1. Пост Гражданка
Июньский воздух душный. За спиной Наташи, за приоткрытой стеклянной балконной дверью, старый телевизор одной из секретных квартир настойчиво вещает о новом внезаконном статусе блистательного Капитана Америки и его шайки. Дым от сигареты, зажатой между тонкими указательным и средним пальцами, струится вверх и немного влево, уносимый ветром в сторону обветшалых полузаброшенных домов. Наташе часто говорили, что у рыжих нет души. Почти всегда после того, как она хладнокровно спускала курок или сливала информацию о тех, с кем до этого год или два работала под прикрытием вместе. Ей твердили, что она русская ведьма, которую давно бы следовало сжечь на костре, и она соглашалась. Действительно ведь мало что чувствовала — какая тут душа? Только вот сейчас, в душном воздухе, не идущем в забитые горьким дымом легкие, старого города восточной Европы, ей почему-то хочется выть и разорваться на части. Они все поступали так, как считали правильным, не слушая никого вокруг, и в итоге сломали что-то важное, не подлежащее восстановлению. Наташа поправляет солнечные очки и отстраненно думает, что внешность придется менять, чтобы не быть мгновенно узнанной. — Ты ведь знаешь, что курить вредно, да? Под тяжелыми шагами Стива скрипят доски балконного пола. — Разве в твоих сороковых не все дымили, как чертовы паровозы? — она пожимает плечами. Черные стекла солнцезащитных очков придают миру серые, мрачные оттенки. Или это ее собственное зрение? — Все, — соглашается Стив, качает головой и забирает из ее пальцев сигарету, туша в пепельнице и оставляя там же. — Но не я. — Звучит в твоем стиле, — Наташа улыбается одними губами и хмурится взглядом. По взгляду Роджерса видно, что спустя годы совместной работы он близок к тому, чтобы научиться читать ее. Не так, как Клинт — но все же. Все же. Его щеки непривычно забивает светлая русая щетина, а на плечах поношенная армейская куртка. Символ Америки выглядит потрепанным и усталым, как, впрочем, и все они. — Тебе бы не помешало побриться, знаешь, — Наташа опирается всем весом на балконные перила. Что-то внутри подтачивает перегнуться сильнее и рухнуть вниз безвольным мешком. — Не время. — Ты связался с ним? — спрашивает Наташа быстрее, чем успевает услышать ответ, потому что тот и так ей известен. Роджерс хмурится и стискивает кулак. — Письмо. Отправил позавчера. — Ты такой дурак иногда, ты знаешь? — Он сам позвонит, если я ему буду нужен. — Ты не можешь избить его до полусмерти, а потом написать отписку и надеяться, что он сам бросится тебе в объятья по щелчку пальцев, Стив, — стонет Наташа. — Ты же знаешь, что он такой же упрямый и гордый идиот, как и ты. Стив тяжело молчит и качает головой. — Я не могу. — И он не сможет, — она смотрит на тень от облака, скользящую по домам. — Но вы нужны этому миру вместе, а не вот так. — Тони сильнее всех нас, вместе взятых, — говорит Стив после паузы. — Но он ошибался. — Мы все ошибались, — мрачновато говорит Наташа. Они сломали собственными руками то самое важное, что у них было, и теперь она снова одна и вне закона. Ей должно быть наплевать — у нее нет души, она рыжая. Но Наташа так устала все видеть и понимать, но не уметь, не быть способной просто по-человечески поддерживать и быть рядом. Она снова достает сигарету, и на этот раз Стив не возражает — только смотрит своим вечным взглядом собаки, побитой за родину. Дым туманит мозг, замедляя и усмиряя мечущиеся мысли. — Нам надо как-то менять внешность, — говорит она, чтобы не молчать. Роджерс кивает. — Знаю. Поэтому и не бреюсь. Нат, я знаю, что ответ отрицательный, но… ты в порядке? Она улыбается уголками губ. — Мы ведь изначально были провальной идеей, верно? Мстители. Мы должны были стать командой, которая спасет мир, но мы не смогли спасти себя друг от друга. Она усмехается, качает головой, затягивается дымом. — Знаешь, мне ведь в какой-то момент начало казаться, что мы можем сработать. Мне казалось, что мы действительно больше не чужие друг другу — как будто механизм заработал. Как будто мы почти семья. — А я сломал этот механизм, да? — криво усмехается Стив. Наташа отрицательно качает головой и кладет руку ему на грудь. — Нет, Стив. Не ты. Просто семья — это не для нас. Она молчит какое-то время и фыркает, отворачиваясь. — Что-то я слишком сентиментальна стала. Старею? — Наташа старается не замечать, что с каждым словом голос звенит все сильнее, как натянутая слишком сильно струна. — Не хочешь съездить на пару дней к Бартону? — очень мягко интересуется Стив. — Его дети тебя обожают. И тебе с ними становится лучше. Я думаю, нас не отправят в тюрьму, стоит тебе отлучиться. Наташа мотает головой. — Не сейчас. Потом — да, конечно, но сейчас… не время. Она тушит сигарету. — Как знаешь. Передай Сэму, что мы улетаем завтра, ладно? Романова кивает. Она правда хочет все починить — хочет поговорить со Старком и все уладить, хочет объяснить Стиву, такому несчастному и одинокому, что он может исправить все только разговором, но никак не письмом, хочет не думать о том, что мир обязательно развалится на части, как разваливается сейчас сама Наташа, если только они вместе все не уладят. Она хочет, чтобы ничего не болело от того, что она все понимает, но бессильна что-то исправить и починить; Наташа всего лишь не самый лучший человек в мире богов и героев, и впервые ей хочется, чтобы в ней увидели этого человека. Все говорят, что у рыжих нет души. Наташа красится в блондинку. ***2. Эндгейм
Наташу изнутри ломает видеть то, что ей приходится видеть. То, что она была права — и мир рассыпается так же, как и Мстители когда-то. То, как Тони, шатаясь, выходит из чертового звездолета — и то, как стремительно Стив оказывается рядом, так несмело пытаясь помочь, придерживая за плечи, едва касаясь спины и груди. То, как Стив смотрит — виновато, несчастно, как хочет обнять до ломоты ребер просто за то, что Старк выжил, и не может, потому что собственная вина все еще висит грузом. То, как доламывается все, что и без этого держалось на соплях — проиграем, так вместе, и где же ты был? Наташа ненавидит собственную правоту и ощущение полного бессилия; они проиграли и так и не смогли найти дороги, которые смогли бы свести их обратно воедино. — Твои волосы выглядят отвратительно, — говорит ей Тони, когда уходит с базы. — Не знаю, зачем ты с ними это сделала. Наташе хочется плакать, но ей не пристало рыдать, как малолетней. — Ты еще не видел бороду Стива, — она давит улыбку и треплет Старка прощально по плечу. Пеппер безэмоционально смотрит на нее, придерживая Тони с другой стороны. — Я не хочу видеть Стива с бородой или без ближайшие пару лет, — рубит Тони отрывисто. — Потом, может, поговорим. Остальным — заходите в любое время, как только я отстрою дом. А теперь бывайте. Мне давно пора на пенсию. В горле дергается комок колючей проволоки. Наташа обнимает его — она не знает, когда они снова увидятся. — Прости меня, — просит она искренне. — За волосы? — ерничает Старк, тоже неспособный лишиться привычной брони иронии. Без нее не выстоять. — Прости нас, — исправляется Наташа. — Мы все налажали. Мы все… — голос ломается. — Ну, не надо, — он кладет руку на ее спину, обнимая в ответ. — Иначе все сейчас заплачем, и мне придется задержаться еще на час. Ну же, Наташа… Держись тут за нас всех. *** — Уверен, что я не мешаю? — Наташа осторожно присаживается на стул, оглядывая странно уютный, теплый интерьер отдаленного от городов и шума дома. — Я же говорил — в любое время, — бодро отзывается Тони, что-то настраивая в соковыжималке. — Даже для Роджерса — ты передавала это ему? — Да, но он боится тебя тревожить, — Наташа слабо улыбается. — Как влюбленная школьница. — Так поэтому он не мог прийти и поговорить со мной тогда? — хмыкает Тони и постукивает по пластиковой крышке. — Слушай, а действительно — романтичные письма вполне в духе влюбленных школьниц. Ты спалила бравого Капитана — он вел себя как мудак только потому, что тоже не смог устоять перед моим шармом и обаянием. Наташа смеется, и Тони поднимает на нее взгляд, тепло усмехаясь. — А ты совсем тут обжился, я посмотрю, — говорит она. Ей снова хочется курить, но здесь нельзя. — А то, — он снова что-то подкручивает, щурится, защелкивает и нажимает на кнопку — прибор мигает голубым огоньком. — Бинго! Значит, так — у нас около часа до возвращения Пеппс и Морган, поэтому кинь-ка мне вон те апельсины. Он вытягивает руки, и Наташа кидает ему фрукты из вазы на столе; Тони их довольно ловко ловит. Романова поднимается со стула и подходит к нему, помогая с чисткой фруктов и отправлением их в соковыжималку. — Морган обожает фруктовый лед, хотя Пеппс говорит, что ей много нельзя. Но я безответственный папаша, который балует единственную дочь, поэтому имею право, знаешь ли… Какие формы возьмем? — У тебя формы с Мстителями? — смеется Наташа, разглядывая гору разноцветных пластиковых игрушек. — А как иначе? Слушай, давай сюда меня и трех любых других, Морган все равно жить не может, не откусывая каждый день папе голову или руку. Давай тебя тоже возьмем… И Брюса? Хочешь облизать Брюса? Наташа кидает в него формочкой Кэпа. — Хочешь, чтобы я облизал Стива? — выгибает бровь Старк, неверно истолковывая ее действия. Наташа снова смеется и качает головой, чувствуя, как в груди хоть немного отпускает. — Кстати, что насчет того, чтобы откусить голову Локи, мм? Они переливают сок в формы — в итоге выбранными оказываются Железный Человек, Капитан Америка, Локи и Черная Вдова — облизывая липкие сладкие пальцы, подмешивают в некоторые натуральные, по заверению Старка, красители — синий «Стиву», зеленый «Локи»; «Наташу» заливают оранжевым апельсиновым, «Тони» — красным грейпфрутовым; после загружают все в морозильную камеру. — Знаешь, чего я хочу после всей этой возни с натуральным здоровым питанием? — риторически спрашивает Тони снова упавшую на стул Наташу. — Чизбургер? — Чизбургер. Тони уходит за фастфудом, а Романова сидит, не понимая, как же так вышло, что Старку одному из всех их удалось спасти что-то важное в себе и снова стать целым? Почему тот, кто больше других должен злиться на саму идею Мстителей, делает фруктовый лед в виде Капитана Америки и смеется, слизывая с пальцев сладкий сок? Дети Клинта предпочитали ванильный пломбир фруктовому льду и любили сэндвичи. — Лови. Наташе в руки приземляется завернутый в бумагу чизбургер. — Спасибо. Она кусает, глядя в сторону, но Старк успевает уловить перемену настроения в ее лице. — Хей. — Все хорошо, — она снова слабо улыбается, чувствуя, что это выражение лица скоро приклеится к усталой скрипящей черепушке. — Нат, — он разворачивает ее лицо за подбородок, чтобы встретиться глазами, — я бы рад помочь вам, но я больше не могу… я не знаю, как мне… — Ты не должен, — она мотает головой и продолжает давить улыбку. — Ты очень много делал для нас и для этой планеты. Просто у нас не получилось… Склеиться вместе. Не совпали. — Мы никогда не должны были совпадать. В этом и был смысл. Чтобы мы были разными и за счет этого способными охватить все варианты, — он хмурится, глядя в окно и усаживаясь на стул перед ней. Откусывает еще кусок от чизбургера. — И мы ведь смогли притереться друг к другу, в конце концов. Нам ведь было не плевать друг на друга, верно? — Я надеюсь на это. И все же, — она мотает головой и судорожно втягивает воздух, — все-таки иногда мне кажется, что Танос… — она осекается, — Танос забрал не тех. Что я никогда не должна была… — Эй, — он откладывает недоеденный кусок и быстро шагает к ней, наклоняясь ближе и непривычно бережно беря ее лицо в шершавые ладони, — Танос не мог забрать «тех». Фиолетовый ублюдок стер кучу людей и не только, и все они были кому-то дороги. Не думай, не смей думать, что ты хуже, ладно? Я сам боролся с этим последние несколько лет, но ты так никого не спасешь. — Если бы я могла, Тони, — она нетвердо смотрит в его глаза, — если бы я могла… — Я знаю. Он обнимает ее. Какое-то мгновение она слушает, как гулко стучит его сердце под твердыми шрамами на искалеченной груди. В тишине пищит морозилка, оповещая, что лед готов. «Если бы моя душа чего-то стоила», — остается невысказанным, но тревожность в глазах Тони кричит, что он ни на йоту не верит, что Романовой действительно стало лучше. — Знаешь, я называл тебя тройной дрянью, когда мы познакомились, — вспоминает он, доставая лед из формочек. — Ну, официально. После того, как пристальный глаз Фьюри посмотрел в другую сторону. — Я написала, что ты эгоцентричен и склонен к саморазрушению, — она хмыкает и кивает, кроя его карту своей. — Да, — хмыкает Тони. — Это был длинный путь. Но я беру те слова обратно! Ты… — он рассматривает Капитана Америку на палочке и дергает уголком губ. — Ты многого стоишь. Без тебя мы бы не продержались и дня. Просто чтобы ты знала. — Просто чтобы ты знал, — Наташа вздыхает, складывая руки вместе и улыбаясь чуть более искренне, — Стив назвал тебя лучшим защитником Земли, когда ты пропал. Тони довольно усмехается. — Влюбленная школьница, говоришь?.. Впрочем, не сбивай с мысли. Я тут пытаюсь развести розовые сопли и сказать, чтобы ты не смела сомневаться в том, что заслуживаешь жить, ладно? В конце концов, ты нравишься Морган, а она не ошибается в людях. — Уверен? — улыбается Наташа. Старк пожимает плечами и засовывает лед — Капитана Америку — за щеку, отвечая невнятно: — Ну, ей нравлюсь я. *** Все говорят, что у рыжих нет души, и отправить за камнем Души рыжую-рыжую Наташу с прошлым хладнокровной шпионки-убийцы — это, на взгляд самой Романовой, стеб над самой Вселенной. Когда она узнает о цене, то приходится понять, что Вселенная и сама любит шутки. Наташа думает, что все правильно, потому что она толком и не жила — так, существовала в хрупкой надежде замолить какие-то из прошлых грехов и хоть что-то исправить. Наташа думает о Брюсе, который когда-то казался ей единственным, кто сможет ее принять, о Брюсе, который наконец помирился сам с собой и двигается дальше. Наташа думает о Торе, который тонет в собственной вине и чужом вине — хотя чаще пиве — не в силах осознать, что не он один несет судьбу мира на своих плечах. Наташа думает о Клинте, который обязательно вернется к жене и детям — она обещала Лоре давно, что проследит за этим, и планирует сдержать обещание, лишь бы сам Бартон не дурил слишком сильно. Наташа думает о Стиве, который застрял в прошлом и боится увидеть важность тех, кто сейчас стоит рядом с ним, помогая справиться с новым временем в новом мире. Наташа думает о Тони, который наконец-то нашел мир внутри себя и сердце в грудной клетке; пусть сердце и отзывается на Морган и стремительно носится по дому и гаражу, угрожая довести отца до инфаркта. Наташа думает, что это смешно — купить у Вселенной миллиарды душ за одну, которая, в общем-то, и не существует, согласно тому, что ей твердили всю жизнь. Ей не страшно, когда она отпускает руку.