Каждый сантиметр твоего тела Станет километрами между нами Скажи мне эти три слова, что ты так давно хотела: Давай останемся друзьями. Ну где ты там? Как ты там? Напиши хоть слово. С кем ты там, кто с тобой сидит почаще дома. Да, я не буду больше писать Я ведь сказал всё, что я хотел сказать. Моя рука у телефона. LIZER — между нами.
Салли смотрит в чужие глаза и все еще не понимает, как это произошло. Он держит в руках окровавленное тело друга. Ларри решил покончить с собой, и по-видимому, Фишер пришел явно не вовремя. С уголка губ стекает кровь, которая омерзительно хлюпает, не позволяя разобрать последние слова шатена. — Я… знаешь, Сал, — он закашливается, — Я… всегда тебя любил… больше чем друга, прости. Пару недель назад. Парни не разговаривают уже несколько дней, и все из-за признания Ларри в любви. Салли был крайне скуп на проявление каких-либо романтических чувств по отношению к лучшему другу, да и ему была симпатична Эшли, поэтому он просто понимающе кивнул, сказав: — Я не люблю тебя, Ларри, прости. — Ты врешь, Фишер… Я же знаю, ты меня любишь! — Джонсон истерично жестикулировал руками, не желая принимать столь жестокую истину. — Ларри, прошу, успокойся. Мне нравится Эшли, ты просто мой лучший друг, я не могу представить моего друга в амплуа моего же парня, прости. Шатен что-то отчаянно кричал, потряхивая чужие плечи. Но после разочарованно сел на кровать, закрыв одной ладонью лицо, а другой указав на дверь. Протезник лишь молча кивнул, покидая помещение. Следующие дни от патлатого не было ни единой весточки, словно его и не существовало никогда. Салли думал, что у него происходят стадии принятия, а значит тоскливое молчание будет продолжаться еще очень долго. Но Фишер ошибся, когда в три часа ночи ему позвонил никто иной, как Ларри. Он долго и упорно извинялся, говоря, что на него просто что-то нашло, и почему бы им снова не стать друзьями? Как жаль, что голубоволосый согласился, совсем не замечая дрожи в голосе, а в последующие дни и дикую тоску в глазах друга. Возможно, Салли всегда интересовало только собственное благополучие, а может он старался ничего не замечать, пытаясь не навредить другим еще сильнее. Он уже убил собственную мать, убивать еще и других близких людей желания не было. Они весело болтали, рубились в приставку и даже искали новые зацепки в домике на дереве. Джонсон усиленно изображал счастье, погружаясь все больше в грязную, мутную от истерик и страхов пучину своей души. По ночам он слышал собственные жуткие звериные вопли, которые хотел заглушить подушкой. Лиза в очередной раз пашет на работе, как проклятая, не потому что ее разум требует трудолюбия, а потому что находиться в доме, пропитанном страданиями, было невозможно, удушающе. Эти стены давили на грудную клетку своей зловещностью, понуростью. Ее мужа больше нет с ней, может быть невезучими в любви у них семейное? Но не все способны терпеть, именно по этой причине в три часа ночи Джонсон упрямо набирает знакомый номер, стискивая зубы и кулаки от поступающего гнева в примеси с безысходностью. Как только абонент с миллионной попытки дозвона нерешительно отзывается, Ларри произносит: — Давай, мы будем говорить как настоящие друзья? — Алло? Эм… Три часа ночи, серьезно? Ладно… Привет, как дела? — отвечает хриплый ото сна голос с того конца провода. Шатен содрогается в истеричном смехе, но под изумленный вдох Фишера продолжает: — Ничего не изменилось, с тех пор, как ты ушел. Ну как там твоя Эшли? Знаешь… Я все еще люблю тебя. — Джонсон, мы, кажется уже разговаривали на эту тему… Ларри, пойми меня тоже правильно, ложись, поспи… Ты, наверное, не в себе, — после чего Салли сбрасывает звонок. Телефон летит прямо поцарапанным экраном в стену, издавая звук битой стекляшки. Шатен медленно скатывается на пол, самозабвенно шепча: — Я…Я знаю, но не могу, не могу. Я не могу разлюбить тебя, только не ненавидь меня. И сердце выстукивает ритм реквиема, заупокоенный, траурный. Последнее произведение Моцарта, которое он не смог завершить, умерев. И Джонсон решается совершить тот же поступок, он не дописал свою жизнь, в его истории нет красной точки, она несовершенна. В его жизне теперь может появиться лишь красная полоса, темнеющая, ибо именно сейчас он проводит по своим венам глубокие борозды лезвием, с которых стекает кровь, окружающие предметы тускнеют из-за пелены предательских слез перед глазами. Финал, увы, болезнен, скоротечен. Джонсону так приелись эти уже не милые сердцу чувства. Ведь изначально эта любовь ему казалась светлой, испытывать ее было волнительно, сладко. Но он слишком долго терпел. «Так сладок мед, что, наконец, он горек. Избыток вкуса убивает вкус.» В голове лишь звучат отрывки из прочтенных им книг Шекспира. Как жаль, что он понял их приземленность и правдивость только сейчас. Он так гнался за этой любовью, всем сердцем желая быть с Салли чуть ли не до самой смерти. Ларри вспоминает его шершавое, истерзанное лицо и печальные небесные глаза. Да, оно не было прекрасным, все эти шрамы действительно были уродливы, но одновременно так чудесны, естественны. Шатен никогда не видел ничего более поэтичнее собственных мыслей в тот самый момент. Но он не догнал свою искреннюю, непорочную любовь, только очернил ее, сделал непозволительно грязной, эгоистичной. «Любовь бежит от тех, кто гонится за нею, а тем, кто прочь бежит, кидается на шею.» Уже обмякающее тело не чувствовало ноющей боли на запястьях. Тишина становилась громче, как не странно, звенящей. Лишь только шаги за дверью и шуршание чужой одежды разбавляло ее. Салли решил в такую темную ночь после самых искренних и отчаянных отложить сон на потом и все-таки расставить все по местам. Но его взгляду предстал только измученный, умирающий друг. Возвращение к событиям до предыстории. — Я… знаешь, Сал, — он закашливается, — Я… всегда тебя любил… больше чем друга, прости. — Джонсон, ты эгоистичный мудак, как ты мог? — Салли потянулся к смуглой ладони, чтобы рассмотреть увечья. — Прости, я все испортил, мне не стоило, — но он замолкает, уже не ощущая кислорода в своих легких. И Фишер замечает, почему: рядом с сонной артерией на шее сделан порез, вот почему из его рта сочится кровь, вот почему его дыхание прерывистое, он словно пытается урвать последние секунды для самых важных слов, которые не может произнести. Протезник вызывает скорую, и найдя коробку с красным крестом, оказывает первую помощь парню. Кровь потихоньку останавливается, и Ларри неожиданно сжимает его руку, держит некрепко, уже истратил все силы. Шепчет охрипшим голосом: — Я люблю тебя. Но прошу, забудь об этом, когда я умру. — Джонсон, прекрати нести чушь! Ты будешь жить, полоумный придурок. У тебя будет шикарная девушка, семья, ты будешь самым счастливым человеком в мире, только дождись скорой. Шатен хихикает, прижимает бледную тонкую ладонь к своей щеке: — Если в этой счастливой жизни нет тебя, то она мне не нужна. Фишер не отвечает, выглядывая на улицу через черный ход в поиске машины скорой помощи.«Слёзы водопадом, кажется, я падал Ищем виноватых, знаешь, это правда Если я один, даже если кто-то рядом Я хочу обратно к тебе Мой тёмный город не спит Я хочу обратно к тебе Мой тёмный город внутри Это будет никогда и нигде."(1)
Ларри уже неделю лежит в больнице после того инцидента. Протезник часто заходит к нему, рассказывая как у него дела, что нового в школе, и спрашивает о его самочувствии. Металлист всегда отвечает, что все хорошо, но в этот раз Сал не игнорирует всю ту грусть, которую тот усиленно прячет в своих глазах. И именно сегодня он решается спросить о ней, в очередной раз придя к Джонсону и пытливо смотря в его карие глаза. — Как у тебя дела? — спрашивает Фишер, выжидая. — Хорошо, а у… — но его прерывает голубоволосый. — Не ври. Я вижу все по твоим глазам, что с тобой? Жалеешь, что не умер? И это ударяет по сердцу шатена так, что в следующую минуту он одаривает собеседника кивком, выдавая все, как на духу: — Нет. Просто, не пойми меня неправильно, я знаю, что тема уже закрыта и… Черт, я переживаю за тебя, я боюсь, что мои чувства снова все испортят. — Брось, Ларри. Все будет нормально, твои чувства уйдут, тебе просто казалось. Да и искушения больше не будет, мы с Эш начали встречаться, — отвечает Салли, а Ларри лишь вымученно улыбается. Он больше не позволит своим глазам выдавать эту боль, тянущую, нарастающую. Не стоит быть таким эгоистом, если Фишер будет счастлив с этой курицей, значит и Ларри тоже.***
Шли месяцы, протезник все еще был с Эшли, но Джонсона с ним уже давно не было. Тот спустя пары месяцев их отношений постепенно растворялся из его жизни. Возможно, он просто разлюбил Фишера и больше им не интересовался. По крайней мере, выглядело это так. И это было тотальной ошибкой разума Салли. Он вновь перестал видеть очевидное, а может Ларри усиленно показывал это. Парень следил за ним издалека, Эш замечала его взгляд, но никогда не говорила об этом Салу, не считала нужным. Через месяц Эш предложила им расстаться после того, как узнала Салли поближе и увидела его лицо. Фишер настаивал, чтобы она его видела, но она не смогла долго притворяться, что оно красивое. Джонсон всегда знал, что она та еще лицемерная стерва. Но он думал, что она не будет столь отвратительна в отношении к протезнику. Шатен сидел у себя в комнате, рисуя очередную картину, как неожиданно, к нему завалился друг. От него изрядно несло перегаром. — Сал, ты пьян? Чел, что случилось? — обеспокоенно спросил металлист. — Эш бросила, вот же су… — парень не договаривает, сдерживая рвотный позыв. Ларри подхватывает его и ведет в ванну, где тот выводит все, чем накидался. Он умывает его лицо, оставляя протез на раковине, и ведет в комнату. Там Салли рассказывает ему все в подробностях, иногда понуро шмыгая носом. — Чел мне жаль, не знал, что Эш такая тварь, — конечно же знал, только вот видеть, как он поливает ее грязью было каким-то отдельным видом удовольствия. — Да пошла она, — Сал еще пару минут смотрит на его лицо и под каким-то неведомым порывов целует губы Джонсона. — Ты же любишь меня, да? Вот он я, весь твой, — Фишер хищно облизывается, оттягивает чужие губы, облизывая их, льнет всей своей худой тушей к телу шатена. Ларри ведет, это то, о чем он так долго мечтал. Охотно отвечает на поцелуй, поддается всем своим желаниям, забивая на то, что потом можно сильно пожалеть. Они проводят эту ночь вместе, наслаждаясь телами друг друга. Пошлые шлепки, стоны, чужие разодранные губы, сливающиеся в поцелуе. Ларри словно все делает на одном дыхании, вкладывая всю свою любовь в прикосновениях. На утро Фишер разлепляет глаза, удивленно осматриваясь. Он видит собственное обнаженное тело и смуглые руки, что протягивают ему стакан с водой и аспирин. Джонсон чмокает его в макушку и глядя в небесные глаза, хочет услышать самую ожидаемую фразу. Но не слышит, и это отдается недоверием. Фишер не сказал, что все произошедшее — ошибка. Он просто впервые позволил Ларри любить себя, теперь зная, какая это боль — быть нелюбимым.***
Кажется, что я что-то упускаю Something whenever you leave Каждый раз, когда ты уходишь. We've got all the ingredients У нас есть все ингредиенты, Except you loving me Кроме твоей любви ко мне. (2)
Они встречаются уже месяц и это лучший месяц в жизни Ларри. Он так ждал этого, что совсем не замечал неискренность Сала. Не видел той грусти в глазах и отвращения к себе, что испытывал протезник после каждого поцелуя. Это действительно абсолютно порочная, эгоистичная любовь. Нет в ней ничего чистого, они оба погрязли в этом вранье, в этой отвратности. Салли ужасно хочет с этим покончить, но его главный страх, что по окончанию покончить с собой только Джонсон. Он помнит те чувства, когда спасал того от смерти, перевязывая раны. Сейчас на этом месте шрамы, и Фишеру бы хотелось их поцеловать, но тогда он даст ложную надежду для этой ложной любви. Ларри каждую ночь слышит голоса, что тянут его к краю обрыва. И он борется с желанием умереть, заставляя себя верить, что он нужен Салли. Но в глубине души, он прекрасно понимал, что это не так. И это убивало хлеще всяких ножей и пистолетов. — Сал, ты же не любишь меня, верно? — однажды спрашивает шатен. — С чего ты взял? — Фишер старается быть спокойным, но внутри него царит неуверенность в собственных словах. — Тогда поцелуй меня, — обычно, поцелуи начинает Джонсон, потому что Салли не может целовать его, слишком боится дать надежду. Протезник смотрит на него, на его лице застывает гримаса безысходности. И Ларри все понимает без слов, делает вид, что не уловил смысла и устремляет свой взгляд в даль, прямо на палящие лучи заката и окрашенные в малиновый облака.***
Maybe won't you take it back Может, возьмёшь свои слова обратно? Say you were tryna make me laugh Скажи, что просто хотел рассмешить меня And nothing has to change today И сегодня ничего не изменится, You didn't mean to say «I love you» Ты не собирался говорить «Я люблю тебя». I love you and I don't want to Я люблю тебя, но не хочу этого. (3)
На следующий день вновь прийдя домой к Джонсону, Салли находит лишь аккуратный конверт с письмом, заставляя свой разум думать о худшем. Разворачивает его, вчитываясь в неровный почерк, словно его писали ночью в темноте. «Привет, Сал! Если ты читаешь это, значит я уже мертв. Знаешь, вчера я притворился, что не понял тебя. Но на самом деле мною было понято гораздо большее. Это больше не может продолжаться, голоса в моей голове не умолкают. Я всегда тебя любил, чел, всегда. Но это было односторонне. Ты не чувствовал ничего в ответ, и это нормально, я не злюсь на тебя. Но я больше так не могу, видеть эту грусть в твоих глазах невыносимо больно. Спасибо, что позволил мне любить тебя этот месяц, это был лучший месяц в моей жизни! Как жаль, что он был так скоротечен. Моя любовь была слишком эгоистична, неправильна. Но я правда, очень, очень сильно тебя любил. Пускай все наши тайны похоронят вместе с моим телом, а вся эта грязь останется лишь между нами, не очерняя твою душу. Твой Ларри Джонсон. Ад насытился. Сквозь зареванные глаза он пытается разглядеть дорогу, бежит к домику на дереве, вторя только: «Нет, не может быть». Залезает внутрь, чуть ли не сшибая люк. И видит бледное тело в ореоле темных волос. Вокруг валяются таблетки и бутылка. Эти самые таблетки ему дал Фишер, когда тот жаловался на бессонницу. Он собственными руками завершил этот порочный круг, разорвал эту красную нить, позволяя себе гладить чужие щеки обессиленными руками, рядом была лужа рвоты, конечно, передоз не бывает романтичным. И этот отвратительный запах смешивался с мятным шампунем шатена, его кожа все также пахла гелем для душа, все также, по живому, но тело в его руках было абсолютно безжизненным, мертвым, лишь с застывшей на устах улыбкой. Салли осознал, что стоило не бояться показать Ларри свои замызганные грязью и страхом чувства. Тогда, все могло быть по иному, они могли быть счастливы. Жаль, что он понял это слишком поздно. Он все еще держит холодную тушу на своей груди, уже не истерит, просто прижимается, думая, что Ларри вновь подарит ему тепло. Но тот больше никогда не очнется. Фишер действительно сохранит его в сердце, сохранит все, что было между ними за этот год. Это будет его персональным счастьем и персональной болью. — Я обещаю, Лар, я все это оставлю между нами.