Свои игры

Главное в Хэллоуине - вовсе не ужас. Но, на самом деле, это большой секрет. Будем честны, его в Хэллоуин-таун не знает никто. Все те монстры и чудища, притворяющиеся, что они совершенны в своей профессии, на самом деле, чрезмерно задаются. Они ничего не понимают. Точнее, понимают, но не совсем то, что следует. Многие из них, пожалуй, слишком чванливы. Они не видят дальше своего носа, вот и всё. Однако Салли в этом кое-что смыслит. Может быть, даже она одна. Она очень любит свой родной город и не слишком стремится разгуливать праздничной ночью, но именно ей приходится задерживаться в людском мире дольше всех. Хотя бы единожды в году вернуться домой после того, как её хозяин уснёт. Не возиться с ним, баюкая его, как ребёнка, пичкая очередным средством от бессонницы, которое, они оба знают, всё равно не поможет. Профессору Финкельштейну не нужны лекарства. Ему куда больше пригодилась бы женщина, которая разделила бы с ним ночную тьму и уснула бы у него на груди. Салли уверена в этом. Она также не думает, что безумному гению может что-то подобное прийти в голову. Она и не хочет, чтобы это случилось. Потому что на роль этой женщины она не подходит. Учёный ей как отец, но ничем не больше. Он заботлив с ней и не устаёт собирать её по кусочкам, терпит все эти глупые выходки, за которые порой даже стыдно... Но не понимает. И жажда свободы сильнее неё, одерживает победу снова и снова. Уйти, вырваться, затаиться. Что-то вроде огромной игры в прятки длиной во всю жизнь. В ночь праздника она становится особенно пикантной. Прячась за садовыми изгородями и лёжа ничком среди моря тыкв, Салли невольно видит и слышит больше, чем её сограждане. Если бы детям было так страшно, как всем монстрам кажется, Хэллоуин больше никогда бы не состоялся. Люди ждали бы его, вооружившись, подготовившись. Люди, они же очень деловые и хваткие. Пустые мечтания им не свойственны. Может быть, чудищам и есть чему у них поучиться. То, что случается, когда за последним из страхов захлопывается дверь... Дети перестают трястись под одеялом. Они смеются. И набивают странную куклу, лежащую за забором, осенними листьями. Страх - это тоже большая игра. Может быть, Салли так хорошо понимает маленьких человечков, потому что чем-то на них похожа. Ей тоже нравится притворяться. Но она и сама чувствует, что не слишком похожа на других монстров. Наверное, Финкельштейн её нарочно такой создал. Внимательной. Изобретательной. И способной на сочувствие. Ведь сколько бы раз она ни сбегала, подсыпая профессору отраву во всё, что он осмеливается употреблять, к вечеру неспешные шаги всё равно отдаются эхом, отражаясь от каменных плит. Нагулявшись, маленькая беглянка возвращается домой, толчёт очередное лекарство и готовится к новым мечтам, которые не были бы такими сладкими, если бы на пути не возникали (хотя бы воображаемые) преграды. Дети тоже, закрывая глаза, думают о монстре под кроватью. Им так, наверное, уютнее засыпать в своей воображаемой безопасности. Салли понимает Джека. Пусть он заводит сколько угодно свои протяжные песни - правда понимает. Ей не впервой оставаться наедине со своими мыслями и уставать от монотонных голосов в голове. Но она видит и кое-что ещё. И ей совсем не лестно, что она одна такая. По правде говоря, будь у неё возможность, она прокричала бы свой секрет во весь голос. Её останавливает только то, что ни один житель Хэллоуин-тауна её не услышит. И даже сам Повелитель Тыкв. О, будем честны, особенно он. У него свои игры, и не может быть, чтобы ему хоть самую капельку не нравилось быть непонятым и не таким. И только Салли по-настоящему другая из них из всех. Глупая и упрямая, честная и бескорыстная. Она любит его так, что может рассыпаться на составные детали (такое уже было несколько раз), но тут же собраться обратно, если понадобится откликнуться на его призыв. И ей не чуждо это желание быть нужной, очутиться в вихре красок вдруг и ощутить на себе благодарные взгляды малышей... Но она прекрасно знает, что это несбыточно. (Может быть, всегда, кроме ночи, когда её снабжают запасом листьев на год вперёд и заботливо оставляют качаться на качелях на заднем дворе, чтобы утром не найти ни следа.) Ужасы радуют, только когда они не настоящие. А значит, ничего не может быть правильней, чем остаться в тени и замести за собой следы, задуть последний тыквенный огонёк и накрепко затворить дверь между двумя мирами. А потом вернуться, приготовить сонное зелье, заботливо подоткнуть одеяло, чтобы не мёрзли бледные старые ноги. И заскочить на минутку в башню на окраине, оставить на столике украденные у людей сладости, до которых Джек так охоч, как ребёнок. Она смиряется, даже вовсе не возражает против своей собственной невидимости, когда видит улыбки тех, кто ей дорог (или хотя бы догадывается об их существовании). Возможно, впрочем, ей тоже свойственна привычка задирать нос и заламывать руки... О, эти вечные пороки Хэллоуин-тауна. Ей почти не верится, когда ей навстречу идёт Повелитель Тыкв, когда он берёт её руку и говорит, виновато улыбаясь во все свои сотни две острых, чтобы сладко визжалось маленьким сорванцам: - Но ведь я никогда не знал, что эти завтраки - твоих рук дело. Он выглядит таким удивлённым и искренним, что сложно не поверить. А ещё из его башни открывается превосходный вид на город. Профессор же обзавёлся другой помощницей, как раз такой, которая была ему необходима всё это время, так что вряд ли он будет скучать. Интересно, захочется ли сбежать со временем и от новой жизни? Ведь монстры слишком похожи на детей, это почти профессиональная деформация - столь болезненная привязанность к своим странным играм. Никогда нельзя знать наверняка, получится ли от неё избавиться. Но можно попробовать. Раз Салли не такая, как все, и это факт, у неё, наверное, даже всё выйдет.