Лето

Руки Анны пахнут пластырями и содранным лаком. И она знает, что эта дурацкая юбка на самом деле неприлично короткая — знает, но улыбается невинно, махая на Ивана рукавом свитера. Напрашивается, чтобы её усадили на колени, целуя до головокружения, грея руки у неё под одеждой. Её скетчбуки обклеены стикерами, её фотографии на мыльницу прячут в себе непонятное Ивану волшебство. Она вся такая другая. Они валяются в траве до рассвета, чувствуя, как на волосах оседает роса. Анна расскажет про каждое созвездие, пальцем проводя в воздухе линии между светящимися комками пыли. Анна болтает босыми ногами в зацветшем пруду, разгоняя тину; её волосы прикрывают светло-рыжие, словно веснушки, родинки на нагой спине. Иван впервые за несколько лет берёт в руки карандаш, зарисовывая её силуэт в тёплой сини. И домой из леса они тащатся вместе. Анна потеряла в камыше кроссовок, и теперь ноет — полушутливо, полурасстроено, как устала и как тяжело тащиться босиком по острым камушкам с ветками. Иван терпеливо слушает, отшучивается и позволяет висеть у себя на локте, игнорируя то, как не по-утреннему сильно печёт солнце и мошкару у своих ног. И ночует он у неё. Оживляет своим присутствием заснеженную комнату, пальцами смазывает иней, и в жизни наступает оттепель. Со смехом убирает руку с бедра, когда они устраиваются на сон, и кладёт её себе на талию. И свою поверх. Всё лето пахнет Анной. А руки Анны пахнут пластырями и содранным лаком. *** Осенью они снимают их первую квартиру. Это больше, конечно, студия, чем полноценная квартира, но Анне нравится. Она тащит нечто в синюю полоску на пол и заявляет, что теперь они спят тут. Иван думает о том, что ему нужен как минимум диван в каком-то отдалённом углу квартиры, где можно будет лежать с головной болью и усталостью смотреть на свет люстры, но с улыбкой соглашается. В конце концов, в этом и заключается счастье, решает он, натягивая плед на свои острые коленки, наблюдая за миром с высоты матраса. Анна носится с шторами апельсинового цвета — «на кухне или тут? У тебя получше с цветовыми решениями», — и мигрень отпускает. В их первой квартире солнце сыпется из окна рыжизной, кафель в ванной слегка фиолетового оттенка, а горячую воду отключают чаще, чем выходит новая серия их любимого сериала. *** Всё расстраивается, словно пианино, что стоит и пылиться в углу. Иван попыталась сыграть на нём любимую песню, но разревелся в процессе. У Анны столько друзей. Таких классных, творческих девочек, что ленивым взмахом руки творят на холсте шедевры, что играют её любимые песни на укулеле, что зовут её на поэтические вечера и концерты андерграунда. Таких классных девочек, что втихую ненавидят Ивана, улыбаясь ему поджатыми губами, когда он забирает Анну на машине. Она успевает задремать на заднем сидении, пока они катятся сквозь ночной город в их уже третью квартиру — и в этот раз, по-настоящему их, а не снятую у сомнительных хозяев. Столько подруг. Каждая из которых в тысячи, миллионы раз прикольнее, чем Иван. Иван укладывает её спать словно ребёнка, сидя на краю постели. Анна жалуется, что у неё болит голова — в клубе было душно, а сидр был невкусным, — и Иван гладит её по волосам. Когда она засыпает, Иван позволяет себе достать из кухонного шкафчика подарочный виски. Остаток ночи он проводит за столом, спрятавшись в своих ладонях. *** — Иди, — говорит Иван, смыкая зубы на своих костяшках. Анна такая другая. Её волосы растрепались, прилипли к лицу, красному и мокрому от слёз. А взгляд чистый-чистый — словно вода в заледеневшем озере. Чистый-чистый, полный боли, полный неверия. — Иди, — повторяет. Кулак дрожит. Только-только закончилась зима.