Мартин молится не Богам

Большие пушистые хлопья снега застилают, словно огромным пуховым полотнищем Храм Повелителя Облаков. Ночь накрывает Империю неожиданно и быстро, как часто бывает в зимнее время на Севере. Дежурный давно зажег факелы на территории Храма, и только несколько постовых клинков мелко дрожат от ночного холода. Конюху приходится особо повозиться: такой мороз и снегопад уже вторые сутки, и двери конюшни засыпало почти на двадцать дюймов высоты. Ворота открываются с привычным грохотом и скрипением, режущим слух, и конюх едва слышно вздыхает, беря в руки ключи от конюшни и выходя на мороз. К ночи ветер все больше усиливается, но это, кажется, совсем не волнует человека, очень медленным шагом поднимающегося по ступеням, ведя при этом за собой свою лошадь, а в другой руке неся факел. Странная тишина, потревоженная стуком копыт о камень, рассеивается почти мгновенно. - Быстро ты в этот раз, - улыбается широколицый немолодой норд маленькой фигуре в поношенных доспехах и со скрытым капюшоном лицом. - Это точно, Вернер, - охрипшим от ветра женским голосом смеется ему в ответ фигура, - Хочешь, возьму тебя с собой в следующий раз? Коррол замечательный. Впрочем, как и всегда. - Нет, Дария,- мягко смеется мужчина, - Будь я лет на двадцать пять помоложе, еще бы куда не шло. Да и нет у меня столько золотых монет, сколько дерут за выпивку в тамошних тавернах. Вернер улыбается, забирая поводья у женщины. Ему всегда не нравилась ее лошадь. Странная, с огромными красными глазами, смолянистого черного окраса. Эта лошадь никогда ничего не ела и не пила. Тем не менее, это никогда не влияло на ее силу и выносливость: Теневая Грива была самой быстрой лошадью, которую Вернер видел за свою долгую (по человеческим меркам) жизнь. И, как он уже догадывался, лошадь никогда не позволяла оседлать себя кому-то, кроме хозяйки. Норд совсем не удивляется наличию такой лошадки у Дарии. И с восхищением относится к ней только потому, что та не боится доверять свою жизнь этому необычному, дикому и страшному животному. Женщина с уставшим смехом оставляет свою любимицу на попечение конюха, на прощание ласково потрепав ее по голове. Усталость все больше давит по ногам, и редгард начинает жалеть, что задержалась в Бруме, позволив себе немного выпить и неплохо поболтать с завсегдатаями "Кружек и ложек". Дария откладывает любимый стальной меч, разбитый щит, треснутый в нескольких местах, пустой колчан для стрел и редгардский боевой лук на комод в своей маленькой комнатушке, выделенной грандмастером. Женщина с наслаждением сбрасывает с себя видавшие виды доспехи, отложив их починку на завтрашнее утро. Ее тело нестерпимо ноет от долгого путешествия и боев. Редгард привыкла к боям и ранениям, но в этот раз ей повезло меньше обычного. Один из дремор успел основательно задеть ее плечо клейморой, прежде чем она схватила Сигильский камень. Дария физически ощущала глубокую, медленно заживающую благодаря заклинанию восстановления рану от плеча по спине. Конечно, найди она чуть раньше в городе лесную эльфийку, которая владела этим заклинанием, рана зажила бы гораздо быстрее. Но обстоятельства, как и всегда, впрочем, выше потребностей человека. Сколько раз Мартин пытался обучить ее магии? Восемь? Десять? Ну не ее это... Она наскоро отмывает себя от засохшей грязи, пота и крови, переодевается в чистую легкую блузку и кожаные штаны. Уже поседевшие в некоторых местах волосы женщина туго стягивает на затылке и тихим шагом направляется в столовую, захватив с походного мешка маленький круглый сверток. По пути в столовую она бросает сверток в один из сундуков – кому нужен будет Сигильский камень, пусть берет - она в его магических свойствах все равно ничего не понимает. Девушка решает перекусить и доспать несколько часов, а утром сразу же подойти с докладом к Джоффри, и, если повезет, и ее не отправят на очередное задание, увидеться, наконец, с Мартином… Перспектива быстро поесть в одиночестве пропадает, когда из тренировочного зала выходит один из клинков – вечно занятый тренировками, высоченный и широкоплечий бретонец. - Феррум, привет! – женщина приветливо улыбается, резким движением подзывая его рукой к себе, и тут же слегка морщится от боли в плече. - Дария? – бретонец не сразу видит ее, беспорядочно шаря глазами по столовой, возможно от усталости. - Ты хоть иногда выходи из тренировочного зала, вдруг вокруг тебя существует еще и окружающий мир, – женщина наблюдает за тем, как клинок заботливо убирает свою катану. - Надеюсь, в следующий раз отправят с тобой, - серьезно отвечает парень, и редгард перестает улыбаться, - Джоффри практически все задания сваливает на тебя и Бауруса, а нам только и остается, что сидеть здесь и наблюдать за тем, как Мартин пытается что-то делать, а вся Империя по-тихому летит ко всем дэйдра. Дария понимает, что у Клинка многое накопилось за время ее отсутствия, но говорить об этом желанием не горит. По крайней мере, не сейчас. Она сглатывает плотно засевший ком в горле и отодвигает от себя так и не тронутую тарелку с холодной едой. Для нее лишний человек на задании рядом с ней – обуза. Приходится следить и за ним тоже, а это сильно отвлекает. К тому же, когда она пыталась вытащить и себя, и Фарвила Индариса живыми обратно в Сиродил, то мерзкий эльф ей только мешал, успевал командовать, и постоянно лез в бой, не умея при этом практически ничего. Женщина потратила тогда все имеющиеся у неё запасы дорогущего зелья, восстанавливая его ранения, а пару раз вообще подставилась под меч, только бы не резанули упрямого сына графа Чейдинхола. Редгард никогда не считала себя вспыльчивой, но именно тогда она готова была сама прирезать темного эльфа, лишь бы тот не мешался под ногами. - Ваша работа охранять Мартина, Феррум, - строго говорит женщина, почти материнским тоном. - Моя работа - защищать императора от угрозы. А угроза сейчас – врата, которые открываются то в одном, то в другом месте, - бретонец садится рядом с Дарией, внимательно смотрит ей в глаза. На это редгард ничего не может ответить, потому что понимает - Феррум прав. Но Джоффри решил, что раз уж есть она, закрывшая уже столько врат, и Баурус, будто родившийся с мечом в руке, то почему кто-то еще должен заниматься этой работой? Они вдвоем всего лишь старое мясо, в нужное время избежавшее смерти, чтобы умереть в другой, более подходящий для этого момент. - Еще двое врат открылись близ Замка Боевого Рога, - осторожно выговаривает Феррум и отводит глаза, боясь смотреть на женщину, - как только ты вышла из Коррола. Замка Боевого Рога? Редгард не сдерживает громкий стон. Её замок, её дом, её люди – они справляются, пока она сидит тут без дела? Сколько же времени она потеряла? Живы ли ее друзья теперь? - Проклятье! - не сдерживается Дария, мгновенно взлетая со скамьи, - Феррум, кузница открыта? - Не знаю, сегодня туда никто и не ходил, кажется. Ты что, поедешь прямо сейчас? – парень вскакивает следом за ней, рассеянно хватая женщину за руку, удерживая от побега, - Кажется, у Джоффри уже есть для тебя задание. - Передай Джоффри, чтобы катился со своими заданиями в Обливион, – редгард гневно сводит брови на переносице, оскалившись. - Джоффри перехватил письма гонца из Замка. Он взял с нас обещание, что мы будем молчать, потому что спасать кого-либо там уже поздно – врата открылись на западе и на востоке от замка, надежды не было никакой практически сразу, - на секунду парень замолчал, и уже тише произнес, - Это приказ Мартина, Дария. Феррум на мгновение удивляется поведению редгарда, и только потом ему становится поистине страшно. Такая решимость на старом лице, в бледно-серых глазах граничит больше с безумием, чем со смелостью. Горящем, и одновременно холодящим душу, режущим, словно остро заточенный клинок. На слегка оголенных из-за худобы предплечьях шрамы становятся бледнее на несколько тонов, напоминая, что убийство - дело пяти секунд для Дарии. Феррум слушает и слышит, как сплетничают пьяные норды в Бруме. Но он никогда не верил той байке, что Дария, та самая Дария, не раз отправлявшаяся на задания ради всеобщего блага, - высокопоставленный член Темного Братства, и звон монет для нее гораздо предпочтительнее чести. Он никогда не придавал значения и тем слухам, что ходили после того, как Дария пропала на два года, отправившись в Бравил, разобраться с магическим порталом на воде. Тогда говорили, будто бы дух самого Шеогората нашел новое вместилище, в форме сестры-клинка. Но теперь он сомневается. Его скептицизм трещит по швам, а безумно горящие глаза только больше доказывают правоту сплетен с юга. Казалось, что искры пламени летают по всему ее телу - от головы, по плечам, по ногам. Норд неожиданно чувствует себя маленьким и беззащитным, даже не смотря на то, что выше женщины почти на голову. Феррум помнит, как стоял патрульным около покоев наследника Септима, и тот во сне часто повторял одни и те же слова. Бретонец опасливо отпускает руку женщины, потому что помнит всё дословно. Он позволяет ей взять ключи от кузницы и разбудить кузнеца. Уже утром доспехи сжимают тело Дарии, а снаряженная Теневая Грива мчится прочь с Севера. «Тише, моя Защитница. Тише… Безумию нет места в Сиродиле. Ты сожжешь всех, ты сожжешь всё, ты сгоришь сама… Дракон погибнет от твоего пламени, дорогая… Тише, безумная. Тише. Вспомни кто ты. Смертная? Воин? Или принц Безумия? Тише, ты просто моя Дария…» *** Мартин смотрит спокойно, устало, и ни капли ярости в ярко-синих, как одежды придворных дам, глазах. Но что-то подсказывает уставшей женщине, что он злится. Правда, она не понимает почему: очередные врата Обливиона близ Коррола закрыты, и впору бы радоваться, однако от взгляда Септима ей становится не по себе. Холодная мелкая дрожь пробегает по позвоночнику, и редгард с запоздалым удивлением понимает, что ей страшно. Эйфория от победы в Корроле отпадает практически сразу. Многие ее воины погибли, но десяток бойцов все же успели спастись. Она винит себя в их смертях, но не может не радоваться – она успела, чтобы спасти оставшихся. Правда, полученные ранения заживали ужасно долго: ей пришлось остаться в Замке почти на месяц, в последние дни помогая восстанавливать разрушенные стены. Но она не помнит, когда последний раз ей было так же страшно, как сейчас – от взгляда Мартина. - Тебе не в чем меня обвинять. Я сделала то, что должна была сделать. Женщина гордо вскидывает голову, и несколько седых прядей выбивается из узла. На лице видны еще не зажившие шрамы после битвы, медленно затягивающиеся. Из-за этого кажется, что морщин на постаревшем от битв и возраста лице только прибавилось. Так она не выглядит на свои сорок с лишним лет, можно спокойно дать все шестьдесят. И только в глазах - стальной огонь. Она не показывает, что ей страшно. Как и всегда, впрочем. - Боги видели Замок в огне, как в свое время Кватч. Твои люди должны были пасть в битве, так было предопределено свыше, - Мартин смотрит на нее так, словно она сделала что-то грязное и абсолютно мерзкое. - Так и было бы, если бы я не узнала о Замке, - грубым тоном стоит на своем женщина, - Какого даэдра, Мартин? - Богам нельзя мешать в исполнении их планов, Дария, - холодность в голосе будущего императора приводит редгарда в замешательство. Он что, правда не понимает? – Я думал, ты поймешь, что это часть большого божественного плана. Мы должны доверять Богам, чтобы победить. Я думал, ты понимаешь это. - С каких пор в божественные планы входит превращение моего дома в пыль, а моих воинов – в горсть пепла? Теперь злится женщина. Она выговаривает слова с не сдерживаемой яростью, с каждый слогом подходя ближе к Мартину, обходя его по кругу, разглядывая, словно в первый раз. С самого начала их "дружбы" Мартин верил ей, как самому себе, Мартин слушал ее, Мартин верил в нее. Мартин, которого она знала, любил Богов, поклонялся им, но никогда не одобрил бы насилие. Ее не волнует, что несколько клинков неприязненно смотрят на нее, не одобряя подобного поведения со стороны сестры. - С каких пор Мартин Септим слепо верит в высшие силы? С каких пор мой император выступает за жестокость? Чем такой император отличается от Манкара Каморана? Где были твои Боги, когда горел твой дом? Где был ты? Молился своим Богам? И что, помогло? Ты не смог спасти свой дом! А я свой смогла! Дария слышит, как из рук недавно вступившей в Клинки молодой и умной эльфийки выпадывает клинок. Бедная девушка стояла с открытым ртом от такой наглости со стороны сестры. Но брать слова обратно редгард не собирается. Судьба Империи волнует ее не меньше, чем всех остальных, но она не понимает, как можно победить в войне, отдавая врагу города и замки, сдавая позиции, не пытаясь сражаться даже за собственный дом. Мартин смотрит так же спокойно, как и до этого. Клинки не вмешиваются – меж двумя огнями достанется всем и сразу. Долгое молчание начинает тяготить всех присутствующих. Будь рядом Джоффри, проблема бы решилась быстрее и без скандала. Женщина продолжает гневно смотреть на Мартина, ожидая увидеть во взгляде того хоть каплю понимания. - Тебя ждет Джоффри. У него все еще есть задание для тебя. Будь добра, выполни его, как подобает Клинку. И научись, наконец, вере Богам. Редгард рычит от злости, срывает с шеи подаренный когда-то Мартином амулет, зачарованный им для нее на отражение заклинаний, бросает его на пол, и удаляется, гневно стуча сапогами по деревянному полу, будто наивная молодая и обиженная невеста на своего невезучего жениха. И только Баурус, стоявший ближе всех к Мартину замечает, как сильно скривилось, словно от боли, лицо императора. *** Он был приятно удивлен, когда она принесла ему Звезду Азуры. Он радовался, когда она вернулась живой, хоть и изрядно потрепанной, с Доспехами Тайбера Септима. И он понял, что она совершенно особенная, когда на его стол бы брошен, словно старая тряпка, Великий велкиндский камень. Она все еще зла на него, он это помнит и понимает. Он думает об этом. Думает об извинениях или объяснениях, но всегда приходит к выводу, что слушать она его не станет. Он осторожно, едва поворачивая голову, наблюдает за ней в столовой, когда она травит Средиземские байки вместе с Феррумом, когда учит блокированию или сражению на мечах кого-то из молодых клинков в тренировочном зале. Мартин улыбается вместе со всеми, когда Джоффри пытается убедить ее, заядлого воина, что для переговоров с графами и графинями больше подойдет нарядный бархат, чем ее привычные доспехи. Так же со всеми он и смеется, когда упрямая редгард соглашается разве что снять перед графами капюшон – ну не любит она платья, да и выглядит в них как клоун. Мартин даже пытается подавить странное колющее чувство в груди, когда капитан Стеффан, отчаянно краснея, убеждает ее, что скрывать симпатичное лицо, когда она смеется или улыбается, под капюшоном - это грех. И она была красива. Красива по-настоящему, как считает Мартин. Даже не до конца зажившие шрамы на щеках хоть и старили еще больше обычного, но он их любил. Чуть загорелая, как и всех редгардов, кожа, бледно-серые глаза, большие, потрескавшиеся от постоянного ветра в путешествиях губы, подтянутое, тренированное тело воина, закаленное в битвах. Кто-то скажет - омерзительная грубая женщина, без намека на женственность, и слишком стара, даже для своих лет. Мартин скажет - великолепна. Даже грязная, уставшая и слишком старая. Великолепна. Мартин знает, что не должен, но продолжает грезить о ней ночами. Мартин больше не удивляется всем ее победам, но смотреть на ее шрамы становится для него все труднее изо дня в день. Будущий император боится, что после их ссоры женщина все же послушает его совета и будет, как и он когда-то, слепо верить Богам. В его снах победивший Мерунеса Дагона Дракон превращается в камень, а смелость и гордость редгарда сгорает в пламени Безумия на Дрожжащих Островах, превращая ее в точно такой же камень, что и Дракона. В его снах она любит его так же, как и он ее. И горит вместе с ним. Больше Мартин не молится Богам. Мартин молится ей. Чтобы когда пришло время, она пошла против Богов, так же как на Замок Боевого Рога. Чтобы выжила Империя, чтобы Дракон и редгард не стали камнем. Мартин молится ей. *** Мартин сгорает с улыбкой её имени на губах, продолжая молиться, хотя становится уже поздно: он знает, что выход теперь у неё один. Он помнит это по снам. Она не плачет, она знает, что они ещё встретятся. *** Через месяц на Дрожащих Островах Хаскилл становится свидетелем безумной сцены. Нового Лорда Шеогарата заживо поглощает безжизненное холодное пламя, и безумный смех женщины ещё долго разносится по стенам опустевшего Нью-Шеота.