Омерзительное послевкусие

      Полночь, может, чуть позже. Холод покрывает и так ледяную мёртвую кожу небольшим инеем, в некоторых местах пытаясь заморозить багровые мышцы — омерзительное ощущение. Мой корпус, и так уже за последние десятилетия успевший сгнить и потрескаться, был весь в пепле и саже, уже намекая на то, что я был объят в объятиях пламени в здании. Ну, я это подтверждаю и, вряд ли, забуду: как забудешь ту картину? Стены со старыми рисунками, времён живого меня, покрытые сантиметровым слоем пыли, что-то наподобии водорослями, только между стеной и потолком, опуская свои листья змейкой вниз, плетящимися белыми нитями паутинками, даже мхами, были всплошь покрыты угольным покровом огня, которому удалось оставить лишь маленькие остатки стен и арматуры после себя; дым был также хорошо и отчётливо виден и из далека, где сейчас я и нахожусь, клубясь чёрным дымом, хорошо видимый в свете огня, становившиеся невидимым в ночи; отрывки пепла парили, долетали до меня и, словно хлопья снега ( который, кстати, сейчас также шёл попутно ), покрывал снежный покров, кардинально изменяя цвета сугробов на чёрный и бледно-серый оттенки. Осмелюсь сказать, завораживает, словно маленького ребёнка, который впервые своими глазами увидел страшную автокатастрофу — что-то ужасающее, но одновременно и грандиозное.        Да, это и вправду было грандиозно...        Но всё-таки, куда теперь мне идти или, по крайней мере, залечь на дно? Я не знаю. Этот город — просто империя сплетен, которые сплетаются в "Единую Сплетническую Систему" ( ЕСС ), кратко называемая мною "Сплетаун", так что здесь ничто не останется в тайне или в сторонке, и тем более я — просто златая добыча для всех сплетников и сплетниц, я — виновник новой волны уже распускающихся корней бреда, вскоре, возможно, который станет городской легендой, как, к примеру, Слендермен. Никто из людей не выше этого, все обожают распускать слухи, вечно добавляя по ещё два метра в рост. Я — не исключение.        Меня уже настигла смерть первый раз, не помню, когда именно, не помню, кто это сделал, но помню лишь одно: мне было больно. Очень больно. Чертовски больно, так, как никогда раньше: голова словно рассекла на две или три части череп, треснувший и развалившийся до сих пор каждый день; мышцы, словно при атрофии, тонкие — при любом движении слышен этот неприятный звук натянутой резины, после чего иногда наступает паралич в нескольких местах одновременно и исчезает также быстро, как и появился; иногда ощущается боль в ногах — возможно, это из-за проводов и металлических конструкций в костюме, а возможно, у меня их уже нет, в голове тоже самое, только глубоко внутри, где-то за затылком, каждый раз при шаге словно лопается пузырик или шарик, но не совсем: я просто даже не знаю какого-либо сравнения с этим противным звонким цоканьем ( О, вот нашёл сравнение! ); на зубах часто ощущается то, словно на них кто-то ползает, маленький, проворный, раз я не могу его достать оттуда, иногда пытаясь рукой залезть в рот, но вместо этого я переломал практически все зубы, а после уже и заметил, что, когда я сломал нижние резцы и передние зубы, у высохшего языка находится паутина, в которой живёт маленький чёрный паучок, вроде, это чёрная вдова, а, возможно, каракурт — как-то без разницы, — но зато теперь я буду не один; этого паучка я прозвал Патрик — странное имя для паука и вообще странно давать имена паукам, живущим в твоём рту вместо языка, каждый раз ловя всяких мимоходом проползающих и пролетающих мух, комаров, тараканов, блох и других противных мне насекомых. Заметно, что мой мозг сдох, раз я рад поселенцу в моём рту, трогаю выпирающие мышцы между корпусами второго, металлического слоя тела, иногда выплёвываю мух и прибиваю вылезающих из моих глаз и носа тараканов. Вряд ли будь я живым поверил бы в то, что я стану таким "Инсектополисом"¹. Я представил себе, как бы сейчас бы истерично смеялся я старый, ещё живой, над тем, на что сейчас похож. Я бы и не поверил и сейчас в то, что стал бы этой железной хреновиной.        Почему-то я вспомнил то, как перерезал горло пяти бедным детям, то, где мы находились: в тёмной комнате без света с одной запертой дверью, у которой стоял я в починенном костюме и с ножом, спрятанный за спиной в моём правом запястье. Как они кричали... Как они страдали... И как мне было весело тогда — улыбка, словно паралич лица, никак не сползала с моих спрятанных за костюмом щёк. Странное ощущение это, жажда чей-то смерти, с каждым годом становясь всё больше и неуправляемой. Просто так хочется, забив на весь мир, вокруг меня, задушить мимо проходящего ребёнка с кем-либо из старших, но это бы раскрыло все мои тайны и злые деяния. Тогда бы мне дали смертный приговор, который ещё не был запрещён в то время, и, по правде говоря, я бы всё отдал бы, чтобы он и сейчас существовал, чтобы меня расстреляли — мучаться десятилетия, не убивая ни одного человека при моём синдроме, практически невыносимо. Поэтому стоило бы задуматься и просто ждать, выдавая самому себе вопросы и сам отвечая на них.        Иногда я задаюсь вопросом: "Что бы было, если я не был убийцей?" Я всегда долго думал об этом, и всегда со временем мои ответы менялись. Помню, только проснувшись спустя 30 лет ( Ого, вспомнил скоро прошло времени — это прогресс! ), я сожалел об этом, думал, что я был бы просто стандартным семьянином и трудоголиком, который обожал бы семью, работу и свою собаку, но сейчас я думаю иначе. Считаю, что ничего не изменилось бы: я просто такой, просто такой характер у меня убивать и уничтожать чужое счастье — я бы всё равно остался убийцей, и останусь им, но только не сейчас. Именно, не сейчас, может, чуть позже.        Резкий звук сирены полиции и скорой помощи заставил меня опомниться и снова направиться как можно дальше от места моего нахождения. Слава богу, оно находилось у небольшой сосновой чащи, так что я уже направил своё направление в ту сторону, также пытаясь слишком далеко, но и не близко не уходить от шоссе, шагая севернее, в другой штат: какой именно — не спрашивайте, у меня всегда была единственная еле дотянутая тройка по географии. Я, снова, похаркал густой нагревшийся кровью, и двинулся дальше, всё дальше от шума и старой истории.