-то сказать, но задыхается — шимазаки задирает его майку, кусая сосок, попутно ускоряя движения руки. ханазава кончает, падая всем телом на колени шимазаки. рё наклоняется к нему, носом зарываясь в светлые жесткие волосы. — мне тоже с тобой весело, — кивает вдруг теруки. i can’t decide whether u should live or die or u’ll probably go to heaven please don’t hang ur head and cry теруки разворачивается неспешно, стекает с колен шимазаки и сам становится в такую же позу — лицом к лицу. его немного пошатывает. послеоргазменная слабость или потеря связи с реальностью? скорее, первое — второе уже произошло. — я искал не свое сердце, — он чуть медлит, дыша тяжело и прерывисто, то краснея то бледнея, будто кровь его забыла, как двигаться по жилам, — а наше. неужели ты не понял, что они у нас одинаковыми были? он обхватывает маленькими ладошками чужое лицо — сильно, надавливая на скулы — чтобы руки не тряслись. смеется немного безумно в губы рё, смотрит прямо. целуется теру неумело, стукается от эмоций зубами, и шимазаки приходится держать его за талию липкими руками. no wonder why my heart i dead inside it’s cool and hard and petrified lock the doors and close ur eyes we’re going for a ride — лучше бы я тебя убил, правда, — повторяет шимазаки, кусая теруки за губу, ухмыляется, — жаль уже поздно — мне слишком нравится носить в груди общее сердце. — не переживай по этому поводу, — говорит теруки серьезно, — ты убил мое прошлое.