***
Очередной день не предвещал ничего особенного. — Класс, прошу тишины, — учитель торопливо, с опозданием на минуту, вошел в помещение, рассеянно поправляя узел галстука. Его спешка привела к тому, что кинутая на стол папка с материалами едва не перелетела место назначения, опасно свесившись с противоположного края. Откуда-то слева раздались смешки — однако брошенного в сторону весельчаков ледяного взгляда хватило, чтобы немота вмиг сковала их. Старосту здесь столь же ненавидели, сколь и боялись. Но страх, в свою очередь, порождал уважение — и это было более чем удовлетворительным результатом. Чувствуя спиной прожигающие взгляды, Сун Лань лишь выпрямился и взялся за ручку, готовясь записать в тетради актуальную дату. — Сегодня к нам переводится новый ученик, — громом грянувшее объявление было встречено улыбкой со стороны возвестившего и недоумением со стороны оповещенных. Цзычэнь продолжал смотреть в тетрадь, постукивая кончиком ручки по чистой странице. Урок не начинался уже три минуты. — Знакомьтесь, класс, это Лань Ванцзи. Отныне он будет учиться с нами. Взволнованные шепотки и вздохи заглушили тихий шелест шагов — восхищение и недовольство смешались в едином гуле. Четыре минуты… Сун Лань оторвался от тетради и, наконец, увидел новенького, тут же осознавая причину таких реакций. Длинные волосы, вольно распущенные по спине, сразу привлекали внимание, что, видимо, и вызывало восторг у женской половины класса и раздражение — у мужской. Но более этого незнакомца выделяли глаза, отражавшие холодный блеск янтаря. Эти глаза, как оказалось, были способны вызывать весьма смешанные чувства, особенно когда взгляд, направленный куда-то поверх, вдруг пересекся с его собственным. Брови успели на миллиметр вздернуться вверх, прежде чем Цзычэнь, опомнившись, снова вернул себе невозмутимое выражение. Коротко просканировав нового ученика, юноша потерял к нему всякий интерес и вернулся к изучению собственной тетради. Позднее ему нужно будет внести новое имя в журнал посещаемости, а пока… С предполагаемого начала урока прошло уже пять минут.***
— Эй, Рапунцель, куда так торопишься? — ехидный голос заставил Ванцзи остановиться, но не обернуться. Он и так знал, что его окликнул хулиганского вида подросток из его нового класса, пытавшийся задирать новенького чуть ли не с первого дня. Двое его дружков маячили впереди, и обойти их не представлялось возможным. Хотелось выругаться, но воспитание не позволяло сквернословить. Эти трое уже подкарауливали его накануне, но время было не такое позднее, и появление учителя позволило длинноволосому юноше уйти. Сегодня он задержался — занятия в музыкальном кружке заканчивались поздно — а эта троица, значит, дожидалась… Скверно. — Дайте пройти, — голос звучал спокойно и негромко, ничем не выдавая внутреннего напряжения. В ответ раздался взрыв хохота. Один из подошедших подростков толкнул Лань Чжаня в плечо. — А что ты сделаешь, если нет? — снова эти издевательские интонации. Ванцзи их ненавидел. Он никак не мог понять, почему свое право оставаться в одиночестве обязательно необходимо было доказывать силой. Словно никто не верил, что он на это способен. Или считалось, что, если он носит чистую рубашку, хорошо учится, не лезет в драку и не стремится доказать свое превосходство, да еще и отрастил волосы — значит не может? Ему ведь нет дела до остальных, так почему остальным обязательно есть дело до него? Больше не медля, Ванцзи ударил, стирая кулаком самодовольную ухмылку с лица ближайшего подростка. Разговоры тут были бесполезны — это он уяснил еще в предыдущей школе — поэтому сейчас молча отбивался, почти яростно отстаивая свою обособленность. Он не всматривался в лица и не слушал крики — сперва злые вопли, а потом откровенно болезненный скулеж. Юноша дрался почти на автомате — привычно, умело и совершенно без удовольствия. И не почувствовал ни капли удовлетворения, когда противники, тоненько подвывая, ретировались в разные стороны. Лань Чжань осмотрел свою одежду, пытаясь понять, можно ли привести ее в порядок. Рубашка была перепачкана пылью и надорвана в нескольких местах. Брюки и ботинки выглядели не лучше. Ванцзи догадывался, что и волосы находятся в столь же непотребном состоянии. Было больно дышать, а сбитые кулаки саднило. В довершение ко всему, по лицу текла струйка крови из разбитого носа. Ванцзи обернулся в поисках отброшенной сумки, где осталась пачка салфеток, и увидел быстро приближающегося юношу. Аккуратная стрижка, строгий взгляд, решительная походка и нахмуренные брови. Староста. Лань Чжань уже знал, что Сун Цзычэнь очень серьезно относится к своим обязанностям, а значит, вдобавок к безобразной драке он получит еще и наказание. Блеск. Юноша выпрямился навстречу старосте, зажимая нос, чтобы еще больше не испортить многострадальную рубашку. Цзычэнь остановился в паре шагов и смерил новенького внимательным взглядом темных глаз. И, не говоря ни слова, достал из кармана платок и протянул Ванцзи.***
— Потрясающе, — пронизывающая голос едкость, противоречащая озвученной оценке, погрузила в молчание группку учениц — опасливо переглянувшись, те поспешили пройти мимо, одарив застывшего на крыльце старосту любопытными взглядами. Следом проплыла еще одна стайка младшеклассников, на ходу раскрывая зонты, по поверхности которых тут же застучали крупные капли. Его же зонт не подавал никаких признаков жизни, а попытка раскрыть его вручную привела к тому, что… похоже, у него больше не было зонта. Раздраженно цокнув языком, Сун Лань метко бросил поломанную вещь в стоящую рядом урну, и, покосившись на черное от грозовых туч небо, тяжело вздохнул, прижимая портфель поближе к груди. В нем — журнал посещаемости и другие важные документы, и он скорее промокнет насквозь, чем допустит, чтобы хотя бы капля попала на бумагу. С этими мыслями он поднял взгляд, полный боевой решимости, и смело шагнул наружу. Практически сразу промокшая рубашка начала липнуть к телу, вызывая неприятные ощущения; спустя несколько шагов юноша остановился, дабы поудобнее перехватить и прижать к себе сумку — со смутным пониманием тщетности своих попыток. Однако прежде, чем Сун Лань двинулся дальше, размытая тень нависла над ним, ограждая от неба. Он осознал, что дождь больше не дотягивается до него. Цзычэнь поднял глаза, пересекаясь с непроницаемым янтарным взглядом. Лань Ванцзи. Стоял, как и всегда — не обременяя себя словами, а раскрытый зонт в его руках теперь прочным куполом укрывал их обоих. — Нам все равно по пути, — только и проговорил длинноволосый невозмутимо в ответ на вопросительный взгляд Сун Ланя. Тот усмехнулся и опустил руку, держащую портфель. — В таком случае, с благодарностью приму предложение. Уже много позднее, устроившись дома за письменным столом, Цзычэнь задумчиво пролистывал классный журнал. Страницы были сухи и невредимы, не потревоженные ни каплей. Странное чувство теперь понемногу свербело внутри, и взгляд застыл, зацепившись за строку знакомого имени. Он не любил забывать о помощи, которую ему оказывали другие. Но, вспоминая восторженность учителей, страх в глазах отморозков, после драки обходящих новичка стороной, и безупречную строку посещаемости — он понимал, что не было ничего, чем он мог бы ответить. Вздохнув, Сун Лань захлопнул журнал, отчего-то пребывая в раздражении, и отправился на кухню, решив приготовить ужин до прихода родителей. И позднее смутные тревоги ушли сами, сменившись грузом повседневных забот, и дни снова потекли своей непримечательной чередой. Вот только после этого дня они с Лань Ванцзи, не сговариваясь, ходили домой вместе.***
Переступая порог престижного медицинского университета, студент первого курса факультета нейрохирургии Лань Ванцзи чувствовал удовлетворение. Многие годы он посвящал все свое время учебе, почти не позволяя себе отвлекаться, чтобы этот день все-таки наступил. Лань Чжань принял решение стать нейрохирургом, когда ему было шесть. В тот год мать мальчика покончила с собой. Она не смогла оправиться после страшной аварии, приковавшей женщину к постели без возможности когда-нибудь снова встать на ноги. Лань Чжань тогда услышал, что, если бы нашелся нейрохирург, который взялся бы сделать сложную операцию на позвоночнике, все могло бы закончиться иначе. Мальчик не знал значения непонятного слова, но решил, что непременно станет нейрохирургом. И сейчас тот маленький мальчик стал еще на шаг ближе к своей цели. Лань Чжань оглядел просторный холл и широкую лестницу, от которой расходились коридоры к учебным корпусам. В этих стенах ему предстояло провести ближайшие несколько лет, но пока они были для юноши совершенно чужими. Вокруг сновали люди — студенты и преподаватели, пришедшие узнать расписание на семестр и получить в библиотеке необходимые книги. Занятые своими делами, они огибали нерешительно замершего посреди холла Ванцзи, как морские волны огибают неудачно оказавшийся на пути камень. Равнодушие — вот все, что видел юноша в незнакомых глазах. Ожидаемое равнодушие. Наверное, раньше он даже не заметил бы этого, но последний школьный год пробил брешь в стенах, которые Лань Чжань всю жизнь выстраивал вокруг себя, и теперь он скучал. Скучал по едва заметной теплоте в обращенном на него взгляде темных глаз. Слишком многое в нем изменила странная, молчаливая почти дружба с человеком, который непостижимым образом, казалось, понимал его. Однако сохранить эту дружбу Ванцзи не сумел, и она закончилась вместе со средней школой. Лань Чжань решительно тряхнул головой, откидывая за плечо длинные волосы, и зашагал по лестнице к информационному стенду. И, наверное, впервые в жизни почувствовал, как сердце сделало кульбит в груди при виде человека, внимательно изучавшего объявления. У него за лето отросли волосы и стали шире плечи, но знакомые собранность и серьезность так никуда и не делись. Не узнать его было просто невозможно. — Сун Цзычэнь, — Ванцзи почувствовал, как дрогнули уголки губ в робкой попытке поползти вверх, когда бывший староста обернулся на его голос, и на знакомом лице отразилось радостное удивление. — Я рад тебя видеть.***
«Я рад тебя видеть» — эхом прокручивался в голове чужой голос, когда Цзычэнь, заметив в круговерти студентов, оккупировавших столовую, знакомую макушку, впервые подошел с предложением пообедать вместе. Он видел в теплом оттенке янтаря отражение собственной радости всякий раз, когда их взгляды случайно пересекались в тесноте оживленных коридоров, и совместные обеды вскоре дополнились совместными походами в библиотеку. Это были их первые студенческие будни, для большинства ознаменованные знакомством с новыми местами и постепенным осознанием твердости гранита науки, в который предстояло вгрызаться. Настолько постепенным, что эйфория от получения нового социального статуса делала библиотеку и учебный зал абсолютно свободными от потока студентов, и часы, проведенные в тишине среди книг за совместным разбором заданий, были по-своему беззаботными и уютными. Но приобретение нового социального статуса также означало и формирование новой, студенческой общины, где Лань Ванцзи отнюдь не был чудаковатым новеньким и белой вороной, а Сун Лань — внушающим страх и ненависть ревнителем дисциплины. — Хэй, — на обеденный стол, аккурат рядом с их подносами, бесцеремонно опустились узкие ладони. Цзычэнь и Ванцзи синхронно подняли взгляды на их обладателя. Сверху вниз на них, сияя широкой улыбкой, смотрел Вэй Усянь — первокурсник с параллельного потока, меньше чем за месяц успевший снискать славу и популярность за свою неусидчивость и беззаботный нрав. — Через неделю будем праздновать студенческий посвят. Отказы не принимаются, — Усянь бесстыдно облокотился на стол, стреляя глазами в Ванцзи и лукаво улыбаясь, обращаясь словно бы только к нему, — Вы же не будете пятнать прогулами свою безупречную репутацию, господин отличник? Палочки выскользнули из пальцев Сун Ланя с непривычно громким стуком — и Вэй Усянь, очнувшись, бросил на того взгляд и слегка приподнял брови, словно только заметив его присутствие: — И ты, староста, тоже приходи. Все обязаны быть! Вечеринка пройдет в моем доме. Подробности маякну ближе к делу — будет круто, если ты сообщишь мне для этого свой телефон, — юноша подмигнул Лань Чжаню и, кинув напоследок многообещающее «Скоро увидимся» (не надо много ума, чтобы догадаться, кому оно было адресовано), улетел к ожидающей его группке студентов. Друзья переглянулись. Ванцзи молча изогнул бровь, без лишних слов демонстрируя свои эмоции касательно произошедшей сцены. Цзычэнь усмехнулся и, подобрав свои палочки с тарелки, легко повел плечами: — Надеюсь, это будет хотя бы весело. Веселья, как и предполагалось, не было ни грамма. Музыка схватывала весь дом излишне громко, алкоголь был излишне крепким, новоявленные студенты жались друг к другу излишне тесно, а Вэй Усянь вис на Ванцзи излишне явно. Стремительным вихрем ворвавшись между парнями, едва те переступили порог общего зала, он умудрялся болтать даже сквозь общий шум, практически виснуть на руке Ванцзи и обращаться к нему с лукавым «Лань Чжа-ань», вызывающим у Сун Ланя почти нервный тик — даже он за столько лет знакомства не обращался к другу столь лично, в то время как этот беспардонный нахал явно не брезговал такой возможностью и даже откровенно наслаждался ею. А после тот и вовсе утащил Ванцзи куда-то к столам, и теперь, устроившись в кресле в углу помещения, заполненного танцующими, Сун Лань искоса наблюдал за парочкой, не замечая, как мерно уничтожает свой напиток, к которому обещал себе не прикасаться. Алкоголь уже давно перестал обжигать горло — или же сменил направление и теперь неприятными уколами впивался куда-то в область сердца всякий раз, когда Усянь склонял к себе Лань Чжаня слишком близко, чтобы игриво прошептать что-то тому на ухо. Ванцзи едва заметно улыбался в ответ и кивал, заставляя юношу рядом заливаться громким смехом. Это же насколько, — мрачно думал Цзычэнь, — нужно быть пьяным дурачком, чтобы чужие кивки приводили в такой восторг? Минута капала за минутой, голова тяжелела за незаметными глотками, периодические приглашения хоть как-то разнообразить вечер угрюмого старосты нещадно отклонялись, и Сун Лань продолжал изображать нелюдимого наблюдателя, крепко сжимая в пальцах бумажный стаканчик — пока последняя капля оттуда не растворилась на языке. Заиграла медленная музыка, и надоедливый юноша, схватив Ванцзи за руку, потащил того в ряды танцующих, в своем безграничном бесстыдстве обхватывая того за шею и прижимаясь так близко, что между телами не оставалось и сантиметра свободного пространства. Он продолжал что-то говорить своим болтливым ртом и смеялся — господи, насколько раздражающим, оказывается, бывает смех, даже смутно пробивающийся сквозь громкую музыку. Непонятное напряжение, сконцентрировавшееся в смявших стаканчик пальцах, вспышкой разлилось по телу. Теперь в центре зала — только парочки, недвусмысленно жмущиеся друг к другу, некоторые из которых уже откровенно целовались, забыв обо всем. Среди прочих эти двое выглядели вполне естественно, особенно теперь, когда Усянь, вскинув голову, пристально смотрел прямо в янтарные глаза, и расстояние между лицами казалось все меньше с каждой секундой… «К черту это все». Охваченный внезапным приступом ярости, он честно хотел послать все к хренам и покинуть этот дом, дабы вернуть себе пошатнувшееся душевное равновесие — однако ноги совершенно против смутной воли хозяина повели его совсем в другую сторону, сквозь толпу к обжимающейся парочке, где Усянь улыбался уже в самые губы, а Ванцзи выглядел то ли растерянным, то ли ожидающим. Сун Лань честно не хотел мешать царившей вокруг друга идиллии и его грядущему счастью — вот только его рука перехватила руку Лань Чжаня прежде, чем Цзычэнь успел осознать целесообразность собственных поступков, и прежде, чем адекватное осознание реальности успело пробиться в воспаленную едким, обжигающим раздражением голову. Староста резко дернул друга на себя и, отвернувшись, молча потянул его за собой, не желая ни на миг встречаться взглядом с тошнотворным лицом первокурсника, только что лишенного партнера и теперь бурно выражающего негодование. Ему было плевать — тело подчинялось лишь одному пульсирующему в голове порыву, и этот порыв теперь вел его вперед, в темноту коридора. Пальцы вцепились в чужую руку так крепко, что, кажется, сжимали ее до боли — только сзади до сих пор не слышалось никаких возражений. Они достигли пустой кухни, освещенной тусклым лунным светом — шквал музыки и пьяных голосов теперь остался позади, доносясь приглушенным эхом из-за закрытой двери. — Цзычэнь, — наконец позвал Ванцзи, и староста обернулся, отпуская чужую руку. — Не говори ничего, — резко осек его Сун Лань, и юноша замер, безмолвно глядя на него — роковой вопрос в любую секунду готов был сорваться с едва дрогнувших губ. С губ, изящная форма которых всегда могла дать фору любым модельным айдолам. С губ, которые минуту назад были опалены чужим дыханием… С губ, которых так хотелось коснуться. Желание пронзило опьяненное тело молнией, и Сун Лань, не осознавая себя, резко подался вперед, пока не ощутил жар чужого дыхания на собственных губах. Лишь тогда, замечая всплеск изумления в янтарных глазах, вблизи сиявших расплавленным золотом, Цзычэнь понял, что чуть было не натворил. Готов был натворить — только преодолеть еще один сантиметр… Повисшая тишина еще никогда не была столь физически ощутимой. — … ресница, — вдруг выпалил Сун Лань. И, понимая, что собственный вздох растворяется в чужом, запоздало отстранился — почти отшатнулся. Он боялся знать, какое выражение таит взгляд друга — и смотрел куда-то поверх, произнося первое, что приходило в голову — и что для обоих звучало очевидной чушью. — Показалось, что у тебя ресница на щеке. В полумраке не разглядел. Цзычэнь более не смел пересекаться с ним взглядом. Впервые его охватил такой страх, что грудь сковало неприятным холодом, и побег от реальности казался единственно верным решением. Забыть и сделать вид, что ничего не было — и все должно вернуться на круги своя.***
Страницы учебника тихонько зашелестели под порывом ворвавшегося через открытое окно ветра. Ванцзи поднял голову и устало потер виски. Сун Лань продолжал увлеченно во что-то вчитываться, делая пометки в пухлой тетради и покусывая кончик карандаша, на котором уже не осталось живого места. Он всегда был таким — сосредоточенным, усидчивым, целеустремленным. Юноши не впервые готовились к сессии вместе, сбегая из становившейся отвратительно шумной в предэкзаменационный период библиотеки к кому-нибудь домой. Сейчас они сидели в комнате Ванцзи, выдвинув на середину низкий столик и устроившись друг против друга. Вокруг образовался хаос из учебников, конспектов и пустых чашек, и этот хаос казался длинноволосому юноше самым уютным в мире. Он и сам не до конца понимал, почему так. А ведь всего этого могло и не быть… После вечеринки-посвящения на первом курсе Сун Лань стал избегать Ванцзи, изобретая какие-то нелепые неотложные дела, чтобы не идти вместе в кафетерий или библиотеку. Он постоянно отводил взгляд и отвечал короткими отрывистыми фразами на любые обращения. Лань Чжань тогда весь извелся, пытаясь понять, чем мог обидеть единственного друга. Так и не разобравшись, он просто в какой-то момент поймал Сун Ланя, прижал к стенке и долго извинялся, сам не зная, за что. И не давал Цзычэню и слова вставить в свой проникновенный монолог. Последний, кажется, был шокирован таким напором — неудивительно, ведь Ванцзи всегда был спокойным и уравновешенным, а тут он просто выплеснул на Сун Ланя все, что творилось в душе — вцепился в плечо, не позволяя убежать, и говорил, говорил, говорил — о том, как его ценит и как дорожит их дружбой, о том, что Цзычэнь первый человек вне семьи, кого Лань Чжань подпустил так близко, о том, что сожалеет, если обидел или разочаровал, о том, что не хочет терять и просит дать ему еще один шанс остаться для Цзычэня другом. Он замолчал, только когда рука Сун Ланя опустилась на его собственное плечо. У друга был такой вид, словно он никак не мог поверить в реальность происходящего, но после этого разговора все стало как раньше. Впрочем, не совсем как раньше. Ванцзи не раз замечал, как темнели глаза Сун Ланя и каменело его лицо, когда рядом оказывался Вэй Усянь — а рядом он оказывался часто, словно задавшись целью стать для Лань Чжаня навязчивым кошмаром. Тогда на вечеринке Ванцзи опрометчиво согласился помочь шумному хозяину дома принести напитки, а потом долго не мог от него избавиться, чтобы вернуться к оставшемуся в одиночестве другу. Даже танцевать согласился, потому что Вэй Усянь пообещал после этого оставить его в покое. Сун Лань тогда, наверное, заметил выражение недовольства на его лице, раз решил вмешаться и так стремительно вытащил Лань Чжаня с танцпола. Надо было уйти самому, но проклятое воспитание просто не позволяло обидеть человека, который не сделал ничего плохого. Даже если этот человек ужасно раздражал. И Ванцзи был искренне благодарен Сун Ланю. Юноша чуть улыбнулся, наблюдая, как парень напротив хмурит брови, запоминая особенно мудреные термины. Сун Лань… Ванцзи называл его так лишь про себя, вслух всегда произнося официальное «Цзычэнь», подчеркивая свое уважение к собеседнику и его личному пространству. Он считал это правильным. Считал ровно до того момента, когда губы опалило горячим дыханием и чуткое обоняние уловило запах вина от чужих губ. В какой-то миг Лань Чжаню показалось, что Сун Лань его действительно поцелует, и юноша почти вздрогнул от неожиданности, страха и совершенно иррационального сладкого трепета под ложечкой. Но, разумеется, ничего подобного произойти просто не могло. Разве мог Сун Цзычэнь — староста, образец для подражания, безупречный во всем — поцеловать парня? Разумеется, нет. Он станет преуспевающим офтальмологом, женится на достойной девушке, будет вызывать всеобщее восхищение и легкую зависть. Иначе и быть не может. И это тоже будет правильно… Сун Лань поднял голову, перехватывая взгляд друга, и Ванцзи понял, что уже довольно долго совершенно невежливо на него пялится. В ответ на незаданный вопрос в темных глазах длинноволосый юноша слегка покачал головой. — Вспомнилось наше знакомство. Как ты отдал мне свой платок после драки, — Ванцзи выдержал паузу, позволив себе ехидную ухмылку, — и назначил неделю отработок. Сун Лань поджал губы и фыркнул, возвращаясь к учебнику, а Ванцзи, повинуясь внезапному порыву, накрыл чужую руку своей и тихо проговорил: — Ты всегда был в первую очередь справедливым.***
Зонт с громким хлопком раскрылся над головой застывшего на ступеньках Ванцзи. — А я говорил — нужно обращать внимание на прогноз погоды. Иногда он все-таки попадает, — Сун Лань с веселым смешком хлопнул друга по плечу, и они вместе ступили под окутавшее их полотно дождя. Мелкие капли незатейливо стучали над ними, стараясь пробраться под защитный купол — и только сильные порывы ветра позволяли их попыткам увенчаться успехом. И чем настойчивее становились порывы, тем больше хмурился Цзычэнь. Ураган в прогнозе точно не упоминался. И тем не менее, по всем признакам… Добравшись до дома Лань Чжаня, парень раздраженно сунул вывернутый наизнанку зонт в мусорку. Погнутые спицы красноречиво свидетельствовали о бесполезности ремонта. Цзычэнь опасался смотреть в зеркало, поскольку одежда настолько облепила тело мокрым мешком, что он чувствовал себя не просто вылезшим из какого-нибудь озера — он ощущал, словно до сих пор сидел там по самую макушку. Разве что дышать мог. Юноши первым делом перебрались в комнату, дабы переодеться в сухое. Сун Лань по умолчанию взял запасную одежду из шкафа друга, которую прежде брал уже не раз, когда засиживался у того допоздна и по обоюдному согласию оставался на ночь. Уловив рядом шорох ткани, он поспешил отвернуться, заклиная себя, чтобы взгляд снова непроизвольно не зацепил зеркало, так невовремя попадающееся на глаза всякий раз, когда Ванцзи снимал рубашку. И все равно теперь его предавало даже воображение — когда за спиной послышался звон расстегиваемого ремня, Цзычэнь вспыхнул и опустил взгляд в пол, спеша сконцентрироваться на снятии промокших до нитки брюк — и все равно умудрился едва не споткнуться о штанину. Подобная неловкость никогда прежде не была ему свойственна. Никогда прежде — до того момента, когда он вдруг впервые обратил внимание, что у его друга чертовски красивое тело. На кровать, которая продолжала находиться в поле его зрения, прилетели штаны, подбрасывая топлива в очаг разгоревшейся фантазии и вырывая из груди почти судорожный вздох. Нет, это невозможно… — Все в порядке? — ровный голос Ванцзи вырвал его из омута жгучего самобичевания и других, не менее жгучих мыслей. «Нет, ни черта не в порядке. Уже давно не в порядке», — но, привыкший быть во всем откровенным с другом, теперь Сун Лань впервые вынужден был запечатывать рот на замок. — Сейчас уберу их, — Лань Чжань, к счастью, не способен был слышать его мыслей. Очевидно, списав все на любовь Сун Ланя к порядку и немое неодобрение к разбросанным где ни попадя деталям одежды, он не стал допытываться, освобождая другого от необходимости спешно придумывать оправдание. — Ты закончил? Хлопнувшая дверца шкафа заставила юношу вздрогнуть. — Почти, — Цзычэнь лихорадочно натянул домашние штаны и футболку, хотя спиной уже чувствовал на себе непроницаемый взгляд друга. Действительно, чего им было стесняться? Порой Сун Ланю казалось, что каждое его действие было слишком изобличительным, откровенным, и подоплеку внешней невозмутимости смог бы распознать даже ребенок — и все равно он до сих пор не мог преодолеть себя в таких мелочах, боясь, что предательский румянец при виде излишне оголенных участков кожи или красноречивая дрожь, когда Ванцзи неожиданно наклоняется слишком близко, однажды поведают слишком многое. Сун Лань перехватил мокрые волосы, уже успевшие оставить на сухой ткани влажные дорожки, и стянул резинкой в небрежный узел на затылке, после чего наконец обернулся, встречаясь взглядом с выжидающим юношей. И тут же прыснул. — Что? — Ванцзи выразительно изогнул бровь. Цзычэнь на мгновение помедлил с ответом, зачем-то замечая, как ткань футболки слегка обтягивает чужую грудь. Господи, он был безнадежен. — Ты ведь слышал выражение «воронье гнездо», обозначающее творческий беспорядок в прическе? И, дождавшись утвердительного кивка, с улыбкой закончил: — Это не про тебя. Про тебя я бы сказал, что тут имеет место быть уже полноценное воронье гнездовье. Янтарный взгляд запоздало метнулся к зеркалу, и Лань Чжань едва слышно цокнул языком. Заставший их по пути ветер в дуэте с ливнем сыграл с длинными волосами злую шутку: пряди были безнадежно спутаны в беспорядочном хаосе. — Я собирался просушить их, — с нотками неприкрытой досады ответил хозяин квартиры, двинувшись в сторону коридора. — Не думал, что все настолько плохо. — Сиди здесь, — Сун Лань пресек его поползновения, первым метнувшись в сторону ванной. — Вот прямо здесь, — ткнув в ковер, староста скрылся в коридоре. Вернулся он уже с феном в руках, и они устроились на полу возле свободной розетки. Он удивился, что Ванцзи никак не выразил несогласия или хотя бы неодобрения — к своим волосам друг относился с трепетом и мало кому позволял как-либо с ними контактировать, не говоря уже о чем-то большем. Однако Лань Чжань молчал, пока потоки горячего воздуха скользили по черному полотну, а пальцы с осторожностью ювелирного мастера периодически перебирали пряди, распутывая их и расширяя доступ для фена. Молчал он и тогда, когда Цзычэнь отложил фен и, поражаясь собственной наглости, взялся за расческу, чтобы аккуратно провести зубчиками по высушенным волосам. Было нелегко — расческа застревала в перепутавшихся прядях, которые приходилось разбирать пальцами, и Сун Лань молил про себя, чтобы охватившая его дрожь волнения осталась незамеченной. Процесс отчего-то казался ему почти сакральным и вызывал ощущение ответственности, сковавшей плечи напряжением — и все же юноша втайне млел, вновь и вновь перебирая шелковистые пряди, и уже не пытался стереть улыбку с лица, зная, что причина ее возникновения все равно не увидит. В такие моменты Сун Ланю казалось, что более ему ничего и не надо. Только он, Ванцзи, уютная тишина и обволакивающее их умиротворение, не потревоженное всякими третьими назойливыми лицами, от присутствия которых зубы непроизвольно стремились стереться в порошок. Цзычэнь потерял счет дням, которые они провели наедине, в уютном молчании или за неторопливыми беседами, нередко в компании лишь одних учебников и лекционных тетрадей — и ему всегда было мало. Он отчаянно хватался за каждую минуту, что Ванцзи дарил только ему, чувствуя себя безнадежно зависимым — и боясь, что однажды выдаст себя любым неосторожным жестом или взглядом. После той злополучной вечеринки на первом курсе прошли месяцы, прежде чем староста снова научился смотреть в глаза своему другу без опаски увидеть в них осуждение. Но время не прекращает свой ход, сдвигая события и оттесняя их новыми воспоминаниями — и теперь, спустя четыре с половиной года, Цзычэнь надеялся, что остался единственным, кто помнил о (чуть было не) произошедшем. Он слишком не хотел терять то, что имел сейчас. Их многолетняя дружба была наполнена множеством неловких, смешных и сокровенных моментов — взять хотя бы день, когда внешностью Лань Ванцзи заинтересовались представительницы театрального кружка — и тот, окруженный восторженными девушками, бросал на Цзычэня такие взгляды, что тому пришлось спасать друга от предложений открыть в себе новое призвание. Или когда они попытались спонтанно присоединиться к однокурсникам, празднующим окончание сессии, где алкоголь лился рекой, а бранные и пошлые шутки заменяли собой все прочие разговоры — и, в конце концов, сбежали и закончили вечер прогулкой вдоль реки, разделив прихваченную бутылку вина. Или когда Ванцзи, улыбаясь своей потрясающей улыбкой особенно удачной шутке друга, протягивал руку и ненавязчиво касался его плеча, продлевая прикосновение на пару томительных мгновений — прежде чем между ними стремительным всполохом врывался Вэй Ин, смеясь и обхватывая руку юноши с шутливо-кокетливым «Лань Чжа-ань, я снова поймал тебя». О, выражение лица его друга в эти мгновения было неописуемо забавным, а смех парня, встрявшего между ними — таким счастливым… Терпкая горечь вдруг пронзила сердце раскаленной иглой, и мягкие пряди медленно выскользнули из ослабевших пальцев. Он боролся с этими чувствами несколько лет. В глазах друга, слегка обернувшегося к нему — немой вопрос, на который Сун Лань не мог ему ответить — а вскоре в этом уже не возникнет необходимости. До выпускного оставалось меньше месяца. Осознание оседало на коже неприятным морозом, въедалось в тело еще большей слабостью — и Сун Лань, ничего не говоря, вдруг опустил голову и бессильно прислонился лбом к чужому плечу. Он боролся с этими чувствами несколько лет, боясь разрушить дружбу… но теперь обратный отсчет был неминуем.***
Выпускной отгремел, и двое молодых людей — уже дипломированные специалисты с блестящими перспективами, открывающимися перед каждым — неторопливо возвращались домой привычной дорогой. Позади остались торжественные речи, виснущие на шее девушки и хлопающие по плечам парни. Все слова были сказаны, пожелания в выпускных альбомах написаны, общие фотографии сделаны. Затихла даже музыка вечеринки, и иссяк поток алкоголя, казавшийся бесконечным. Вокруг было тихо и безлюдно — серые предрассветные сумерки, время самого сладкого сна перед новым днем, окутывали город безмятежностью и негой. Двое шли давно знакомым маршрутом, рядом, на расстоянии полшага друг от друга — и молчали. Молчание тоже было знакомым и привычным — не тяжелым, не мрачным, — но сегодня для Лань Ванцзи оно было наполнено горечью. Он украдкой бросал осторожные взгляды на спокойное лицо Цзычэня и думал о том, что они идут этой дорогой вместе, наверное, в последний раз. Учеба в университете закончилась, дальше перед каждым из них уже разворачивался собственный путь. Сун Ланя ждали с распростертыми объятиями в крупном столичном офтальмологическом центре, самому Ванцзи предложили стажировку в Японии в известном институте нейрохирургии. Теперь уже вряд ли друзьям удастся провести время за обедом или в тишине библиотеки. Разве что встретиться на каком-нибудь симпозиуме или конференции… Конечно, у них останутся номера телефонов, и никто не отменял интернет — чтобы потерять друг друга в современном мире, нужно было очень постараться. Вот только… Чем дальше они шли, тем отчетливее Ванцзи понимал, что они с Сун Ланем не из тех, кто способен часами говорить с бесплотным голосом в трубке или написать больше пары дежурных фраз в окошке сообщения. Их дружба строилась на молчании, разделенном на двоих и понятном обоим, на смутном ощущении близости, которой не нужны слова. Это было хорошо, пока они каждый день проводили вместе, видели друг друга, занимались одним и тем же. А что дальше? Что они будут делать, когда между ними пролягут тысячи миль? Когда каждый будет все глубже погружаться в собственную жизнь? Когда обзаведется собственным кругом общения и интересов? Семьей?.. Ответ напрашивался сам собой. И этот ответ заставлял Ванцзи все больше хмуриться. Мужчина все острее ощущал, что сегодня его дружба с Сун Ланем закончится, даже если еще какое-то время оба будут старательно делать вид, что это не так. От подобных мыслей внутри образовался колючий комок, который все разрастался, мешая дышать и заставляя невольно замедлять шаг, чтобы хоть немного продлить эту — последнюю — прогулку. А предательская память, словно нарочно, подбрасывала яркие картинки событий, которые уже никогда не повторятся. Вот всегда аккуратный и сдержанный Сун Лань сидит на полу в комнате Ванцзи накануне очередного экзамена и растерянно смотрит на изгрызенный в лохмотья карандаш, не понимая, как такое могло произойти с ЕГО карандашом, а Лань Чжань, стараясь не рассмеяться, протягивает другу свой, прекрасно зная, что его постигнет такая же участь. Вот Сун Лань сидит напротив Ванцзи за столиком уличного кафе, куда друзья забрели в особенно жаркий день, и облизывает ложечку от мороженого с таким удовольствием, что последний просто не может отвести взгляда, не замечая, как собственное мороженое безнадежно тает. Вот они с Сун Ланем ночь напролет гуляют по набережной, деля на двоих одну бутылку вина, которую прихватили в качестве трофея с очередной вечеринки — друзей на них редко, но все-таки затаскивали, — и в голос смеются, забыв обо всем. Вот Сун Лань спит на соседнем футоне — они опять весь вечер просидели за учебниками и очнулись уже за полночь, когда куда-то идти не было ни сил, ни желания, — а Ванцзи никак не может заснуть и всю ночь прислушивается к тихому дыханию друга. Вот они оба втянуты в снежную баталию, устроенную Вэй Ином во дворе университета, и Ванцзи, засмотревшись на улыбку Сун Ланя, получает снежком прямо в лоб. И потом несколько дней ходит с красным пятном, выслушивая по этому поводу ехидные комментарии друга. Вот в первые дни летних каникул они выбираются купаться, и Ванцзи, кажется, завидует озерным водам, которые так бессовестно обнимают крепкие плечи Сун Ланя. Вот он же, Сун Лань, с какой-то немыслимой осторожностью разбирает запутавшиеся после урагана длинные волосы друга, а потом молча утыкается в плечо, а Ванцзи сидит, едва дыша и боясь спугнуть хрупкое мгновение, наполняющее сердце трепетом. Лань Чжань помнил каждое прикосновение — их было слишком мало, чтобы позволить себе забыть хоть одно. Каждую улыбку — редкую, и оттого еще более ценную. Каждый взгляд, когда темные глаза словно пригвождали к месту, заставляя забыть, как дышать. И особенно ясно Лань Чжань помнил ощущение чужого дыхания на собственных губах в тот единственный раз, когда Сун Лань был к нему непозволительно близко. Ванцзи однажды приснилось, что он подался навстречу этому дыханию. Юноша тогда проснулся с бешено-колотящимся сердцем и успокоился только под ледяным душем. Впрочем, эти образы Лань Чжань всегда от себя гнал, понимая, что подобное просто невозможно, и не желая рушить многолетнюю дружбу чем-то столь неправильным и неуместным. Мужчина перебирал драгоценные воспоминания, словно цепляясь за прошлое, у которого не было ни единого шанса повториться, отчаянно желая хоть немного оттянуть момент расставания. Только дорога от желания Ванцзи не становилась длиннее. Друзья подошли к дому Сун Ланя, когда первые лучи солнца окрасили горизонт всполохами алого и пурпурного. Они остановились у подъезда знакомой многоэтажки, и Цзычэнь обернулся, протягивая руку на прощание. — Увидимся, — привычным ровным голосом проговорил он. Ванцзи кивнул. Когда он отпускал ладонь Сун Ланя после рукопожатия, в глазах друга ему почудилась тень грусти, словно последний и сам не очень верил, что им еще доведется увидеться. Возможно, он был прав. В конце концов, они всегда понимали друг друга без слов. Взгляд Ванцзи уперся в обтянутую белой рубашкой спину. "Конец. Конец-конец-конец!" Мысль набатом стучала в висках, схватывала горло болезненным спазмом, предательски обжигала уголки глаз и оставляла ледяную пустоту в груди, словно человек, который неторопливо удалялся, уносил с собой что-то очень важное. Нет, Лань Чжань не хотел, чтобы все заканчивалось вот так. Он вообще не хотел, чтобы все заканчивалось. И может быть… Ему ведь нечего было терять, потому что хуже, чем будет, если он ничего не сделает, быть вряд ли могло. В конце концов, он ведь уже давно… — Сун Лань! Не давая себе времени передумать, с колотящимся от волнения сердцем Лань Чжань в два шага догнал друга и схватил за руку. Он впервые назвал его вслух этим именем. В темных глазах отразился немой вопрос, но Ванцзи не мог позволить себе роскошь что-то объяснять — на это его решимости уже не хватило бы. Он отчаянно подался вперед, преодолевая последние всегда разделявшие их полшага, и прижался губами к горячим сухим губам Сун Цзычэня.***
Тихая трель телефона вырывает его из омута воспоминаний. Сун Цзычэнь сидел на полу посреди квартиры, погруженной в умиротворяющую тишину, и перебирал вещи в шкафу: время от времени на него накатывало желание перетряхнуть их и протереть пыль с полок, но никакая чистоплотность не оправдывала неизбежный исход каждой подобной вылазки — он терялся в вещах, учебниках и старых лекционных тетрадях, меж страниц которых периодически попадались записки, что они с Ванцзи писали друг другу в студенческие времена. Бывало, параллельно монологу преподавателя они увлекались своими собственными письменными дебатами относительно темы лекции, чудом успевая и заносить конспекты в тетрадь, и строчить очередной ответ. Записки застревали среди страниц, позабытые по окончании пары, и теперь вызывали странное щемящее чувство в груди. Вздохнув, мужчина опускает тетрадку обратно в ящик и поднимается, подгоняемый назойливым звоном. — Привет, — голос, прозвучавший на том конце провода, тут же стирает с лица хмурое выражение. — Хэй, гений мировой хирургии. Давно тебя не было слышно. Сун Лань бродит по квартире, рассеянно прибирая разбросанную одежду и проходясь тряпкой по натертым до блеска полкам, слушая ответ собеседника. — Прости. Как ты? — Я? Я в порядке, — стандартный ответ не оттенен ни граммом лишних эмоций. Заметив, что ящик шкафа со старыми вещами, у которого он засиделся ранее, все еще выдвинут, Цзычэнь с досадой пинает его, ногой задвигая обратно. — Нашел сегодня нашу жаркую переписку о спорных методах Хэ Цзянькуй. Ты так и не смог уделать мои аргументы. — Вздор, — ответ следует незамедлительно, заставляя мужчину фыркнуть. — Специально все старые бумаги перерыл, чтобы мне это сказать? — Ничуть. Случайно наткнулся в процессе уборки. Я и забыл, что они там валяются, — Сун Лань бросает тряпку на тумбочку и садится на край кровати. — Как Япония? Он морально готов услышать односложный ответ — их редкие телефонные разговоры никогда не длятся долго. Однако ответа он не получает вовсе — вместо него в трубке слышится тихий смех, и голос, неуловимо потеплевший на пару тонов, произносит: — Завтра я возвращаюсь. Сердце невольно пропускает удар, и Сун Лань, привычным неосознанным жестом покрутив обручальное кольцо на пальце, бросает взгляд на календарь и улыбается: — Как раз успею приготовить ужин.