Медведь и лиса.

      Лиса снова стащила все мои ночные чепчики, оставила только свою красную феску. Красная шапочка с черной кисточкой делала меня похожим на циркового артиста. Так говорила лиса. Я же считал, что похож на медведя в феске. И ничего более.       Солнце только-только закатилось за край земли. Все еще дышало летним теплом, слышны были светлячки. Давно они обосновались у моей берлоги, но пока вовнутрь не суются, стесняются. Лиса бы постеснялась хоть раз. Закопала где-то в лесу, поди, мои белоснежные чепчики, что б ей. А скажу об этом, так сразу шерсть на холке встанет, нос сморщится и запищит она:       - Опять ты, Микша, наговариваешь на меня!       Отвернется и убежит в лес, а с ней и все мои вещички, что плохо лежали. Рыжее проклятье, если бы не ее веселые истории, да красивый мех, прибил бы давно. Еще в первом бою. Хотя, чего замалчивать, боец она, каких поискать. А как шпионке ей вообще равных не было. Но и ворюга, да, тут минус вышел.       Мой глубокий вздох был слышен и светлячкам, так воспоминания нахлынули. Тяжелое было время, война за людей.Двое нас осталось, кто помнит начало той войны. Но даже и мы не знаем, откуда пришли чужаки.       - Цирк шапито приехал! - закричалаза спиной лиса. Ну, ничего нового, – Чего не в чепчике?        - Ой, да лиса все покрала, - отозвался я.       - Да, покрала.       Я быстро обернулся, хотя стоило все же поберечь спину. Вот только случай больно выдающийся. Что бы лиса призналась в воровстве?       - Лисца, ты чего?       - Плохо мне, Микша! Недолго мне осталось, - выдохнула она.       - Ох, Лисца, горе ты мое, - скользя спиной по стене, буркнул я. – Ты же знаешь, лисы долго живут. А ты так точно сможешь в людей обращаться. Помнишь, мы в книжке читали. Как их там?       - Кицуне, - сворачиваясь клубком на моей лежанке фыркнула рыжая. – Да только я не стану. В боку болит все сильнее, уже не могу за зайцем угнаться. Знаешь, Микша, если бы не твои припасы, я бы с голоду померла.       - Да мне не жалко, тем более для своего.       Дело было дрянь. Лиса мало того, что в воровстве призналась, да еще и на боевое ранение впервые пожаловалась. Видимо, совсем сдала. И я скоро сдам. Держался только из-за нее, такой она всегда забавной была, сильной. Не мог я не справиться, раз она могла. А теперь что?       - Левый почти не видит, - закрывая то один, то другой глаз, пискнула лисица. – А ты, мишка, как?       - Как, - вздохнул я, почесал правую лапу о рядом стоящую бочку. – Вот лапа отнялась с полгода как. Ничего ей не могу уже. Хотя нос от пчел прикрывать выходит, значит, жаловаться нечего.       - Нечего, - так же повторила она за мной. – А сны, Микша, они приходят к тебе?       - Приходят, - совсем тихо говорю я. Горло жгло, но голос еще удавалось контролировать.       Лиса закрыла глаза, шумно вдыхая запахи моей берлоги. У спальника стояла бочка меда, а на ней лежали стебли чабреца. Как раз хотел заготовить, сейчас они особо душистые. Ближе ко мне небрежно валялись корзинки с малиной и грибами. Сегодня был насыщенный день.       - А сегодня я испугалась ворону! Представляешь? – лиса подняла голову, в ее глазах уже стояли слезы, блестели на свету от лампы. – Она сложила крылья, что бы быстро приземлиться. Увидела что-то. А я решила, что это бомба летит. Как дура рванула к дереву и начала зарываться под корень. Ее смех до сих пор в ушах.       - Молодая она, про войну и не знает, наверное, - вытирая глаза, бурчу я. – Откуда им знать? Они и не говорят почти.       - И мерзну я теперь, - продолжала Лисца, совсем стала она похожа на старушку, хотя мех ее был все еще яркий. Не то, что мой.       - Давай я тебя обниму, Лисца, - укладываясь к ней на свою лежанку, вздыхаю я. Никогда мы вот так не говорили, все шутили, все смеялись вместе. А страдали поодиночке.       - Последние мы, Микша, - укладывая мне на лапу свою голову, говорит она. – Умрем мы, и больше не кому будет рассказать о нашей войне.       - Может оно к лучшему, а? Забудут животные языки, и никогда больше не будут воевать за людей.       - Люди начнут воевать против них, - не сдержала она слез, заплакала. – Всех лисят перебьют, отравят леса. Мы войну прошли, а язык сохранить не смогли.       - Ну-ну, - гладил я ее по огненной шерстке, а сам плакал втихую, - Все так, как должно было быть, лисичка. Так должно было быть.       ***       - Так, что тут у нас? – у берлоги собрались служащие в охране лесов.       - Да, вот, я пришел выселять Микшу, - начал говорить самый молодой, но уже усатый служащий.       - Что значит выселять? – немного громче, чем следовало, спросил пожилой охранник, через пару дней его служба окончится в связи с возрастом. – Он ветеран войны. Его нельзя выселить. И вообще, как ты живой –то остался?       - Вот постановление, я его не успел вручить, - протянул молодой парень бумагу. – Все чин по чину, тут будут охотничьи угодья нашего хранителя города.       - Так, так, - пожилой мистер Плит был растерян, такое вопиющее не уважение. Светлячков было много, можно было разглядеть бумаги. – Печать, подпись. Странно.       - А что такого? Это же простые животные, хоть и старые.       - Животные?       - Да, там с ним Лисца. Оба они того, окочурились, мистер Плит - противно засмеялся усатый парниша.       - Окочурились, - прошептал Плит. – Мой дед воевал вместе с ними. А ты такое говоришь. Окочурились.       Они оба вошли в берлогу, где пахло медом и чабрецом. Медведь в обнимку с лисой лежали клубком на еловых ветвях, что были приспособлены под спальник. Лампа еле светила, но ее хватало, что бы разглядеть последних ветеранов.       - Это были великие бойцы, - тихо начал мистер Плит. – Лисца была легендарной шпионкой, а Микша один мог разбить целое объединение чужаков. Они последние говорящие на нашем языке. Хорошо, что они уже не услышат, что их называют простыми животными.