Тебя я люблю больше

— Рапунцель, Рапунцель, сбрось свои косоньки вниз! — Леоне, ты слишком сильно шумишь! А вдруг кто услышит? — Мне, знаешь ли, поебать!       Даже в этой ситуации Бруно умудряется улыбаться. — Ты не упадёшь? Тут до ужаса высоко… — Господи, нашёл из-за чего волноваться…       Аббаккио кажется, что он выглядит со стороны до безумия нелепо, пока пытается балансировать на уж какой-то слишком ненадёжной и небезопасной ветке. — Может, поможешь мне, Джульетта? — Иди сюда, мой Ромео.       Буччеллати осторожно протягивает руку, стараясь при этом не потерять равновесие и не полететь вниз, с третьего этажа. Лицо Аббаккио сияет в снисходительной улыбке — какой же милый. Не боящийся сорваться ради него в самую бездну. — Я пошутил, — выносливости и ловкости у Леоне хоть отбавляй, так что, он бы справился и без чужой помощи. Быстро перепрыгивая с ветки на окно и цепляясь пальцами за него, Леоне, подобно скользящей тени, оказался в комнате молодого Буччеллати. Аббаккио осматривается — богатая, чересчур пафосная обстановка перестала смущать его после нескольких визитов. Но вставить своё едкое словцо он попросту обязан — скорее всего, это связано с белой завистью: одна такая комната — весь его дом. — Как всегда, всё слишком вычурно, — Леоне обращает внимание на кучу учебников и раскрытую исписанную вдоль и поперёк тетрадь на столе возле окна. — Ты опять за своё? Сколько раз я просил тебя не перетруждаться? — У меня вступительные на носу, — Бруно смущённо шмыгает носом, понимая, что его поймали с поличным. — Отец говорит… — Тебе не похуй ли, что он говорит?       Леоне нервно скрипит зубами и почти невесомо касается кончиками пальцев лица Буччеллати, проводит вдоль тёплой щеки, вдоль выступающих скул; подушечка большого пальца огибает край синяков под глазами юноши, раздирающих душу Аббаккио.       Если бы он только встретил Дьяволо, то убил бы самолично за то, что тот так издевался над сыном. Как? Как? Блять, как? Как можно быть таким тупорылым и жестоким отцом? Знать, что у Бруно слабое здоровье, что он сам такой… Хрупкий. Знать и всё равно заставлять работать до потери сознания! — Ты бы хоть немного пожалел себя, дурень. А если снова упадёшь в обморок, как тогда? — тот день Леоне бы предпочёл стереть из своей памяти навсегда.       И тут же указательный палец юноши осторожно касается синяка на левой щеке Аббаккио: — Кто бы говорил, — недовольный тон вдруг взрезает слух; в блёклых усталых глазах Бруно вспыхивает обида. — На себя посмотри. Опять с кем-то дрался?       Леоне тяжело вздыхает и отводит взгляд в сторону — что ж, пойман с поличным. — Последняя облава пошла немного не по плану… — хмуро отрезает парень. Наглая, бестактная ложь во благо. Бруно никогда не узнает, что этот жалкий ушиб, не принёсший Леоне ни капли боли или унижения, был оставлен как метка — ради него. Никогда не догадается, что Аббаккио снова услышал, как про президента их студенческого совета Буччеллати ходят неприятные, оскорбительные сплетни. И вряд ли сможет вообразить, как сильно глава одной из местных группировок выбивал всё дерьмо из тех, кто смел открывать свой рот в сторону Бруно в их школе.       Они так непохожи друг на друга. Они до одури разные — даже внешне. У Леоне длинные волосы, изрядно попорченные и сожжённые дешевой краской — ему плевать, что у него крайне странный переход между корнями и кончиками. Игра фиолетового и серого цветов. Бруно нравится: говорит, что это необычно и красиво. У него самого мягкие тёмные, пахнущие теплом и нежностью волосы, с которыми хочется играться и заплетать маленькие косички, пусть им по длине далековато до Аббаккио. А еще Буччеллати нравятся глаза главного хулигана — жёлтые, переливающиеся сиреневым. Взгляд их смягчается лишь когда речь идёт о близких юноши. Все остальное время он холодный, не располагающий к себе — подобно его обладателю.       Леоне считает, что в синих, бездонных и бесконечно добрых глазах Бруно можно утонуть и нисколько не пожалеть об этом.       Их одежда, их воспитание, их стиль жизни, их цели — все диаметрально противоположное. Про таких обычно говорят — ни за что бы не сошлись, быстрее вселенная распадётся на атомы. Вот уж точно — вся их школа распалась бы на атомы, если бы узнала, как Аббаккио — падший демон во плоти, отморозок, держащий в страхе и трепетном уважении всю округу, почти каждый вечер, с закатом солнца забирается на раскидистый дуб возле поместья известного и богатого предпринимателя Дьяволо. А всё ради Бруно — ангела и благородного рыцаря в одном флаконе, озаряющего светом своей улыбки всех учащихся, ответственного и лучшего ученика: почти… почти что идеального человека.       Их маленький секрет, их большая тайна, скрытая под оранжево-золотыми лучами уходящего за горизонт солнца. Их ночь, в которую никто не сможет пробраться — всего лишь несколько часов счастья, которые летели как мгновения и которых не ужасно, катастрофически не хватало.       Леоне думает — он в последнее время стал чертовски жадным до времени. Ему не хочется тратить ни минуты, держать эти мгновения при себе как можно дольше. Он желает остановить это проклятое тиканье секундной стрелки, лишь бы остаться в вечности. Остаться с ним. — Ты же в курсе, что Рена убьёт тебя, если узнает, что ты снова ввязался в драку? — Бруно легко усмехается, чем вырывает Аббаккио из ступора. — Ага, — парень не теряется, — а потом она убьёт тебя за то, что ты снова учишься до потери пульса, — улыбается Леоне.       Вспоминая их общую подругу, они смеются (тихо-тихо, иначе отец услышит), подходят друг к другу ближе, прижимаются, задыхаясь в объятиях. — Я скучал по тебе.       Во взгляде Бруно не остаётся и следа усталости. Он смотрит в даль, на исчезающее за морской гладью солнце, чувствует соленый свежий ветер с побережья и широко улыбается. — Я тоже скучал по тебе, amore mio.       Они живут, по-настоящему живут, пусть хоть эти пресловутые несколько часов.       Аббаккио лежит на просторной кровати с белоснежными простынями и думает о своём маленьком продавленном диване в тесной комнатке. Только здесь он может спокойно раскинуть руки, вдохнуть резкий запах дорогого стирального порошка и ощутить кожей всю мягкость шёлкового белья.       Только здесь выражение их с Бруно чувств достигает самого пика.       Леоне переводит взгляд на юношу и почти подавляет смешок. Молодой наследник семьи Виннегар сидит спиной к главарю банды «Вольторе» и старательно оттирает платком оставленные по всему телу ярко-сиреневые следы. — Ну и зачем было так ярко краситься? — Скажи спасибо, что помада дешёвая.       Нельзя, чтобы осталось даже наималейшее пятнышко. Если Дьявол узнает об этом, их тотчас же настигнут все силы ада. У Буччеллати очень строгий отец, который делает буквально всё ради сохранения своей безупречной репутации. Даже собственный сын — одна из его марионеток, действующих по указке. Школа, университет, помолвка, брак, количество детей в семье… Судьба Бруно заранее расчерчена как точный график, не допускающий ни грамма самодеятельности. — Твои же не обижают Рену? — вдруг раздаётся вопрос со стороны Буччеллати.       Кстати, говоря о будущей невесте… Аббаккио поворачивается на бок, подпирая голову рукой: — Да она сама кого хочешь обидит. Будто ты её не знаешь.       Леоне надоедает ждать, и он в наглую тянет президента студсовета за руку, позволяя тому упасть спиной рядом с собой. Юноша поворачивается лицом к возлюбленному, складывает обе руки под щёку, и Леоне не может сдержать искренний вздох умиления. — Ты и правда какой-то нереальный. — Красноречия в тебе хоть отбавляй… — Бруно пододвигается поближе, утыкается носом в грудь Леоне, чувствует, как руки падшего демона замыкаются у него на спине: он готов защищать своего рыцаря от любых невзгод. — Она снова поругалась с отцом, не знаешь? — Мне она тоже ничего не рассказывает, поверь. — И, насколько мне известно, с тем репетитором… — Фуго, вроде бы. Из параллельного класса. Ужасный ботаник. — Да, Рена говорила, что они чуть не подрались. Никогда бы не подумал, что у неё хватит смелости использовать циркуль как орудие убийства. К счастью, безуспешно. — А я тебе сказал, что она порвёт любого. Тут и наша с тобой помощь не потребуется. — Не зря она — моя невеста.       Воздух в комнате сковывает напряжённое молчание. Они оба думают об одном и том же человеке, которому точно также не повезло. Жертва обстоятельств, игрушка в руках родителя.       Леоне помнит Рену Брандо ещё с начальных классов — из обеспеченной семьи, производящая впечатление замкнутой и занудной девчонки. Но её всегда тянуло к свободе, к запретному, и именно на этой почве они с Аббаккио нашли общий язык, после чего девчонка стала почётным членом «семьи» Вольторе. Смешная и смелая она, эта Рена. Наверное, одна из немногих, кто понимает Леоне и его непростой характер.       Как и осознаёт то, что рано или поздно они с Бруно станут мужем и женой. Их отцы (Дио? Вроде бы папашу Рены так и зовут) заключили помолвку между детьми. Или, как «мягко» говорит сама Рена: «Совершили обмен товарами».       Она в курсе про то, что к жениху каждый вечер наведывается через окно «незваный гость». Ведь это именно она подсказала Леоне, в какие часы лучше посещать дом Дьяволо, с какой стороны находятся окна комнаты Бруно и под каким ракурсом смотрят камеры наблюдения, чтобы их можно было бы легко обойти. Рена у них вроде «ангела-хранителя», который искренне беспокоится за отношения «двух дебилов» и точно также, как и юный Буччеллати, не желает вступать в этот бессмысленный брак.       И впрямь, смешная и смелая. — Зато к ней можно не ревновать тебя, — вдруг умозаключает Леоне, заметив, что тишина между ними уж как-то слишком затянулась. — А ты бы ревновал к кому-нибудь другому?       Главарю «Вольторе» кажется, что в усмешке Бруно слышна нотка издёвки. — Ты задаёшь слишком тупые вопросы. Даже если бы это была девчонка — не постеснялся бы и врезал в случае чего. — Это и была бы девушка, глупенький. — Неважно, — Аббаккио по-детски фыркает. Само собой, он ревнует. Иногда ему кажется, что он готов переубивать всех тех, кто дышит одним воздухом с Бруно и сидит с ним в одном классе. Они-то могут видеть Буччеллати каждый день, в течение учебного времени. Общаться с ним, получать от него советы, видеть его улыбку, слышать его смех.       У Леоне нет такой роскоши, и он ревнует Бруно к целому миру, считая, что тот отберёт его. — Дай поцеловать тебя. — Что? — Бруно хлопает глазами, поднимая голову выше и встречаясь взглядом с Аббаккио. — Я хочу тебя поцеловать.       Не дожидаясь согласия юноши, Леоне жадно впивается в него. Бруно — его лекарство, без которого он попросту погибнет, иссохнет, если вовремя не примет эту последнюю панацею. Раз за разом, каждую секунду он исцеляет Аббаккио собой.       Они чуть не задыхаются, делают мгновенные перерывы между поцелуями, смотрят друг на друга, заново влюбляются и снова сливаются в пылу сладкой агонии. Сиреневая помада безобразно размазана по губам Буччеллати, и это лишь сильнее возбуждает Леоне. Он вжимает Бруно в простыни, целует его шею, грудь, живот. Покрывает собственническими демоническими метками всё тело, чтобы не осталось ни единого чистого пространства. Пусть так, пусть хотя бы так это станет символом того, что они готовы пойти ради своей любви даже на самые запретные вещи.       Похуй на отца, похуй на помолвку, похуй на тот план. Солнце только-только зашло за горизонт, ночь — единственный зритель — опускается на них и подоспевает как раз к началу представления.       Буччеллати стонет в кулак. Боится, что Дьяволо услышит. Сраный, паршивый Дьяволо — единственные оковы, сдерживающие Бруно от того, чтобы стать по-настоящему идеальным человеком.       Сегодня у Леоне нет настроения ругаться и пытаться воззвать к бунтарю внутри Бруно. Сегодня пусть делает по-своему, всё равно он, рано или поздно, вытащит своего ангела из этой клетки. Снисходительно улыбаясь, Аббаккио продолжает вести дорожку поцелуев ниже, к паху, чем, неожиданно, вызывает более громкий стон. — Бруно?.. — Надоело, — тяжело дыша, бормочет Буччеллати. — Я стараюсь… Я постараюсь больше не сдерживаться. Насколько это возможно.       Впервые за много лет Леоне вдруг ощущает, как у него алеют от прилившей крови щёки. Сердце бешено колотится, готовое выпрыгнуть и заорать в лицо Бруно, как сильно оно его любит.       Сегодня даже ночь будет в шоке от такого представления.       Их счастливую сказку обрывает противный писк телефона, который лежит рядом, на подушке. Непонятно, зачем Бруно вообще тянется за трубкой (предчувствие, да, это точно оно). Секунда, две, и Аббаккио чувствует, как вокруг всё замерло. Это истекло их драгоценное время. Об этом их оповестила близкая общая подруга. — Рена пишет, что они с отцом уже подъезжают. На ужин. Видимо, меня забыли предупредить… — кажется, что каждое слово даётся Бруно с большим трудом, словно они причиняют физическую боль. — Она передаёт, чтобы ты убегал отсюда, желательно как можно скорее. Постарается задержать отца, насколько это возможно.       Последнее слово он произносит максимально тихо, прислушиваясь к шагам внизу. Леоне следует его примеру, и, по мере того, как шаги становятся всё ближе, в глазах молодых людей грусть меняется на гнев, гнев на обиду, а обида на животный, безотчётный страх.       Стук в дверь кажется реальными ударами в лицо. — Бруно! Скоро приедет семья Брандо! Заканчивай с подготовкой, приводи себя в порядок. И пошевеливайся, не заставляй себя ждать! — звучит грозный мужской голос. Они снова слышат шаги — на этот раз удаляющиеся.       Их облегчённые выдохи звучат почти одновременно. — Блять, это было близко… — ворчит Леоне, приподнимаясь на кровати. То, что он видит перед собой в следующую секунду, заставляет его полыхать от желания пойти и оторвать голову Дьяволо, а затем швырнуть её на съедение крысам, в канаву. Даже в свете луны видно, как сильно побледнел Бруно от страха, как во взгляде прекрасных синих глаз царит ужас от осознания, что их могли обнаружить. — Это моя вина… — дрожащими губами шепчет Буччеллати. — Если бы отец зашёл… — Тихо, тихо, — Аббаккио аккуратно тянется к возлюбленному. — Не зашёл же, верно? Всё хорошо. Успокойся. Позволь мне обнять тебя напоследок.       Им так не хочется расставаться, что они почти впиваются ногтями друг в друга, покуда длятся эти горькие объятия. — Не уходи, Леоне. — Надо, увы. Надо. Ты главное успокойся. Улыбайся, — сам Леоне не в состоянии выдавить из себя и тени улыбки. Но надо постараться, ради него. Натягивая кривую ухмылку, Аббаккио целует руку Буччеллати, встаёт с кровати, накидывает на себя куртку, попутно прихватывая разбросанные вокруг вещи, кое-как влезает в ботинки и запрыгивает на окно. — Слышь, Джульетта? — замечая краем глаза подъехавшую к воротам машину Брандо, Леоне обращается к Бруно. — Однажды я тебя отсюда вытащу. Любыми способами. Вырву у самого Дьявола из лап. Это непременно произойдёт. Я не позволю тебе здесь оставаться. — Ты такой наивный, Леоне… — надломлено усмехается Бруно вслед. — Зачем ты даёшь мне надежду? — Потому что это всё, что у нас с тобой есть. — Ты обещаешь мне? — Жизнью клянусь. Теперь беги к невесте, не задерживайся. Заодно и расскажешь потом, сколько ещё способов убить своего репетитора она придумала.       Леоне посылает юноше воздушный поцелуй и исчезает в ночной тьме. Бруно ещё несколько секунд сидит на кровати, рассматривая в лунном свете метки, оставленными этим так непохожим на него отморозком. — Тебя я всё же люблю больше, чем жизнь, — трепетно произносит Буччеллати, думая о том, что сегодня он, пожалуй, наденет закрытую кофту, дабы не стирать дешёвую сиреневую помаду — часть Аббаккио, оставленную рядом с ним.