***
Превращаешь себя в объект продажи. Твоё тело, твои эмоции, твои чувства — всё это становится товаром на прилавке у продавца, коим являешься ты сам. Преподносишь себя в красивой обёртке, и покупатели на это клюют. Тобой пользуются, угождая своим потребностям, а затем, насытившись вдоволь, бросают. Но через определённое время наркотик перестаёт действовать, необходима новая доза, поэтому к тебе тянутся снова. Это замкнутый круг: результатом удовлетворения потребности является возникновение той же самой потребности. Радует то, что ты знаешь себе цену, но это же одновременно и разочаровывает, поскольку речь идёт в прямом смысле о деньгах. Не мелочишься, продаёшь себя втридорога. Конечно, за такой эксклюзивный товар не жалко отдать миллионы. Я упустил тот момент, когда ты стал таким азартным. Азарт — эмоция, следуя за которой можно зайти слишком далеко. Ослеплённый жаждой получить всё больше и больше, ты теряешь контроль над ситуацией и, как следствие, теряешь себя. Страсть сжигает тебя заживо, принося с собой не только минуты наслаждения, но и страдания. Ты этого не показываешь. Не показываешь, что чувствуешь на самом деле, — всё держишь в себе. Так нельзя. Металлические кольца, вшитые в сложную композицию красовавшихся у тебя на груди кожаных ремней, дают слабый отблеск в полумраке комнаты. Чёрные змеи душат твою шею и дальше переплетаются на твоей белой груди, опутывают часть живота и соединяются в единое целое в виде трёх продольных ремней на спине. Латексные стринги — дерзко и вызывающе. Излюбленные ботфорты — в них ты чувствуешь себя явно уверенно, ведь становишься выше, чем есть на самом деле, — заключительный элемент. Сейчас ты покажешь мне, кем являешься на самом деле, а я покажу тебе кое-что в ответ. Я заставлю тебя утопать в слезах ради твоего же блага. Указываю на кушетку, куда ты ложишься с довольным выражением лица. Смотришь на меня с вызовом. По-хорошему твои руки и ноги нужно закрепить наручами, что лежат рядом, но я не делаю этого. Ещё слишком рано. Давай позабавимся. Всё как ты любишь. Касаюсь живота и веду пальцами вверх, попутно наблюдая за твоей реакцией. Я не знаю твоих чувствительных зон, поэтому мне нужно время, чтобы их найти. Все эти минуты ты не сводишь с меня взгляд и как-то хитро улыбаешься. Тянешь свои руки ко мне, но я их резко отталкиваю. Сегодня ты будешь играть строго по моим правилам. Волную кожу на внутренней стороне бедра и, наконец, замечаю ответную реакцию. Чувствую, как твоё тело напряглось и покрылось мурашками. Чуть ощутимо царапаю сначала одну, потом другую сторону — ты слабо вздрагиваешь телом, — затем начинаю пальцем рисовать волнообразные линии на этих же местах. Сводишь колени и прогибаешься в спине — тебе нравится. Жду пока ты расслабишься, но, как назло, ты тянешь время и не отпускаешь мою руку. Крепко держишь её, зажав между бёдер. Одна из функций игры — воспитательная. У меня нет никакого желания перевоспитывать такого взрослого мальчика; нет желания объяснять, что хорошо, а что плохо, словно ты маленький ребёнок. В конце концов, каждый вправе распоряжаться своей жизнью так, как посчитает нужным. Но всё же ты мне не безразличен, я слишком к тебе привязан. Каждый раз, когда за тобой закрывается уличная дверь, я мысленно ругаю себя за то, что позволяю тебе уходить невесть куда. Боюсь, что однажды ты вернёшься совершенно другим. Ты сбился со своего пути — я помогу тебе встать на него. Я постараюсь сделать всё сам, потому что больше никто не должен знать твоего изъяна. Резким движением вырываю руку из заточения. Где-то здесь я видел стек. Беру его и возвращаюсь обратно. Всё тот же любопытный взгляд, но, помимо любопытства, здесь есть что-то ещё. Азарт. Скоро он уйдёт навсегда. — Вперёд, — рукояткой показываю направление. Прикреплённая к потолку цепями металлическая жердь — самая безобидная конструкция из всего арсенала этой комнаты. Ты поднимаешь руки, и я фиксирую их кожаными ремнями. Встаю напротив тебя. Я не собираюсь проводить с тобой воспитательные беседы. Телесные наказания намного эффективнее в этом плане. Иногда мне хочется дать тебе по шее за твоё поведение, но я держу себя в руках. Наверное, сейчас настал тот момент, когда я могу больше не сдерживать себя. Кажется, ты тоже это понял. Смотрю в твои глаза и на всякий случай говорю: — Ты всегда можешь остановить меня. Встаю позади и медленно провожу чёрным наконечником вдоль твоего позвоночника. Шлепок. Вздрагиваешь от неожиданности. Так как ты стоишь на высоченных платформах и твои руки находятся не в сильно натянутом положении, то приказываю тебе прогнуться вперёд, насколько это возможно. Наношу удар, задерживая ненадолго стек. Провожу им ниже и наблюдаю за движением твоих мышц. Ремни портупеи, что охватывают твою спину, немного мешают, но они достаточно узкие, поэтому постараюсь не обращать на них внимание. Повторяю махинации с протяжкой несколько раз. Когда я оставляю очередной пылающий след на коже, ты не выдерживаешь, и твой глубокий вздох переходит в такой же глубокий стон. Думаю, ты разогрелся. Кладу стек на близстоящий стол, на котором находятся разные девайсы. Глаза разбегаются от такого количества игрушек. Ты всё здесь испробовал? Не очень понимаю, для каких целей здесь же лежат полотенца, но у меня сразу возникает одна идея. Беру одно и, бросив на тебя недобрый взгляд, выхожу из комнаты. Через пару минут возвращаюсь с уже мокрым полотенцем. Покорно ждёшь меня. Конечно. Тебе не сбежать — ты закован цепями. Цепями своих порочных желаний. Из-за тусклого света и монотонно мерцающих ламп мне трудно оценить результат своей работы. Пару раз шлепаю тебя ладонью по спине и далее — холодным полотенцем по разгорячённой коже. Громко вскрикиваешь, откидывая голову назад. Бью ещё раз. Ты также громко и протяжно стонешь. Подхожу вплотную и прикладываю холод к спине на несколько секунд, затем отбрасываю полотенце в сторону. Ты резко дёргаешься, но, почувствовав, что я стою очень близко, прижимаешься ко мне и кладёшь голову на плечо, закрыв глаза. Вижу, как ты, приоткрыв рот, тяжело дышишь прямо мне в шею. Дразнишь меня? Ощущаю приятную прохладную влагу на своей груди и лишь могу догадываться, какие ощущения ты сейчас испытываешь. Даю тебе возможность передохнуть. Когда твоё дыхание стало тихим и размеренным, касаюсь твоей шеи руками и нахожу сонные артерии. Сейчас я тебе покажу одну вещь. Несильно надавливаю на пульсирующие места и буквально через пару секунд вижу, как ты дёргаешь головой и руками. Делаю то же самое, что и ты, когда идёшь на поводу у своих желаний, — ограничиваю свободу. Откуда в тебе эта слабость? — Маттиас… Слышу сдавленный голос. Ты боишься, это состояние тебя пугает. — Тише, — медленно ослабляю хватку. Возможно, именно сейчас мне стоило остановиться, но мне показалось, что я не довёл дело до конца. Когда ты немного приходишь в себя, снова нажимаю на те же места. Кислорода становится всё меньше. Ты рефлекторно содрогаешься, ты беспомощно стонешь. Ощущаю, как под пальцами набухают артерии. Лишняя секунда — и ты потеряешь сознание, а это мне ни к чему, поэтому я отпускаю тебя. Обессиленный, ты снова кладёшь голову мне на плечо. Теперь я хочу заглянуть в твои бесстыжие глаза — в них читается страх. Быть игрушкой в чьих-то руках нелегко, но, видимо, ты привык к этому, раз уходишь из дома по ночам и, облапанный с ног до головы, возвращаешься обратно с честно заработанными деньгами. Меня это сильно злит. Отхожу от тебя и беру следующий предмет — многохвостую плеть. Заношу её за плечо и делаю это — стегаю по твоей спине. Слышу вздох и останавливаюсь на минуту. Ты что-то лепечешь себе под нос и начинаешь подаваться назад, ища любого соприкосновения. Череда хлёстких ударов. Начинаю входить в ритм. До слуха то и дело доносятся страдальческие стенания. Чувствую, как я разгорячился — в груди вскипает гнев. Изо всех сил стискиваю зубы и борюсь с желанием исполосовать всю твою спину. Понимаю, что злость берёт верх, когда, оставив очередной красный след на теле, я кричу на тебя: — Þú ert klámstrákur! На тебя это незамедлительно подействовало. Не жалеешь своих связок и издаёшь гортанный стон, переходящий в крик. Меня это ненадолго отрезвляет, и я даю тебе время отдышаться. Твоя спина покрыта красными пятнами, ещё несколько таких грубых ударов и красный превратится в багровый. Резкими движениями царапаю обожжённые места. Ты шипишь, пытаешься увернуться от прикосновений. Знаю, неприятно. Заношу плеть для следующего удара, который придётся уже на ягодицы. Ещё один. И ещё… Возвращаюсь к спине. В ушах стоит твой сладкий голос. В глазах рябит от мерцающего света. Мой разум пьянеет, взгляд затуманивается. Я будто выпадаю из мира. Систематически наношу шлепки, не замечая ничего вокруг. Сосредотачиваюсь только на тебе: на твоём томном голосе, на твоём изящном теле, на твоих бессознательных движениях, на твоём сбивчивом дыхании. Это невозможно, но я слышу твоё сердцебиение, я чувствую всего тебя. Ты вновь откидываешь голову со взмокшими волосами назад. Твои голубые глаза вмиг стали тёмными — их застилала мутная поволока удовольствия, на щеках выступил жаркий румянец, искусанные губы едва заметно трепетали. Расфокусированным взглядом смотришь в пустоту, твоё сознание далеко отсюда. Не замечаю, как останавливаюсь и начинаю созерцать прекрасное. Хочу разглядеть каждый изгиб твоего тела, на котором так красиво играют тени. Дотрагиваюсь до твоей талии — ты покрыт лёгкой испариной, и это не удивительно, потому что в комнате стало резко жарко. От липкой духоты, пропитанной едва ощутимым запахом пота, кружилась голова; в лёгких скапливался горячий воздух — было невозможно дышать. Я ещё не видел тебя такого. Очень досадно, что мне больше никогда не доведётся любоваться этим пленительным зрелищем. Ты не позволишь. Я сам себе не позволю. Это был первый и последний раз, когда я мог чувственно прикоснуться к твоему телу, вынуждая тебя неровно дышать; первый и последний раз, когда я мог жёстко исхлестать всю твою спину до посинения, не услышав при этом ни единого возражения, кроме истерических рыданий. Ты будоражишь во мне всё живое… Но, кроме меня, ты точно также заводил кого-то другого, точно также извивался в чьих-то руках. Ты спрашивал, огорчён ли я тобой. Я не просто огорчён, я вне себя от злости. С новым ударом возвращаю тебя к реальности: — Þú ert klámstrákur! Я ощущаю себя крайне странно: прилив внезапной радости вкупе с ненавистью и страхом. Чувствую подъём сил и крепче сжимаю рукоять плётки. Сердце бешено бьётся в груди, кровь вскипает и стучит в висках. Находясь в состоянии экстатического транса, снова срываюсь на крик: — Ógeðslegur drengur! В ответ доносятся вопли. Ты не просишь остановиться, ты просто истерически кричишь, чем заставляешь меня очнуться. Я увлёкся и не заметил, как начал хлестать тебя так, будто ты скотина на убой. Твоя спина горит. Твой крик режет мне уши. Отбрасываю плеть в сторону. Становлюсь напротив тебя, взяв стек со стола. Провожу им по твоей мокрой щеке и легонько ударяю, чтобы ты обратил на меня внимание. Посмотри на меня. Ноль реакции. Получаешь ещё один удар. Смотри на меня. Медленно переводишь свой взгляд. Бесстыжие до недавнего времени глаза стали красными и воспалёнными. Твоё дыхание стало прерывистым. Как долго я порол тебя? Как долго ты надрывался? Я потерял счёт времени. Опускаешь голову, подгибаешь трясущиеся колени. Вербальная атака — действенная, но пугающая вещь. Унижен, сломлен, раздавлен. Вспомни, как всё начиналось и чем всё закончилось. Спроецируй это на свою жизнь. Это твой путь, по которому ты сейчас идёшь, и к чему он может привести. По твоим глазам вижу, что убедил тебя. — Ég er klámstrákur… — придушенным шёпотом выносишь себе приговор. Эмоции сдержать трудно, но у меня нет другого варианта. Хочу, чтобы ты запомнил, какими глазами на тебя смотрят потребители после того, как срок пользования подходит к концу. Пустыми глазами, потому что ты — вещь. Я знаю, ты скажешь, что тебе это безразлично, и окажешься прав, потому что поначалу так оно и было. Но никто не в силах сдерживаться вечно. Со временем будет появляться осадок — он уже появился, — от которого нельзя избавиться. Он будет разъедать тебя изнутри, напоминая о прошлом. Достаю несколько купюр и пихаю их тебе за резинку трусов. Заслужил. — Прекрати. Забери их обратно. Не обращаю внимания на слова и продолжаю расстёгивать ремни, что сковывали твои запястья. Освободившись, ты падаешь на колени, потому что ноги не держат. Вырываешь деньги, мнёшь их и откидываешь прочь. Твои выходки — протест против монотонности жизни. Это свойственно человеку, это абсолютно нормально — искать новые ощущения. Они необходимы так же, как и новые знания. Человеческое любопытство не знает границ. В голову лезут идеи, одна хуже другой, и ты позволяешь одержать им верх. Я не осуждаю тебя, я хочу показать, к чему это может привести. Ты становишься заложником собственных желаний. Тебе нужна новая порция острых ощущений, которая с каждым днём становится всё больше и больше. Если вовремя не остановиться, то можно потерять себя. Не позволяй этому произойти, делай так, чтобы не ты служил эмоциям, а они служили тебе. Стань свободным и выйди из этого порочного круга. Не могу смотреть на тебя такого. Сломленного. Твоё полуобнажённое тело дрожит то ли от холода, то ли от стыда — ты кажешься измученным и незащищённым. Делаешь усилие подняться на ноги, но я не позволяю этого сделать. Резко огреваю тебя стеком по спине и, пока ты, находясь в потрясённом состоянии, чуть сгибаешься вперёд, наступаю на раздражённое место ногой, придавливая тебя к полу. Кричишь. Пытаешься вырваться, хотя прекрасно понимаешь, что ничего не выйдет. Давлю на тебя сильнее, чтобы ты наконец принял мою власть. Это на меня не похоже. Иногда, когда мы обнимаемся, мне хочется отвести тебя в укромное место, зажав где-нибудь в углу, и сделать что-то неправильное — найти все чувствительные места, заставив тебя дрожать на моих руках. Но потом понимаю, что тебе нужно совсем другое и совсем не от меня. — Заткнись! Жгучая боль сковала твоё тело, жгучая боль терзает мою грудь. Получаешь грубые удары по ягодицам. Ты боишься моего жёсткого, повелительного голоса, потому что я никогда не обращался к тебе так прежде. Ты боишься меня, поэтому терпишь до конца, хотя я прекрасно вижу, как тебя трясёт. Тихо плачешь и всячески пытаешься скрыть это, чтобы не злить меня ещё больше. Тебя никто и никогда так не унижал, и ты наверняка не ожидал, что первым это сделает твой брат. Сегодня я отравил тебе душу, но одновременно с этим показал противоядие против токсичности твоего порока.***
— Это останется между нами. Крепко обнимаю тебя. Также крепко обнимаешь меня в ответ. Мы стоим так уже минут десять, не решаясь отпустить друг друга. На улице мрачная погода: небо затянуто серыми облаками, дует прохладный ветер. Ты вроде пришёл в себя, но это обман. Глубоко внутри ты полностью разбит. Мне придётся собирать тебя по кусочкам заново, но я и не против. Я обязательно тебе помогу. Вспоминаю, как ты игриво улыбался, когда позволял родным рукам щекотать себя, и как бесшумно ронял слёзы, когда беспомощно лежал на полу. Удивительно, как в одночасье может меняться настроение. Ты засыпаешь, положив голову мне на грудь. Поглаживаю тебя по спине, и ты раздражённо мычишь, корча недовольную гримасу. Извини, запамятовал. Я чувствую, как ты прижимаешься ещё ближе, будто боишься, что после всего того, что произошло, я брошу тебя прямо здесь и сейчас. Какой же ты глупый. — Держи меня и никогда не отпускай. Всё было по обоюдному согласию. Ты не остановил меня только потому, что прекрасно понимал необходимость всех действий. Тебе хотелось чего-то острого, изощрённого и ты получил это, но вместе с этим грань между «я» и «вещь» окончательно размылась. Ты переступил черту своих возможностей. Где-то в подсознании ты понимал, что заслужил этих унижений. Ты убивался не из-за обиды на жестокого меня, ты убивался от осознания того, в кого ты себя превратил — в продажного мальчика. Ты стёр свою настоящую личность. За проступком всегда следует наказание. Твоим наказанием стал я.