***
Они сидели в номере гостиницы, недорогой, но на удачу уютной. Дин был в душе, и в последнее время он проводит там очень много времени. Кастиэль не знал, почему, но предпочитал не обращать внимания на такие мелкие странности. Люди же так и делают? Последние несколько недель Кастиэль вновь чувствовал какое-то дикое желание познать людей лучше. Почти физически хотел прочувствовать их изнутри. Время от времени на него накатывало так сильно, что он делал все, чтобы расслабиться. Кастиэль любил смотреть фотографии. Раньше он смотрел исключительно старые, черно-белые фотографии, на которых с трудом можно было различить, что именно на ней изображено, но в последнее время ему хотелось смотреть на людей так внимательно, как это возможно. Видеть каждую черточку, вглядываться в выражение лица. Так, как он не мог это делать с ним, потому что был уверен, что он не позволит. И потому что был уверен, что не сможет сдержаться и захочет изучить все тело сразу. Целиком, ни на секунду не отвлекаясь. Хотелось до странной дрожи по всему телу, до теплых мурашек внизу живота. Кастиэль не был дураком. Он давно понял, что это означало, но просто не мог остановиться и перестать думать, когда хотелось. А в последнее время хотелось слишком часто, и это привело к тому, что он стал почти избегать Дина. Вот, например, он знал, что, как только тот выйдет из душа, он неизбежно пойдет прогуляться и вернется, когда тот уже будет спать. Он нашел свою любимую фотографию, найденную каких-то пару дней назад глубоко в памяти компьютера, где был изображен Дин лет двадцати. Серьезный, но с тенью улыбки на губах. Такой, как сейчас, только чуть младше. Кас боялся и ждал одновременно, когда того не станет, когда он станет свободной душой без предрассудков. Но любить его таким, каков он есть сейчас, это не мешало. Мешало только одно. Что он действительно понимал, что это любовь. Та самая, безответная, о которой люди написали столько песен. – Так понравился? – он появился из-за спины слишком неожиданно, и я тут же закрыл вкладку с его фотографией, почему-то боясь поверить в мысль, что он видел, как я смотрел на него. И он мог, черт возьми, действительно мог догадаться. Медленно повернулся, смотря на привычный образ Дина в джинсах, стоящего чуть поодаль и уже даже не смотрящего на него. Забыв свои слова, которые почти разорвали душу ангела. Если бы это было возможно. Кастиэля буквально выводило из себя то, как тот выходил из душа. С мокрыми волосами, напялив только джинсы на еще не до конца остывшее тело. Разгоряченный, он всегда первым делом шел за пивом к мини-холодильнику или рюкзаку и делал несколько больших глотков, не замечая, как Кас застывал, вглядываясь в его фигуру. Рассматривал каждый сантиметр, цепляясь взглядом за любимые шрамы, останавливаясь на двигающемся кадыке, пока тот смачивал горло. Да, Кас не любил оставаться с ним в такие моменты. Это было чревато. – Мне надо проспать часа четыре, ты здесь будешь? – так и не взглянув на в который раз застывшего Кастиэля, он прошел к рюкзаку, вытаскивая из него футболку и, протерев ей волосы, надел ее, наконец поворачиваясь к собеседнику. – Ты чего? – Ты можешь сделать мне одолжение? Кас на нетвердых ногах поднялся из-за стола с компьютером, делая нерешительный шаг к Дину. Мысли крутились слишком быстро, и он думал, чувствовал, что вот сейчас настанет грань. Он у самой ее основы, и это пугало, но терпеть больше не было сил. Он хочет почувствовать его. Хотя бы как-то. – Конечно. Ты в норме? – Кас неуверенно кивнул, изучая взглядом озадаченный вид Дина, пытаясь поставить себе последнюю преграду. – Мне нужно кое-что проверить. Знаешь, не следят ли за нами, – он выдохнул, решаясь и выкидывая лишние мысли из головы, и подошел к Дину, останавливаясь в полуметре, – сядь, пожалуйста. Они сели на край кровати, и когда Дин, по просьбе Каса, закрыл глаза, он, задержавшись на секунду, вглядываясь в любимые черты, приложил пальцы к его вискам, уходя куда-то далеко. Далеко, слишком далеко в его мысли. «Свет на секунду ослепил, и Кас почувствовал, как капли воды бьют по телу. Дрожь прошла по всему телу, и он почувствовал, как по его члену в бешеном темпе ходит рука. Сильнее, сильнее, быстрее. Перед глазами замелькали картинки, и он почувствовал, как сердце замирает, потому что он видел себя. Самого себя, с оттиском ангельского света в уголках глаз, как будто энергии стало слишком много, и совершенно голого, стоящего рядом под теплым душем. Опускающегося на колени и отодвигающего руку с члена Дина, чтобы взять его в рот… Картинка на секунду поплыла, и Кас почувствовал сопротивление и, прежде чем успел себя остановить, насильно подавил его, снова всматриваясь в картинки, чувствуя все, что происходит вокруг. Теплые струи, холодный кафель и губы… его собственные губы, скользящие по твердому члену Дина… Его Дина…». Картинка расплылась, и он почувствовал острую боль в скуле, и скорее услышал, как перевернулся стул рядом с ним, чем увидел это. – Ты не… Что ты творишь, – он почти выплюнул слова, и Кас заставил себя сфокусировать взгляд на его лице. Сосредоточиться на его глазах, чтобы увидеть там стыд, страх, возбуждение, злость и огонь. Огонь, который был просто обязан сжечь все вокруг. Он поднялся, так и не отводя взгляда, и они застыли, смотря друг другу в глаза, пока злость не ушла. И растерянность, непонимание, загоревшиеся на несколько секунд в глазах Дина, тоже ушли куда-то далеко-далеко. Осталось только одно. Желание, наконец разделенное напополам. Дин сделал шаг навстречу, и Кас почти бегом преодолел оставшееся расстояние, впиваясь в эти губы и просто растворяясь. Умирая, ощущая его вкус, он, кажется, увидел космос или рай перед глазами. Одинокая мысль проскочила, прежде чем мозг отключился окончательно. «Кажется, вот теперь я чувствую».Часть 1
3 мая 2019 г. в 13:10
Я очень многое хотел бы сказать, но не могу. Боюсь, понимаю, точно знаю, что он не поймет. Хотя, какая разница. Я бы все равно ему не сказал. Не решился бы.
Когда-то я часто бывал в его голове. Смотрел, наблюдал, чувствовал все, что принадлежит ему. Самого ЕГО. Но даже тогда читать его мысли мне не нравилось. Никогда не нравилось. Потому что тогда я словно оказывался им самим, а я хотел вовсе не этого. Я хотел быть частью его, хотел чувствовать то же, что и он, но только если бы он сам мне это позволил. Добровольно поделился своим личным теплом.
Все то время, что мы знакомы, соблазн просто попробовать, только на секунду заглянуть ему в голову, никогда не был достаточно силен. Я все время точно понимал, чего именно я хотел, а хотел я не этого.
Но в последнее время становилось все сложнее себя контролировать. В последнее время я слишком очеловечился, стал слишком близок к земле, и временами это чувствовалось особенно четко. Яркими вспышками, картинками перед глазами, не дающими покоя, заставляющими теряться между мечтой и реальностью.
Особенно часто возникала, будто вырывалась на свободу, мысль – неужели люди живут так все время? Терпят весь этот чудовищный спектр эмоций и чувств. Ощущений. И как, как, как они могут себя контролировать? Как не сходят с ума, смотря на дорогих людей? Как они справляются с собой и продолжают жить, не получая того, что хочется до кипящей крови в венах.
Я не понимал, совсем не понимал, пока взгляд в который раз не падал на него. А он почему-то смотрел в ответ. Наверное, просто чувствовал взгляд. И я вдруг четко осознавал, что сказать не смогу. Не смогу лишиться того, что между нами есть сейчас, не смогу просто перестать быть рядом даже тогда, когда он этого не знает. И это больно, потому что тело, это жалкое человеческое тело, просто разрывалось на части изнутри, внешне, удивительно, не имея ни единого повреждения. Это угнетало.
Я жил на этом свете много лет. Изучал землю, изучал людей, изучал саму жизнь, и слишком давно понял, что то, что я чувствовал к нему, он считает ужасным, неправильным. Давно понял, что он просто не сможет почувствовать такое, потому что с детства уверен в том, что так нельзя. Так – неправильно.
Все чаще возникал вопрос в голове. Сам собой, неожиданно, будто что-то прилетало по голове. «Как объяснить тебе, что это неправильно?». Что любовь прекрасна, и как он, глупец, вообще может себя ограничивать, зацикливаясь на чем-то таком неважном, как пол. Черт возьми, насколько он не прав, если думал так. Хотя, скорее всего, даже не задумывался.
Я никогда не был человеком, но точно знал, что не существовало такого понятия, как ориентация. Везде есть свои исключения, и я так сильно, так жарко хочу быть его личным чертовым исключением.
Это ужасно, наверное, но я давно перестал чувствовать себя эгоистом. Это почему-то стало отходить на задний план, и я, черт возьми, был только рад.
Но когда он вновь оказывался слишком близко, у меня вновь возникала эта мысль, что я все-таки эгоист, если хочу взять и разбить его на части. Разбить веру в себя или в меня. Неважно.
Я давно не читал его мысли. Потому что точно знаю, что он думал.
Но иногда, ловя его взгляды, мне так сильно хотелось понять, что же у него, черт возьми, в голове.