dream.

Чонгук спит и видит сны. Сны об огне и пустых вагонах, бег-бег-бег, легкие жжёт, и ощущение чужой тёплой руки в его. Зажигалки и сигареты, на фоне играет пианино, а он захлебывается слезами, смотря как дом горит, сгорает в ничто. Рука обнимает его плечи, всё переворачивается, проигрываются сценки задом наперёд, а он отвратительно слаб. Ему нужно. Так сильно нужно. Наивный. Невинный. Продолжает смотреть на звёзды. Что тебе снится? Ничего. Каждому что-то снится, хён. Орёт, кричит, его щека горит от боли. Юнги ушёл, пианино перестаёт играть, а в тишине слышно эхо его сердца. Пустой, чувствует себя пустым, эмоции выгорели, истлели, промозглость до самых костей. Руки, что держат его, уже не те, они свинцом приковывают к земле. Огонь теперь где-то там, далеко, но всё еще горит. Хён. Судорожно проверяет дома и помещения, в пальцах пыльные ключи, это неправильно, неправильно-неправильно-неправильно, голос срывается на крик. Языки пламени лижут старые раны, он чужак в своей собственной шкуре. Глаза ищут-ищут-ищут, но он не видит его. Недели, месяца, года, всё одно и то же. Мимолётное прикосновение к его щеке. Слова, что не были сказаны, застревают в горле раз и навсегда. Сожаление и лю- Хён. Ветер в волосах, ввысь, к облакам, твердость земли под ногами растворяется. * Чонгук падает, и Чонгук видит сны. Сны об улыбках и любви, спрессованных в маленькой комнатке, углы никак не сгладить, но всё хорошо. Воздуха не хватает, дышит-дышит-дышит, слёзы в глазах, нежное прикосновение к его губам, и он уверен, он дома. Это дом. Счастье. Любовь. И пусть огонь и пустые вагоны, но пока та самая рука его держит, огонь не страшен совсем. Ты. Мне снишься ты. Где-то просыпается Чонгук, осознавая обратную сторону «что если».