***
Дорога из Теннесси в Висконсин — серый ковёр асфальта и плотная завеса пыли. Дин сплёвывает песок сквозь зубы и уже во второй раз жалеет, что решил ехать «с ветерком». Но с закрытыми окнами на палящем солнце в Импале чувствуешь себя, словно в консервной банке, опущенной в кипяток. Лучше засыпаться песком с ног до головы. Ей богу, принцесса Жасмин в песочных часах. Мысль о принцессах неумолимо приводит Дина к воспоминаниям о Сэме. Он-то знает, кто из них двоих подходит на эту роль. Длиной шевелюры уж точно. Тактильные воспоминания живо покалывают кожу: волосы Сэма, скользящие сквозь пальцы, гладкие и слегка жёсткие на кончиках. Нос щекочет мятный аромат шампуня. У Винчестера всегда было хорошее воображение, особенно что касается возрождения прошлого. Режим 5D — не иначе. Дин минует перекрёстки и развязки не то по памяти, не то по наитию. На самом деле дорожная карта штатов навсегда выжжена в его памяти разветвленной схемой. Проезжая Нэшвилл, Рокфорд, Шампейн, Мэдисон, Милуоки через центральные районы, мимо знакомых улиц и домов, Дин вспоминает их с Сэмом дела… То, как Сэм в Спрингфилде вырвал его из лап смерти, когда шея Дина была в миллиметре от острых клыков вампира, голова которого немедленно полетела в дальний угол отлаженным взмахом руки. Сэм справился одной левой, правой же сжимая предплечье брата до фиолетовых синяков, сплавляя их кожу воедино. Как Сэм целовал в висок после того, как — успел-таки, матерь Божья! — сжёг завалившийся между ящиками трюмо старый портсигар взбесившегося призрака, костлявыми пальцами душащего Дина за горло. Как в Милуоки Дину пришлось выламывать железную дверь ангара, попутно отбиваясь от парочки зомби, охраняющих вход, чтобы помешать полоумным ведьмам принести младшего в жертву новоиспечённым или же древним (Дину плевать каким) богам. Дин помнит, как хлестал брата по щекам, приводя в сознание, не сдерживая силу, — только бы очнулся, чёрт, Сэмми — и как, когда Сэм наконец открыл глаза, сгрёб его в объятия, опуская голову ему на плечо… Череду отвратительных и одновременно лучших воспоминаний прерывает назойливый гул автомобильного гудка. Чёрт! Дин выруливает к узкой обочине, пропуская пикап вперёд, и поднимает ладонь в приоткрытое окно, извини, мол, старик, порядок. Но вообще-то не порядок ни хрена. «Сантименты тебя погубят», — говорил он Сэму. Но, кажется, предрекал не ему. И где-то сейчас брат?.. Рискует ли так же скатиться в кювет или — что хуже — стать причиной аварии с неясным числом жертв — вспоминая их вместе, каждый взгляд и любое касание? Дин устало проводит ладонью по лицу, стирая дорожную пыль, смешанную со звенящими глупостью вопросами, и решает остановиться у ближайшей забегаловки, где продают бургеры — передохнуть хоть несколько часов. День клонится к закату, а ехать в темноте с раздробленными, словно кости, мыслями — удел камикадзе.***
Уже при входе в шумный зал кафе «У Пэтси» ему в лицо бросается плотный запах пережаренной говядины, старого масла и лукового запаха изо рта. Атмосфера совсем не для отдыха. Но выбирать не приходится. Дин находит не лучшее пустующее место — открытый со всех сторон стол на двоих, мимо которого то и дело снуют официантки и шумные посетители — и быстро садится, утыкаясь в меню Закуски и салаты он, разумеется, пропускает, останавливаясь на бургерах. «Казанова», «Разбойник», «Фермер Джон», «Пожарная часть», «Дровосек», «Тётя Милли»… «Фермер Джон» звучит не так претенциозно (Дин не хочет и думать, откуда знает это слово), как остальные, да и на вид неплох. — Уже определились с выбором? — молоденькая официантка лучится доброжелательностью. Новенькая, думает Дин, ещё не вкусившая «прелестей» придорожных кафе и проезжающих мимо «джентльменов». Ему почему-то её жаль. — Да, мисс, принесите мне «цезарь», пожалуйста. И капусты побольше, — слова вылетают сами собой, будто и не его вовсе. Он видит в глазах Кэтти (имя напечатано на бейдже) секундное удивление. Дину приходится выдавить из себя самую милую улыбку. — Не могу есть горячую пищу в жару, — пожимает плечами. — «Готовимся к лету за неделю», а? — Дин задорно подмигивает. Реклама кофе для похудения кажется к месту. Он снова подавляет назойливую мысль об источнике информированности об этом продукте. — Будет сделано, сэр, — улыбается девушка, явно оценившая шутку Винчестера. Дин расслабленно выдыхает. Изумленные официантки — сейчас меньшая из его проблем. Главной является чёртова память, тоска по брату и грёбаный салат. Хорошо, три проблемы, объединённые одним именем. Кэтти возвращается через пару минут с салатом в пластмассовой тарелке (не иначе как сам Дьявол дёрнул его заказать эту пищу травоядных) и прозрачным стаканом с крышкой и тонкой, фиолетовой трубочкой. — Лимонад за наш счёт, — девушка мило улыбается, и Дин берет стакан из её рук. Их пальцы на секунду соприкасаются, тепло тянется к теплу. Он думает, это было бы многообещающе лет семь назад. Но никак не теперь. — Спасибо, Кэтти, — он протягивает ей пятидолларовую купюру, зная, что салат здесь не может стоить больше трех с половиной. — Я, пожалуй, возьму всё с собой. Здесь… — он окидывает зал обеспокоенным взглядом, — жарче, чем в преисподней, — Дин умалчивает, что действительно там был. В машине воспоминания снова возвращаются, словно нашли благоприятную среду для распространения. Сэм, спасающий его, ловкий, саркастичный, умный. Дин, спасающий Сэма от разнокалиберных монстров с самого рождения. Преданные взгляды зелёных глаз, мягкие ответные прикосновения, согревающие слова отчётливыми мурашками накрывают Дина, пока он жуёт салат, довольно вкусный для своего ранга. Но он никогда не признается Сэму. Нет. Никогда. И вряд ли его увидит. Запив горечь последней мысли сладким лимонадом и мысленно поблагодарив Кэтти, Дин позволяет усталости завладеть его мышцами, откидывается на спинку сиденья и медленно засыпает, отгоняя от себя грёзы темнотой закрытых век.***
Следующий день пахнет свежей надеждой и, кажется, собирается быть лучше предыдущего. Пусть тело и ноюще болит от сна сидя, но в голове полный порядок. Дин врубает частоту рока и выезжает с парковки, подпевая «Another one bites to dust». Однополосная, одинокая трасса совершенно пуста. Несколько миль длится полное спокойствие. Желанная тишина. Дин наслаждается лёгким ветром, скользящим по предплечью, разрезаемым высунутой из окна ладонью. Влажный воздух пахнет дождём, хотя небо продолжает быть чистым и безоблачным. Пару часов спустя впереди появляются признаки жизни. Оказывается, трасса не совсем вымерла — это радует. На дороге стоит старая по всем меркам машина, вокруг которой взволнованно расхаживает пожилой мужчина. Поломка, видно сразу — никто в здравом уме так не паркуется. Подъезжая ближе, Дин видит, что впереди стоит легковая «тойота», водитель которой, судя по жестам, успокаивает старика. Что-то в силуэте этого парня кажется Дину знакомым. Но солнце ярко слепит глаза, не позволяя ориентироваться в узнавании, что называется «по походке». Что-то заставляет его решить остановиться: настоящий альтруизм, привитый героизм или же шестое чувство. Дин выходит из машины и всматривается в фигуру парня, который вынимает запаску из своего багажника. Винчестер готов поклясться, что на сто процентов уверен, кто стоит перед ним. Сердце на миг пропускает удар. Но всё-таки стоит проверить. — Эй, Геракл, помощь нужна? — кричит Дин, подходя ближе. — Предпочитаю латинский вариант — Геркулес, звучит лучше… — парень оборачивается и замирает лишь на секунду. Дин поднимает взгляд с его напрягшихся мускулов на обвитых дорожками вен руках. На Сэме серая футболка, слегка заляпанная землёй и машинным маслом. На загорелой шее блестят капли пота. Отросшие почти до плеч волосы по прежнему растрёпаны, но зачёсаны назад. — Сэм… — одними губам выдыхает Дин. Он даже не уверен, что произносит это вслух. Имя брата слишком давно не знало свободы слова. — Мы знакомы? — изумлённо спрашивает мужчина. Дин отшатывается, словно от пощёчины. Забыл! Что-то случилось? Что это? Проклятие? Очередной сон? — Сэм, я…ты…что… Парень сперва легонько усмехается, а потом запрокидывает голову и смеётся. Смеётся так, как умеет смеяться только Сэм Винчестер. — Не думал встретить тебя в этой глуши, Дин. — Вот сучка! — качает головой Винчестер, будто сбрасывая ношу со своих плеч. И затаивает дыхание. Ответит ли? Взгляд Сэма становится ясным и тёплым. — Придурок, — он прислоняет колесо к бамперу. — Видел бы ты своё лицо… Дин не может не улыбаться, эмоции накрывают его с головой. Он думает, что готов разрыдаться прямо сейчас, и поэтому прячет лицо за объятиями, лопатками впитывая тяжесть рук брата. Они совместно помогают пожилому мужчине поменять проколотое колесо. «Стекло», — многозначительно бросает он. И приглашает их в свой летний домик у озера Эри, близ Толидо. Своего рода благодарность. — Ты всегда был лучшим механиком, чем я, — говорит Сэм, когда машина дедули уменьшается в размерах, катясь по пустынной дороге к горизонту. Дин тоже провожает её взглядом. Теперь, наедине, им почему-то труднее смотреть друг другу в глаза. — Постоянная практика, Сэмми. Она во всём важна. Сэм не уверен, что верно угадывает подтекст. Младший достаёт из багажника пару бутылок пива — безалкогольного, за руль ведь — и прислоняется к горячему капоту Импалы, не глядя протягивая вторую бутылку брату. Дин садится на капот чуть левее — не как раньше — и не касается его ни в момент передачи пива, ни после. Ему слишком хочется этого, чтобы он мог себе это позволить. Забавно, что вчерашние захлестнувшие его воспоминания сегодня воплотились в эту неожиданную встречу. Говорите потом, что мысли не материальны. Сэм рассказывает, что два года назад закончил своё обучение в колледже и теперь работает настоящим юристом — если ему интересно, конечно. Отпивает три глотка, будто подготавливая горло, замораживая клокочущие нотки в голосе, и заявляет, что, к тому же, успел жениться. Дин отмечает про себя, что почти с первого взгляда заметил кольцо на пальце. Но вслух молчит. Сэм говорит, что и впрямь не ждал поздравлений, он не обязан, даже обидеться должен, ведь младший на свадьбу не пригласил. Но хотел, правда хотел, Дин, просто… — Я бы не выдержал, — спокойно прерывает его триаду Дин, — всей этой розовой сопливой мути, — заканчивая шуткой, заглотив тугой ком в горле. Не выдержал бы видеть тебя с ней. Не выдержал бы лицезреть, как ты даже за руку её держишь, не то, что целуешь. Не выдержал бы твоих клятв «в богатстве и бедности», «навсегда». Потому что клятвы, которые мы оба давали друг другу однажды под дождём, были другими, важнее и искреннее, но и они развеялись в прах. — Ты же знаешь, я не фанат окольцевания. Свобода, Сэмми, — вот это моё. Дин безбожно врёт. Врёт так правдиво, насколько может. Каждый раз пытаясь сбежать, он возвращается к точке старта. Каждый раз, утверждая, что ему никто не нужен, знает, что ему необходим Сэм. И только. Знает, что обменял бы свободу на оковы — если бы это связало их с Сэмом навсегда. — Значит, ты всё ещё одинокий волк? Дин не думает, что это намёк — хотя, возможно, и он. И не знает, хочет ли давать брату зелёный свет. В последнее время Дин не очень владеет собой — и кто знает, к чему приведёт временная близость. Да и простая встреча. Психическое здоровье — штука хрупкая. Сэм, может, и сможет вернуться домой, к жене, которая склеит его, заставит забыть, а Дин… Плевать. — Да, я всё ещё одинок, — говорит он в пустоту, глядя перед собой, адресуя ответ Судьбе, плетущей узор его жизни сплошной чёрной ниткой. — Ты не одинок, Дин, — Сэм мягко накрывает его ладонь своей, ведя вверх по фалангам. Оба затаивают дыхание, привыкая к общему пульсу, возрождая в памяти давно ушедшие годы. Дин, с трудом справляясь с громкими ударами паникующего сердца, медленно захватывает пальцы брата своими. Сэм смотрит на него с признательностью и умиротворением. Старший чувствует, как с плеч каменной лавиной скатываются предрассудки и страх. Во всём мире воцаряется тишина. Спустя полчаса Дин допивает бутылку и нехотя расцепляет их недо-замок-недо-морской узел ладоней. Он почти не чувствует, как кожу покалывает вновь циркулирующая кровь. — Пора в путь. А тебя, наверное, уже заждались дома… — Винчестер с трудом подавляет грусть и недовольство в голосе. Сэм разглядывает свою ладонь, будто видит её в первый раз, проводит кончиками пальцев по внутренней стороне. Он задумчив и по-новому серьёзен. — Да, меня и так неделю не было — всё по судам, да полицейским участкам… — Сэм хочет сказать что-то другое, совершенно не относящееся к обыденности и реальности, но прикусывает язык, интуитивно чувствуя запрет. — Защищаешь всяких ублюдков? — Нет, Дин. Я справедливый юрист. — Я и не сомневался, — в голосе старшего отчётливо слышна гордость. — Я рад, что у тебя всё хорошо. Сэм встаёт с капота и делает пару шагов назад — к своей машине, пристально разглядывая брата, будто пытаясь заострить в памяти каждую деталь. — До скорого, Сэмми, — Винчестер успокаивает самого себя этим пресловутым «скоро». Прошлый раз затянулся на пять лет. — Увидимся, Дин.***
Впервые мысли о том домике у озера Эри приходят к Дину через пару минут в дороге, когда очертания Сэма исчезают в окне заднего вида. Но Дин отгоняет их прочь. Он продолжает жить, несмотря на собственное убеждение, что без брата и дышать не может. Пять лет же выдержал. Колесит по штатам, оседая то тут, то там, словно человеческий осадок цивилизации, подрабатывая в авто-мастерских, принося им прибыль и выводя их на новый уровень, и в конце концов в милом городке Монро находит своё счастье, бросившееся под колеса Импалы, словно потерянная собачонка. У неё тёмные волосы до плеч, голубые глаза и третий размер груди. Девушку зовут Кира — и она ни в коем случае не садится за руль, не красит ногти и не пьёт молока. Она умна и очень грациозна — любое её движение приводит мужчин в восторг. Кроме, разумеется, того случая с почти аварией — но на то была причина — сломанный каблук, который Винчестер после починил. Дин думает, а почему бы и нет. Она заботится о нём, вкусно готовит и смеётся над шутками, почти как Сэм. И этого, в принципе, достаточно. Они проводят вместе около года, когда он решает сделать ей предложение. Кира соглашается. И тогда Дин решается приехать к озеру Эри — попрощаться с прошлым, побыть наедине с мыслями, обдумать, верно ли поступает, окончательно оттеснить мысли о брате на третий план, смешав лёгкой дымкой сфумато с чем-то таким же прошлым. Дорога занимает не больше пяти часов — Дин рад, что не приходится сидеть в машине за рулём несколько суток только лишь для того, чтобы утешить своё эго. За окном открываются живописные пейзажи, которым прежде он бы не уделил внимания, но теперь его тянет созерцать красоту. Мегаполис сменяется не деревней, но природой, аккуратно вписанной в ландшафт. Проезжая небольшой насыпной тоннель Дин думает о Сэме, римских акведуках, мифах и снова о Сэме.***
То, что они приезжают к дому доброго старичка одновременно, Дина почти не удивляет. Карма, чтоб её. Сэм выходит из машины и весело, лучезарно улыбается, наблюдая за братом. — Потянуло на природу, а? — Задохнулся в мегаполисе? В дверях их встречает тот самый старик, в вязаной кофте поверх застиранной — но любимой — рубашки. Он здоровается с ними, как со старыми добрыми знакомыми, приглашает в дом, проводит целую экскурсию, посвящая их попутно в историю своей жизни. Дин присвистывает, когда они входят в огромную спальню с гигантской кроватью и невероятными панорамными окнами в пол. Вид на озеро открывается шикарный. Но Дин не может оторвать взгляда от Сэма — тот увлечён красотой, дизайном, функциональностью и природой за стеклами. Всё это отражается у него в глазах — и он наполняется этим до краёв, впитывает всё до мельчайшей детали, как и всегда. Дин думает, что его сердце вот-вот разорвется от нежности. Старик говорит, что ему пора, разберётесь сами, ребята, звонила дочь — просила посидеть с внуками, а дом в их распоряжении. Да и вообще, в любое время года, дня и ночи. Он оставляет им запасные ключи. Дин думает, что он что-то чувствует о них двоих, но помалкивает. Мог бы и вторые ключи оставить — мало ли они порознь приедут или… Винчестер и думать, не хочет, что это за «или». Мужчина уходит, и Дин снова не понимает, почему в компании третьего человека находиться рядом с братом ему легче. Его снова сковывает неловкость, а комната пугает своими размерами, отчего Дин чувствует себя слишком маленьким и беспомощным. Это, видимо, отражается на его лице, потому что Сэм с плохо скрываемым беспокойством предлагает пойти на воздух и устроить настоящий пикник. У него куча разной еды с собой, у Дина, сто процентов, есть пиво. В холодильнике старика они отыскивают целую упаковку колы. Жизнь налаживается. Сэм находит в одной из комнат пыльный плед, вытряхивает его и начинает безостановочно чихать — Дин, усмехаясь, нарезает овощи. Ему представляется их совместная жизнь здесь — в уединении, тишине, вот такая обычная: бурчащий Сэм и топчущийся на кухне Дин. Идиллия. Мираж, сметаемый ветром. Погода стоит и впрямь отличная — жара потихоньку спадает, принося вечернюю прохладу и свежесть. Они едят, слушая шелест листвы, чокаются бутылками и мало говорят. Озеро покрывается мелкой рябью. Солнце заходит за горизонт и одаривает воды розовыми оттенками, небо пестрит персиковыми полосами и становится похожим на небо Лос-Анджелеса, на закате, когда смотришь с холмов вниз. Дину хочется думать, что там оно именно такое. По его лицу мажут оранжевые лучи, высветляя скулы, он играет с ножом, вертя его за рукоять, утопив лезвие в земле. Сэм слишком долго глядит на него, упрямо и выжидающе. — Я женюсь, Сэм, — наконец произносит старший, глядя в землю. — Это привело тебя сюда? Дин оставляет нож, поднимает голову и закусывает нижнюю губу. — Я не знаю, Сэмми. Дин долго вглядывается в его лицо, мучительно пытаясь что-то найти. Сэму страшно, что этого не случится. Или что в нём нет того, что ему нужно. Но брат подаётся вперёд, видимо, что-то для себя решив, и Сэм будто бы и не против. Он тяжело сглатывает, не уворачивается, зелёные глаза теплятся нежностью и согласием, немой просьбой вспомнить былое. Дин ничего и не забывал. Он касается его щеки, плавно скользит пальцами по шее и медленно раздевает брата. Клетчатая рубашка соскальзывает с плеч, открывая голую кожу предплечий, по которым Дин тянет тыльной стороной ладоней. Он приподнимает край футболки, осторожно, будто боясь сдетонирования бомбы, оглаживает кубики пресса и упругую, накаченную грудь. Следом идут джинсы… Он растягивает прикосновения, наслаждается каждым миллиметром кожи, украшенной солнечными узорами. И когда брат оказывается перед ним полностью обнажённым, наконец, целует его просящие сухие губы так ласково, как только умеет. Дин думает, как тут попрощаться с прошлым, когда вот оно — под руками, живое, горячее, жаждущее его… — А что привело сюда тебя, Сэмми? — Дин приподнимает голову с его плеча, чтобы заглянуть в глаза, посеребренные лунным светом. — Ты, — просто отвечает Сэм, умалчивая про кошмары, вновь ставшие посещать его в последнее время. Особенно про последний — где Дин умирает под пеплом, словно в Помпеях. Если это не намёк на потерю, то Сэм — полный болван. Он целует брата в висок и обнимает ещё крепче, успокаиваясь от его близости.***
Они проводят в домике два дня. Долго валяются в кровати в обнимку, временами целуясь и просто наблюдая друг за другом, словно подростки. Дурачатся и проверяют кровать на прочность — дерутся подушками так, что после побоища оба судорожно осматривают каждую на предмет рваных дыр — это не их собственность всё — таки. Сэм подмечает, что надо бы прикупить свои. Он, взлохмаченный, зацелованный и румяный, абсолютно счастливый, с ямочками на щеках греет лучше любого солнца. И Дин не помнит, почему решил от этого отказаться. Им было бы хорошо здесь, — мелькает отчаянная мысль. Да, где-то в другой, оторванной от реальности вселенной. Дин подвисает, и Сэм, вошедший в азарт, пользуется моментом, опрокидывая его на кровать почти с высоты его роста и нависает над ним, тяжело дыша в самые губы. — Ты такой красивый, когда много думаешь, — шепчет он и улыбается. — Но думаешь ты редко. Сэм абсолютно заслуженно получает по рёбрам и скатывается с кровати с отчаянным криком — высоко, мог бы и руку сломать, хорошо, что у него рефлексы, как у кошки. Дин фыркает — у кого же он мог научиться? Их настоящее, совершенно не эфемерное, заслуженное счастье портится необходимостью возвращаться. — Ты ведь не решишь отменить женитьбу из-за… — меня, просится с языка, но Сэм знает ему другое применение, — этого… — он необъяснимо окидывает головой окружение, всовывая руки в рукава рубашки. — Ты ведь не стал бы, — пожимает плечами Дин, забрасывая сумку в багажник. Он знает, что у них обоих свои собственные отлаженные жизни и лишаться их ради двух потрясающих дней — глупо. Уже за рулём Дин с горечью думает о том, что и вправду, чёрт возьми, на мгновение думал бросить всю эту нормальность к чертям и зажить здесь или где угодно ещё — но с Сэмом, если бы тот согласился… Он сжимает челюсти, потому что Сэм и не думал терзаться подобным, когда женился на этой своей блондинке, улыбающейся с общей фотографии, которую Дин нашёл в его бумажнике.***
После этих дней вместе они думают, что больше не смогут увидеться. Гордость не позволит или ещё какая-нибудь ерунда. Но как-то ночью в доме старшего Винчестера раздаётся звонок. — Сэмми, что-то случилось? — Нет, — голос на том конце тихий и почти жалобный. — Ты знаешь, который час? — Дин щурится, глядя на электронные часы, ярко отсвечивающие 3:16 в темноту комнаты. — Да, знаю, прости… Я просто… Хотел сказать тебе, что… скучаю. Дин прикрывает глаза. По спине бегут предательские мурашки. — Я тоже скучаю, Сэмми. — Где твоя жена? — Уехала к родителям на пару дней проведать, у отца больное сердце… Я, вроде, предлагал поехать вместе, но у меня работа, да и Кира сказала, что справится. — Рад слышать, что ты законопослушный семьянин, — усмехается Сэм. Винчестер почти вживую видит, как коротко поднимаются уголки его губ. Дин знает, о чём он. — Откуда ты знаешь, что рядом со мной сейчас не лежит какая-нибудь пышногрудая Сэнди? — Знаю. Ты бы не взял трубку, если бы был не один, — Сэм слишком хорошо его изучил, исследовал, вызубрил. Ботаник. — Ты, я так полагаю, тоже томишься в одиночестве? — Угадал. — Не-а. Ты бы не позвонил, если бы жена была рядом, — один-один, Сэмми.***
Они встречаются в домике на следующее утро, отправившись в путь прямо ночью, чтобы не терять времени. У обоих есть пара-тройка свободных ночей, которые можно провести вместе. Желание увидеться перекрывает любые терзания и мысли, что потом будет хуже. Дин просит Сэма рассказать об интересных делах с работы. Сэм умоляет Дина не рассказывать очередных историй о ржавых болтах, затопленных моторах и имбецилах-водителях. — Но это всё, чем я живу, Сэмми. Сэм верить не хочет, потому что самовлюбленный гордец и собственник: — Так живи мной. Дин задыхается от такого откровенного нахальства и уже хочет ответить нечто обидное, уколоть слишком больно, так, чтобы искры из глаз от сжавшегося сердца… Но Сэм будто чувствует опасность ссоры — и целует его так глубоко и долго, что Дин забывает даже английский алфавит.***
Они начинают видеться раз в месяц. Скрывая от жён истинные причины встреч и отъездов охотой, делами по работе, усталостью, искренним желанием побыть в одиночестве, вдали от суеты. Сэм для Дина и вправду отдых, расслабление, тишина. И любовь, накрывающая с головой. Как-то он выдаёт давно рвущуюся с языка шутку: — Мы словно в «Горбатой горе». Сэм отвечает не так весело, но мягко: — Надеюсь, мы обойдёмся без трагических концовок.***
Проходит год, наступает поздняя весна — тепло, сухо и солнечно. Они затевают генеральную уборку в домике у озера, который уже считают почти своим. Дину достаётся избавление от пыли и паутины. Он орёт, чертыхается и каждый раз отбегает в сторону, смахнув шваброй один из углов. Сэм смеётся: Дин Винчестер боится пауков. Великий охотник, убивший самого Гитлера, в панике крутится вокруг своей оси и вытряхивает на себе одежду с криками «Сэмми, сними его с меня!» — зрелище комичное и забавное. Отсмеявшись вдоволь и увернувшись от мокрой тряпки, Сэм возвращается к мойке окон. Это всегда расслабляло его, приводило мысли в порядок. Монотонные, повторяющиеся действия, приводящие к гармонии. Он прыскает спреем на стёкла, смывает воду стеклоочистителем и натирает сухой тряпкой до блеска. Солнце отражается и блестит на стёклах, Сэм щурится, удерживаясь одной рукой на раме. Дин возникает рядом и спрашивает: — Упасть не боишься? Сэм вздрагивает, но удерживается. Идиот. Но вспоминает, как ещё в детстве не боялся высоты, помогал брату убираться и всегда твердил «ты же Бэтмен, Дин, ты же меня спасёшь» и спрыгивал ему на руки с подоконника. Дин всегда ловил, журя младшего за доверие: вымахаешь скоро — удержать уже не смогу. — Только не говори, что я рядом — и спасу, если что, — читает мысли Дин. Сэм улыбается. Солнце золотит капельки пота на его лбу, к которым липнет бывшая отросшая чёлка. — То есть ты дашь мне разбиться? — наигранно злится Сэм. — Вот ты козёл, — он прыскает в Дина чистящим средством из пульверизатора и скрывается за стеклом. — Эй! Смотри у меня! Если с меня начнёт слезать кожа, я тебя убью! — выкрикивания Дина тонут в переливах Сэмова смеха, сливаясь в интересный маш-ап, довершаемый посвистыванием птиц.***
В один из летних вечеров Сэм говорит, что Карен — беременна. Дин усмехается себе, что он более осторожен. Старший понимает, что долго так продолжаться не может. Их встречи, их воскрешённое прошлое. Но, глядя на Сэма, не предпринимает ничего, чтобы всё прекратить. Сэм, находясь рядом с ним, светится, оживает, становится собой. Дин не может позволить себе это отнять. Сэм, погрустневший и с тоской во взгляде, только ещё больше привлекает Дина. Он напоминает ему писателей — романистов, переживших трагедию… Он чрезмерно сексуален в своём облегающем свитере, со сведёнными к переносице бровями и тёмными тенями под глазами, и Дину плевать, что кто-то скоро станет называть его папой. Папочкой он может называть его и сам. Сейчас Сэм его, и Дин насладится этим сполна, яростно выцеловывая укусами обиды на его коже, заглушая собственные мысли громким стуком сердца и звуками своего имени, переходящими в стоны. — Если ты скажешь, что не можешь так больше, я пойму, — выдыхает он в его макушку. Сэм не сразу выравнивает дыхание после сбитого, страстного ритма, находит его затылок ладонью и слегка выворачивается для поцелуя. — Я не хочу тебя потерять, — серьёзно говорит он. — То, что происходит сейчас, доказывает, что те пять лет порознь мы просто спустили в пропасть, подкармливая собственный идиотизм… Я не хочу принадлежать тому миру, Дин. Я хочу лишь тебя. — Ты мой, — Дин аккуратно прикусывает его нижнюю губу. Сэм и не спорит, позволяя брату взять себя во второй раз. Да, он принадлежит Дину, а Дин — ему. Пару дней в месяц. Прошлому никогда не стать настоящим. Винчестеру никогда не нравились законы природы. До самого утра старший так и не смыкает глаз под тихое дыхание брата на своём плече. Дин не хочет детей. Ни от одной из женщин. Никогда. Он чертовски ревнует Сэма ко всей той жизни, что его окружает вне их укромного места. И Дин не знает, как это исправить.***
Однажды Сэм опаздывает на встречу часа на четыре. Дин не находит себе места. Нарезает круги вокруг Импалы, заходит в дом, громко отодвигает стул, садится, и, нервно отбивая пальцами ритм по столу, пронзает даль за окном суровым взглядом. Не выдерживает, хватается за мобильник, но не звонит. Выходит на улицу. Вышагивает перед домом, словно солдат, отбегает к дороге, возвращается. Сердце сбивается с заданной траектории и скачет в пропасть. И вот, когда он уже отчаивается, машина Сэма появляется на горизонте. Брат громко хлопает дверью. — Сэмми, наконец-то, а то я уже зажд... — Дин не успевает договорить, Сэм вгрызается в его губы абсолютно животным поцелуем, сминает кожу, кусает до алой крови. Дину такая пылкость, конечно, нравится, но что-то во взгляде брата его пугает. Зрачки такие огромные, что кажутся двумя пустыми колодцами. Сэм одним движением рук срывает с него джинсовку, так, что запястья сводит — старший недовольно восклицает «осторожнее», но выходит лишь мычание. Футболка рвётся под пальцами брата — и Дин начинает нервничать сильнее. Что-то не так. Он уверен. Брат обычно начинает с разговоров, мыслей, прелюдий, в конце концов… Сэм быстро разворачивает его, подтолкнув, и раскладывает на капоте Импалы. Дин пытается подняться, отчаянно размахивая руками, но Сэм придавливает его своим телом, приваривая ладони брата своими к металлу машины. У него жёсткие, резкие движения. И Дин чертыхается при каждом ударе коленей о бампер, и вспоминает их совместный опыт в ванной, когда Сэм удерживал его лодыжки на своих плечах… и как после Дин жаловался на боль в ягодицах и копчике. Оказывается, то были только цветочки. Сэм оставляет синяки не только на запястьях, но и рьяно и слишком больно кусает в плечо, отчего трапециевидную мышцу сводит ужасной судорогой. Дин стонет вовсе не от удовольствия. — Чёрт, Сэм! Младший отпускает его так же быстро, как и схватил, заканчивая инквизицию, словно злые чары внезапно оставили его. Ярость пропала. Дин, кряхтя, разгибается. Он затылком чувствует потерянный и пристыженный взгляд брата. Дин не понимает, за что он так с ним. Он подтягивает джинсы, застегивает ремень и медленно идёт к дому, не желая ничего выяснять и не оборачиваясь. Силы покидают его. Нервное напряжение, смешанное с физическим, полностью опустошает. Дин заваливается на диван в гостиной, обхватывая себя руками. Он не девчонка какая-нибудь, но в душе что-то так сильно жжёт, что сдержать это можно, кажется, только вот так — сжимая рёбра до очередных синяков. Одним больше, одним меньше. Сэм приходит пару часов спустя. — Я даже знать не хочу, что это было, — предостерегает брата от оправданий Дин, услышав его тихое, взволнованное сопение в проёме комнаты. — Дин, я… — младший опускается на колени рядом с братом. — Я знаю, ты не простишь меня. Но всё равно прости, прости меня, я… — он пытается взять его за руку. — Не прикасайся ко мне, — холодный стальной голос отсекает сумерки, заполняющие комнату. Сэм послушно убирает ладонь. Дин видит, как она дрожит и как борьба с самим собой отражается на лице брата, будто бы смешивая краски на палитре. — Я сам себя не прощу теперь. Я отвратителен. Я мерзок. Нечист. Я не справился, — голос Сэма срывается, ломается и трещит по швам. — Всё рушится и рассыпается. Карен подаёт на развод. Да, я не люблю её, но ведь нашей малышке только два года! Она не так давно научилась ходить и связно говорить. Я… я так надеялся, что эта идеальная семья будет опорой… — он разочарованно трясёт головой. Волосы рассыпаются серебром под светом луны. — Я потратил столько времени зря. Я так боялся, что она узнает о нас. А это, оказывается, не имело смысла. Как же хреново осознавать, что полжизни ты был обманут самим собой, что всем вокруг плевать на тебя… Сэм скрывает лицо на краю дивана, стыдливо заглушая всхлипы и короткие, частые, срывающиеся вдохи. Дин не может на это смотреть — под ложечкой сосёт и жжёт так, что лёгкие хочется выплюнуть наружу, — он притягивает брата к себе и молча гладит по волосам, дожидаясь, пока истерика поутихнет. Ему так жаль. В том числе и себя. Но он переживёт, а вот Сэм… Дин мягко просит его поспать, утро вечера мудренее, Сэмми, всё будет хорошо. Младший сперва отнекивается, упирается, ведь ничего хорошо не будет, всё ужасно и он сам ужасен и отвратителен, монстр, который всё губит… Но, выговорившись, тихо просит брата: — Ты останешься со мной? Дин не уверен, говорит ли он конкретно про сейчас или про всегда, но неизменно отвечает: — Конечно.***
Утром Сэм просыпается в кровати один — и горло сжимается от тоски. Он ушёл. Ушёл навсегда. Правильно, Сэм заслужил… Но, окончательно проснувшись, слышит приглушенный шум, доносящийся из кухни. Дин, кажется, готовит завтрак. Сэм пристыженно мнётся на пороге. — Доброе утро, соня, — встречает его брат. — Который час? — Три часа дня, ты проспал пятнадцать часов, — при озвучивании цифры, Сэм выдаёт нечто по типу оханья, прикладывая ладонь ко лбу. — Рекорд! — Дин виртуозно переворачивает блинчик на сковородке. Он, разумеется, шутит, но сам понимает, отчего брат впал в спячку — стресс знает своё дело. — А ты давно встал? — Прилично, успел на пробежку сбегать, принять душ и вот приготовить тебе завтрак, — Дин умалчивает, что почти не спал ночью — мучительно много думал и взвешивал — и очень надеется, что синяки под глазами не слишком явно его выдают. У Сэма закрадывается сомнение, но он приписывает его к своему чувству вины. — Не говори мне, что простил меня, — неверующе говорит младший. — Дай — ка подумать, — вертит лопаткой в воздухе Дин. — Вообще-то, да, простил, — Сэм порывается что-то сказать, но Дин его останавливает: — Но с одной оговоркой, — он прикасается тёплой ладонью к его щеке: — помни, что я всегда рядом. И я помогу, если попросишь. Сэм преданно целует его ладонь, не ожидая такой щедрости. — Я тебя не достоин.***
Бракоразводный процесс движется быстро. На это время Сэм переезжает в домик у озера, ведя работу прямо оттуда. Он много говорит по телефону, разбирает присланные по почте дела, в основном консультирует. Дин заезжает два раза в неделю. Поддерживает, заботится, переживает. Накрывает брата шерстяным пледом, когда тот засыпает прямо за столом, нежно целует по утрам и готовит самый вкусный в мире кофе. И просто любит. Сэму этого настолько много, что он не знает, как вернуть всё сторицей. Но очень старается.***
— Наконец-то всё кончено, — провозглашает младший одним тёплым вечером. — За разведёнку Сэма Винчестера, — поднимает Дин бокал виски. По комнате раздаётся хрустальный звон. Жёлтые блики свечей ловят тонкие пальцы, полные губы и расширенные зрачки, и, блестя на поверхности, тонут под кожей, в памяти и сердце. — Я ни в коем случае не призываю тебя к тому же, — шепчет сквозь поцелуи Сэм. — Я не хочу быть тем, ради кого ты бросишь семью. Чтобы потом ты обвинял меня. А твоя жена была бы несчастна и брошена. Я этого не достоин. Слышишь? — Я понял, Сэмми, — Дин соглашается только для вида, разомлев под ласками и теплом пламени, наполненный счастьем здесь и сейчас, без мыслей о завтрашнем дне.***
Вскоре Винчестер пропадает на какое-то время. Сэм беспокоится, заламывает руки и проводит бессонные ночи в холодной постели. Но думает: это правильно. Почти смиряется. Но всё так же выглядывает в окно каждое утро и вечер, вернувшись с работы.***
В один из дождливых осенних вечеров Сэм на веранде дышит ароматным озоном. Зрение привыкает к полутьме, и он различает рябую гладь озера Эри и шелестящие важными листьями деревья. Струи дождя подсвечиваются фарами внезапно появляющейся из-за горизонта машины, рассекаются светом и тонут в земле. Дин выходит из Импалы и медленно идёт к дому, не боясь промокнуть. В зоне слышимости он восклицает: — Я свободен! Сэм сперва не понимает смысла его слов, поднимается из кресла и бездумно идёт ему навстречу, под дождь. В тёплые объятия, к горячему дыханию на своей шее. — Я развёлся, Сэмми, — Винчестер широко улыбается, показывая кольцо на правой руке. — И ты останешься со мной? — Разумеется! — Дин смеётся, как Сэм может сомневаться? И думает, что отрекаться от прошлого — бессмысленно, ведь вот оно — под руками, живое, ласковое, становящееся будущим.