Mimesis

Когда она целует другого - он чувствует запах крови Кусает губы на резонансе с ударом в челюсть Швыряет вазы об стены режет руки в осколках Совершенно случайно, никак не из-за тебя, моя прелесть

Любовь Кабанова. Осознание происходящего буквально наваливается, подминая, обрушивая дрожь и холод, хлыстом страха полоща по ослабевшему телу. Одиноко пульсирующее невозможно, выбивает гром сжимающегося сердца в висках, объятием озноба сковывая движения, пронзает оторопью, потрясением и жгучей ненавистью. Невозможно. Величайшее таинство обращения заставляет задыхаться, преподнесшей вечность, кровью и горькими слезами отвращения. Глумлением природа, разрывая, выворачивает противоестественное существо, оголяя истинное отвратное естество вампира, насыщенное терзаниями и похотью. Нити вздувающихся черных вен ленточными червями возлегают под полупрозрачной мертвой кожей, размалывая романтичный образ смерти, осыпая удушающей пылью. Истеричный кашель, снизошедший опоясанный болью, вырывает отравленную гибелью кровь, и мельчайшие частицы багровой плоти, рвя и царапая горло. Пронзительный холод выхватывает из реальности, швыряя в зной, рывком возвратив, выбивая остатки раскаленного ядом воздуха, толкая на колени. Мучительно долгие минуты, расплескивающие обрывки обожженных мыслей, роем сталкивающихся и рассыпающихся. Издыхание вечности неожиданно обрушивает звонкой пощечиной клочки воспоминаний, отдаленную музыку и выхваченные из толпы глаза. Мимолетная издевающаяся улыбка, исполненный озорством и неумолимой дикостью взгляд, рваные поцелуи и прохлада простыней. Он мертв. Невозможно. Звуки бессмертного джаза обуяли беззаботный город, раскрашенный на стыке веков шумным, озорным и ярким фестивалем. Костюмированное представление, развернувшееся во Французском квартале, шествовало, притягивая людей, поддающихся всеобщему веселью. Навечно связанная с музыкой, большая простота старого города манит, отрекаясь от прежних забот. Звучный смех, разгоряченная алкоголем толпа и танцующие пары. Мужская рука, сильно сжимающая немного выше локтя, навязчиво увлекает в темноту бледной комнаты мотеля, проводя сквозь беснующуюся гурьбу. Убожество развернувшейся феерии, перекошенных масок лиц, хоровода иступленного праздника смазывается, точно проглядываемое сквозь мутную толщу воды, сопровождается отчаянно произносимыми ругательствами мужчины; вталкивая спутницу в мягкие ламы мглы, заходит следом, громко захлопнув дверь. Отныне приглушенные звуки музыки, звучный смех и звон бокалов, едва различаются, придавленные окрашенным деревом двери, ароматом плесени и сопротивляющейся возней. Изливая разложившееся раздражение, мужчина нелепо семенит по комнате, будоража частицы пыли, карнавал удушливого тлена и сырости. Медленно отступая, девушка невольно выхватывает мимолетное прикосновение тыльной стороной ладони к прохладе простыни, прикрывая глаза. Ворох воспоминаний, обрывки фраз, предательски лукавый взгляд, всего одна ночь. Надменные касания, наглые и самоуверенные, потрясали кисло-сладкой пестрой остротой грубости и нежности. Бурлящая ненависть, боязнь превосходства и ревность будоражат мужчину, старательно связывая агрессией, окутывая взор пеленой страха потери. Страстно возжелая наказать молодую супругу за дерзость подозрения, мужчина обвивает крупными пальцами плечи, вырывая хрупкое тело, замахиваясь для удара. Немая сцена внезапно оборвавшейся струной хлещет по стенам невзрачной бледной комнаты мотеля, исполненной выцветшей мебелью и ароматом тлена. Короткий и уверенный. Стук в дверь словно стегает плетью. Немая сцена. Небрежно отталкивая супругу, мужчина одаривает опаляющим ненавистью взглядом, направляясь к двери. Невозможно. Кол. Точно смола тягучий джаз на нижних этажах вьется, поглощая улицу, сливаясь с гомоном голосов и смеха, задорно плещется, передвигается и вздрагивает в трепете, замирая. Приглушенный хрип мужчины и пораженный вздох девушки вталкивают крошечную комнату в угнетенную чудовищную тишину. Некогда предательски лукавый взгляд Кола, изумивший детским азартом и раскованностью, обратился стеклянным в своей дикости и неком угнетающем безразличии. Очередной утробный звук супруга приковывает взор к разворачивающейся кровавой феерии. Безуспешно надрываясь и страдая, мужчина старается оторвать руку ночного гостя: на мгновение несчастному пригрезилось, что его всего лишь дернули за лацканы пиджака, однако, опустив глаза, он напрасно попятился в страхе. Кисть руки Кола погружена в грудную клетку мужчины, а пальцы сжимают сердце. – Безумно жаль твоего дражайшего супруга, – придавая голосу нотки ложного сострадания, нараспев произносит Кол, неотрывно смотря в глаза девушки. Безумство, расплескавшееся в его взгляде, повергает в ужас, превращая их обладателя в первородного хищника. – Он был таким забавным! Пронзительно резкое движение, опускающее обмякшее тело мужчины, соскользнуть на пол, оставляя в руках убийцы обагренное кровью сердце. Мгновение насмешкой язвительного глупца размазанное в вечность. Повышенный тон голоса ночного гостя лезвием полоснул по вискам, вынуждая тело сжиматься в истерике первобытного страха. Темнота безрассудных глаз невольно выталкивает из омута, когда Кол, презрительно, с отвращением отбросив сердце мужчины, отворачивается, небрежным движением закрывая дверь. Поразительной опрометью девушка устремляется в глубь комнаты, в немой истерике ощущая кожей волнения воздуха, от грома затворенной двери и удушенного переката вырванной пустой мышцы. Мимолетное прикосновение костяшками пальцев и лицо девушки заключено в ладони дикого зверя с улыбкой ангельского мальчика, оставляя рваные пятна бледной крови на скулах, принуждая смотреть на мужчину. Он обнимает ее, и она невольно вздрагивает, приникает к нему, упираясь лицом в грудную клетку, задыхаясь, до крови кусая губы. Поцелуй, требовательный и грубый, и девушка, больно ударяясь, вновь оттеснена к резонансу: раскаленное желание быть с ним, целовать его, принадлежать ему холодит губительный обжигающий ознобом страх и витая рукоять кинжала, зажатая во влажной ладони. Отчаянно цепляясь онемевшими пальцами, она пытается выбраться из топи сомнений, углубляя поцелуй, царапая шипами оголенные витки мыслей. Глубокими резцами опоясывая рукоять, витая сталь упирается в металлическую перекладину с закругленными концами и резко устремляется четырехгранным клинком стилета. Оглушительно разрезая заряженный воздух, внезапно он замирает, прерванный восковыми пальцами, змеями обвивающимися вокруг запястья девушки. Полуоскал, рвано перетекающий в маску безжизненной гримасы с плотно сжатыми губами и темнеющими в ярости глазами. Кол дышал плавно. Продолжая сжимать немеющую руку девушки, он толкает ее, не выпуская из губительных объятий, и нависает над безвольно лежащей на полу жертвой. Она не может вздохнуть. Чувствуя, как сердце истерично колотится о его грудную клетку. Вечность, криво размазывая мгновение, окутывает глаза пеленой выбрасывающего в истерику ужаса, толкающего на пики мучительно бесполезного сопротивления. Вырывая клинок из рук девушки, Кол резким движением вонзает оружие в бледную ладонь, озаряя померкшую в глазах жертвы комнату криком боли. Лезвие стилета, прожигая кисть, пронзило выцветший пол, впиваясь основанием в руку, прерывая попытки вырваться. Возвышающаяся фигура, словно сквозь матовое стекло, проглядывается, приобретая угольно-черные смазанные черты, нарисованные жгущей болью эхом отстукивающей в висках. Каждое дыхание и каждое движение пронзает тело, неумолимо уползая в израненную прикованную ладонь. – Ты меня любишь? – хрипловатым голосом вдавливаясь в пустоту, произносит мужчина, медленно обходя, точно обступающий зверь. Черное пятно на смазанном фоне движется, раскачиваясь, постепенно обретая черты. Он не моргает. Пристально всматриваясь, Кол буквально выхватывает мимолетный вдох, изучая. – Ты. Меня. Любишь? – ответом молчание и лихорадочная дрожь, вынуждают его склониться, неотрывно смотря в глаза девушки, повторить вопрос. Моментально увеличивающиеся и уменьшающиеся чернеющие зрачки захватывают внимание, выворачивая сознание, вынуждая против воли озвучивать правду. – Нет, – невзрачным эхом голос возвышается и гаснет, теряясь в однокомнатном аду. Ответ равносильный самосожжению. Выстреливая звенящим смехом прошедших лет, усмешка отливает разлагающим ядом, невольно приоткрывая дикую возможность расплаты. Стилет оказывается в руках Кола, резким движением освобождая девушку от мучительных пут, вырывая из груди несчастной сдавленный крик. Окрашенная привилегией смерти, пульсирующая боль и онемение подталкивают неловко подниматься локтях, отползать, пятясь к двери, не отводя взгляда от мужчины. Раздирающий горло ком, запрещает кричать, а пелена вновь превращает незваного гостя в смазанную фигуру. Вскакивая, девушка мгновенно оказывается в его руках. Мужчина позволяет дотянуться до двери комнаты мотеля, но вместо свободы последовал удар. Громкий смех на улице и звуки вечного джаза глумлением врываются в помещение. Девушка их не слышит. Откинутая прочь от двери, она сминает прикроватный столик, разбивая настольную лампу: осколки крошечными укусами впиваются в кожу. Свет угасает. Лишь его опьяняющий полушепот и меркнувшее обезумевшее сознание: – Ты будешь наказана вечностью. Разбитая медленно и тщательно реальность обрушивается, вытесняя к ослепительной тьме, повергая в исступление, вынуждая учащенно дышать. Потрясение смазывает окружающую действительность, втаптывает в обостренных цветах, запахах, красках. Инстинктивно дотрагиваясь поврежденной руки, девушка касается холодными пальцами бедра, пораженно поднимается, в забвении влачась к двери. Ядовито пронзительное дыхание расщепляется, расползается по телу, коликами обрываясь на кончиках пальцев. Отныне реальность изменилась, порождая неизведанное желание, манящее и пугающее. Но подрагивающий серый коридорный свет, отталкивает, заставляет вжиматься в облупившуюся дверь прошлой жизни, скрывающей бездыханное тело. Неуверенные и изумленные первые шаги по бесконечно длинному коридору, более напоминают нерешительные движения ребёнка, опирающегося об стену, оглядывающегося и испуганного. Нестерпимо жужжащий рой мыслей неожиданно замолкает, когда слуха доносится слабое перестукивание, манящее и пугающее. Зовущее, трепещущее, невыносимое. – Ты один? – хрипловатым, но четким, никем бы не узнанным голосом, полушепотом произносит девушка. Останавливаясь посреди коридора, она слегка поворачивает голову, наблюдая за приоткрытой дверью, выдающей любопытные апатитовые глаза мальчишки. Ребенок слабо кивает, откликом получая добродушную, безусловно лживую улыбку девушки. Стук закрываемой двери подобен грому. Кровь стягивает кожу, засыхая. Небо обтянуто сигаретным дымом грязных туч. Темнота отныне не скрывает, она обнажена. Обнажена и натянута. Закрыть глаза, расслабившись, отпуская сознание мягко покачиваться на волнах безмятежности, можно услышать тихие разговоры, шорох платьев, взмах крыльев птиц. Вялый ветер рвано скользит по коже поразительно явственно и тепло, словно живой человек. Нельзя отпускать умиротворение, оно выскальзывает, хлеща болью воспоминаний, наваливаясь и жаля. Немая истерика и отвращение неволят исступленно изводить попытками оттереть чужую кровь, садясь в кресле, прижимая ледяные руки к мертвому телу. Рывками память вырисовывает мазки произошедшего кошмара, отчетливо выводя потерянность и отчаяние, подталкивая к последним его словам. Тайный яд крови увлеченно врезает образ создателя под кожу, вырывая приступ безумного смеха, холодного и злого. Кружась по комнате, широко разведя руки, она помешано и страшно улыбалась. Мимесис. Она – подражание. Подражание великой силе, она родственна великой силе. Она обязана подражать. Отдаленные голоса возрастают подобно перестукиванию шагов, движутся по коридору плавно и останавливаются подле двери. Улыбаются. Счастливые. Легкое движение и номер мотеля словно обливает молочный свет коридора, растекающийся по полу и стенам, мгновенно сменяясь песочным. Расслабленно прикрывая глаза, она намеренно медлит, жадно смакуя пораженную, испуганную, смущенную реакцию, однако поза девушки выражает обожженную напряженность и решимость. Восседая на самом краю потертого кресла, она впивается пальцами в подлокотники, словно замедленно наблюдая, как женщина, оставляя супруга, бросается к недвижному тельцу ребенка. Отчаянно безумная улыбка, возлегающая на устах, растягивается в пугающее подобие оскала, когда девушка срывается с места и останавливается рядом с мужчиной. Осклизлое сердце несчастного бьется в ладони, а жизнь угасает. Мраморной статуей женщина замирает, отчаянно цепляясь за спинку кровати; убийца зрит себя в ней. Бесстрастное движение и багровый ком остается в ладони, она разжимает кровавые пальцы. Ненасытно вбирают губы багровые капли, тонкие пальцы рвано скользят по лицу в засохшей крови. Умиротворение подражателя чудовищного искусства в ее теле цветет. Даже неожиданный выпад женщины, бросившейся на убийцу со слезами отчаяния и боли, ожидаем. Немного сильнее сжимая шею несчастной, с упоением она различает хруст, ласкающий слух, в тандеме с предсмертной агонией жертвы. Невыносимо приятно под пальцами бьется артерия, пульсирующая в ритм сокращений сердца. Она отпускает жертву, позволяя задохнуться воздухом, и разворачивает спиной, медленно направляя в сторону кровати. Мертвенно холодные, плотно сжатые губы чувствуют пульсирование под тонкой кожей шеи, чувствуют страх. – Мимесис, – отрываясь, протягивает девушка точно чужеродным голосом, подражая сочувствию, упиваясь трепетом. – Мы всего лишь мимесис, – переводя остывший взгляд на тело мальчика, отчетливо добавляет она. Приглушенный вздох, разорвавший вязкую тишину комнаты, сопровождается гулким падением женщины к ногам возродившегося маленького чудовища. – Но не ты.