Мелом на асфальте

Она идёт и оглядывается. Можешь смотреть по сторонам и не видеть, но если всё-таки напрячь внимание, даже ненадолго, можно уловить пару интересных вещей. Например, мимо неё трезвым шагом мчится девушка в розовых лосинах, будто пытается что-то доказать окружающим, на её лице ожидаемая тень независимости и, как ни странно, страх. На вид ей не более 20. Два игривых хвостика подпрыгивают в такт её шагам. В руках у неё пакет с оторванной ручкой, который она сильно прижимает к себе, руки постепенно ослабевают от тяжести и, когда она сильнее дёргает к себе пакет, то становится ещё тяжелее, сумка всё ниже и ниже сползает. И вот! В очередной раз она подтягивает свой баул к себе: через верх выпадает корм для собаки. Как только она начинает рефлекторно ловить его, высыпаются следом остальные продукты. Ситуация пахнет забавой, но не для этой студентки в розовых лосинах. Ей совсем не нужно, чтобы она сейчас наклонилась, уселась на корточки, а мимо неё проходили люди, разглядывая её рассыпавшиеся хлеб, батон колбасы, чипсы, собачий корм и, конечно же, розовые лосины, которые всё больше темнели и превращались в розовато-бордовые от накрапывавшего дождика; чтобы парочка со слащавыми лицами на миг удостоила её своим вниманием с целью получить заряд удовольствия от осознания своего благополучия и прошла мимо; чтобы прибежала неуправляемая такса без поводка и начала нюхать колбасу; чтобы она начала мысленно ругать всех за то, что у неё порвался пакет, вернее, за то, что она забыла, что этот пакет был «не первой свежести», а миллионной расфасовки, и мог легко порваться, за то, что она оставила зонт в университете, за то, что выпавший корм всё-таки выпал и напомнил ей о том, что она не покормила утром своего Барбоса (назовём условно), а ещё с ним нужно погулять, а она должна напечатать опросник по «Культуре речи», иначе команда учебного комитета её исключит, а чистить пёрышки команде с опросником по «Базе успешного роста» что-то не хочется. Она бы всё бросила, но ближе к ночи придёт её подруга и начнёт рассказывать о том, как она «встретила» мужчину своей мечты «совершенно случайно» в театре (в который она ходила не чаще, чем в университет), и вот тут-то точно можно забыть об учёбе, о подыхающем с голода Бобике, брошенных в коридоре туфлях, мозоли на левой ноге, о пластыре, оставшемся в аптеке на Кирова, о мечте посмотреть «Историю любви», хотя… Возможно, «Историю любви» они посмотрят. Вместе, после бурных обсуждений сказочного путешествия по рядам и стычки за последнюю минералку в буфете. Или, например, маленький Толя разрешил подержать маленькой Тане своего хомячка в клетке, а Таня взяла и отвернулась, чтоб посмотреть, что будет делать мышка, если она загородит собой и без того тусклое солнце. Толя думает, что Таня «злая воловка» и называет её «трясогузкой», думая, что это слово может быть обидным, просит вернуть клетку. Интересен этот условный человеческий, особенно детский, язык: Таня поняла «трясогузку» точь в точь так, как и хотел Толя, чтобы поняла его сверстница. Она поставила клетку с хомячком на землю, толкнула Толю и убежала в слезах, чтобы найти маму и рассказать, что было на душе. И вот так идёшь и замечаешь подобные мелочи, они вызывают воспоминания, наводят на размышление, временно забываешь о нём в делах, но вскоре снова возвращаешься к родившейся мысли, перевариваешь её, вынашиваешь, долго-долго, одна мысль порождает другую, складывается целая цепочка из разноликих звеньев, в некоторых местах цепочка обязательно порвётся, но это не беда, завтра ты продолжишь строить звенья из нового материала, на свежую голову, а с годами, возможно, даже заменишь одни звенья на другие. Особенность такого мышления составляет отсутствие вывода, конечной точки. Подвыводы есть, но точки нет. И не будет никогда. В этом прелесть этого бесконечного процесса, он – бесконечен. Здесь есть, без сомнений, и свои минусы. Воспоминания могут приносить тяжёлую, гнетущую думу, которая подобна многодневной жирной туче, пригнанной ветром. Развивая таким образом себя, можно сделать множество замечательнейших подвыводов, но можно себя в конец запутать, довести себя до депрессии, если чего не хуже. Постоянное накопление суждений вызывает также отчуждённость от внешнего мира, конфликт с собой, так как ты уже видишь эту правильную, чистую, светлую дорогу, и вдруг понимаешь, что ты идёшь не по ней, оттого ты её и заметил, что идёшь по другому пути. Создаётся чувство неудовлетворённости собой, желание всё в корне изменить, стать лучше, гонишься за идеалом, всё тормозит тебя, и ты ударяешься в панику, начиная оглядываться и думать, что ты потерялся. А дорога светла, и в её пейзаже всё безупречно и светло. Светлана насмешливо хмыкнула, когда поняла, что не может шевельнуться, чтобы подать девушке колбасу, которая выкатилась из доступного зрению радиуса. Она стояла, как вкопанная, не в силах побороть стеснение. Чего стесняться? Ты поможешь человеку, если хотя бы пнёшь эту сморщенную палку в её сторону. Никто не осудит тебя. Почему ты стоишь? Боже, умереть от стыда можно… Света сорвалась с места, так ничего и не предприняв. Она шла быстро, изредка переходя на бег, беспричинно оглядываясь и закрывая глаза. Пройдя около ста метров, она раскрыла зонт, но через 5 секунд уже подумала закрыть его, так как ветер стал невыносимо порывистым. Она забежала в свою школу. Она хлопнула дверью, и дождь стих, капли глухо били по окнам, ветер стал слышен. Света подошла к окну вплотную. За окном кружился мусор из опрокинутого бака, неожиданно в стекло что-то сильно стукнуло, когда Света уже отходила от него. Тогда она снова быстро подошла к окну и взялась тихонько за раму. Она решила так стоять, пока не кончится эта летняя вьюга. Она, к тому же, задумалась, поэтому она забыла на мгновение, что она в школе, что она стоит, что дождь, что она – это она, она унеслась далеко-далеко в свой мир. Тут на её плече появилась рука. Она вздрогнула, но не обернулась. - Привет…- голос прозвучал мягко и с интонацией вниз. Тут она обернулась, рука вернулась к владельцу. - Здравствуй!.. – Ответила она. Сердце чуть не выскочило. - Дома не сидится Вам в такую погоду! – ворчливо затянул он. - Кому нам? - Вам, Вам, Светлана Андреевна! – он ласково и хитро улыбнулся. Светлана поджала нижнюю губу от смущения так, что верхней не стало видно. Она посмотрела на него исподлобья. - Ну что стоишь без дела? Смотришь на меня, как будто призрака увидала! Пойди, вон, свет включи, стоим в темноте тут. Нельзя чтоб учитель с ученицей в темноте общался, - он стал подходить, - да ещё и один на один. - Он приблизился на минимальное расстояние от Светы, которая уже держала руку на переключателе, и наклонил своё лицо к её, освещённому уличным тусклым фонарём личику и закрыл свет собой. Сразу после этого Света резко, нервным движением правой руки щёлкнула выключатель. - Хаха! Ты меня поражаешь! - Чем это, Пётр Андреевич? - Неважно… Пойдём! – от философии он перешёл к действиям. Он пошёл в сторону лестницы, включил свет рядом с ней. Поманил демонстративно пальцем Свету и стал подниматься по лестнице. Света побежала за своим учителем. Они поднялись на четвёртый этаж вместе. Он загрохотал ключами, оглядываясь при этом по сторонам, наткнувшись взглядом на лицо Светы, которая сверкала глазами, будто находила что-то особенное здесь, прямо рядом с ним. Он ещё раз оглянулся, не понимая, чего она улыбается. - Чего? Что в голове-то этой творится! – он легонько ткнул её указательным пальцем в лоб, она рассмеялась тихим смехом. Она смеялась оттого, что ей было интересно, что же дальше, что же в этот раз необычного придётся ей испытать? В мыслях был такой же ветер как за стенами кирпичной школы, они имели такую скорость, что она не могла их понять, на столько большую скорость, что даже если бы какой-нибудь телепат захотел прочесть её мысли, то он бы очевидно свихнулся. Он открыл дверь, вошёл, она – за ним, по привычке – закрыла дверь за собой. Здесь особенно хорошо было слышно, как капли летят в их окна и расшибаются в одно мгновенье, не в силах преодолеть инерцию. Он пошёл закрыть окно, дождь стих снова. Пётр Андреевич начал ходить по своему кабинету. Света знала, что он думает, и то, о чём он думает, то о чём он думал ещё внизу, не даёт ему покоя. Она чувствовала напряжение в этой комнате. Честно говоря, ей даже хотелось уйти… Но как же можно уйти в такой момент?! Так всё хорошо сложилось! Со стороны, если поразмыслить, нет причины уходить. Он должен бы рад её видеть. Они уже неделю не встречались, не списывались. Мысль, приводящая в напряжение, относилась к вопросу «почему?». Почему они неделю не встречались, не списывались? - Зачем пришла? – в его голосе прозвучала непритворная строгость и любопытство. - Как зачем? Вы звали! – она улыбалась изо всех сил. На душе было тяжко, не ясно почему. - Хм… - Он присел на угол стола, опираясь на руки, опустил глаза, улыбнулся. Он постепенно, явно стягивая губы из улыбки в трубочку, чмокнул, снова растянул губы вширь и расслабил печальное лицо. Светлана подошла к нему, серьёзно посмотрела ему в глаза, тревога в её душе нарастала с каждой секундой, она видела в тех глазах такое, что никто бы не заметил. Она видела вселенскую скорбь в блеске глаз Петеньки, она пыталась всеми силами дотронуться до необъяснимого, она не могла это объяснить, но могла понять. Она видела сожаление, она видела желание уйти от всего этого. Он на минуту закрыл глаза. Но и тут она видела какое-то страдание в изгибе его бровей. Она протянула руки к его лицу и провела большими пальцами по его бровям и дошла до висков. Он открыл глаза. - Что ты делаешь, объясни мне… - Тоскливо спросил он. Легко было поверить, что он сейчас заплачет. - Вам плохо, я это вижу. Почему?.. Я могу помочь? – Она знала ответ на свой вопрос, но не знала, что скажет Пётр Андреевич. - Правильно видишь… Всё так! – Он не отвечал, напряжённость росла. Света чувствовала, что не узнает, как именно он хочет, чтобы она, Света, помогла ему. Она так же чувствовала, что не может помочь, потому что он не позволит ей. Ей становилось плохо. Она стала холодеть, как это часто бывает с ней в его присутствии в последнее время. - Тебя ждёт большое будущее. Зря ты на себя наговариваешь, Свет. - Как Ваши дела со старшиками? – озабоченно спросила она. - Пользуются моим пофигизмом. Запомни: лучше пофигизма ничего нет! Клюют тебя, дёргают во все стороны, – а ты к ним спиной повернись, через некоторое время забудут. - Я знаю, Вам нравится, что Вас дёргают, ведь это чудесно, что Вы нужны всем! Он посмотрел на Свету, всё ещё над чем-то философствуя. - Я могу помочь Вам, Пётр Андреевич? – Умоляюще спросила ещё раз Света. - Не можешь, Света, не можешь… Хотя… Иди сюда. – Он подозвала её ещё ближе руками, показывая пальцами «к себе», встал. Она подошла и обняла его. Он прижал её к себе так, словно хотел её задушить, выжать её. Поцеловал смачно её в голову, придвинул её ещё ближе. Нормальные люди уже бы прекратили, так ведь можно задохнуться друг от друга. Она вцепилась в него не менее жадно. В мыслях мелькнуло: «Конец». Они так крепко обвились, что их конструкция, где были видны одни только руки, начинала дрожать. Она провела кончиком носа по его шее, чтобы запомнить его запах. Он будто уже не пахнет, о, Боже, нет! Оставь мне хоть что-нибудь! Не уходи! Гром громыхнул дважды. Света заплакала, сама не зная от чего, и как это произошло. Он спросил: - В чём дело, Света? Моя Света! Для чего нужен этот спектакль? - думала Света. Ей нужно было знать, она чувствовала что-то нехорошее. - Чего молчишь? Говори! – Сказал спокойно Пётр. - Я не знаю, что сказать. Мне теперь грустно. И мне нужно будет уйти. А я не хочу. - Уйти всё равно когда-то придётся! – Он некстати засмеялся, но тут же пошёл к письменному столу и отвернулся. Вдруг телефон, который лежал на том столе, зазвонил. - Кто звонит? – Мило спросила Света. На что он поднял указательный палец вверх, облокотился на спинку стула и заговорил весёлым тоном: - Аллё! Да! Да конечно! Как без него-то! Хаха! Сегодня?.. Ой… Ну, как его?! То есть это он в прошлый раз? Хахаха! Ой, надо же! Хаха! Да, успокоился. Слушаю… Светка? О, да, Света – это нечто!.. Хаха! Ага, до вечера! – Он закончил разговор. Невыносимо серьёзным взглядом и с невыносимо приторным голосом спросил он неожиданно: - Не пора ли уходить, Светунь? Вроде, улеглось на улице! – Света подбежала к окнам, развернулась к нему, во взгляде был вопрос, который её мучил. - Ну что? Ну что ты так на меня смотришь? Не смотри так на меня и так тошно! – Ей было больно от этих слов, она не подавала виду. Ей будто рисовалась более чёткая картина. - Мне почему-то кажется, что если я сейчас уйду, то произойдёт что-то крайне нехорошее. Нет… ужасное! Я клянусь! - Ну, не говори ерунды. - Он резко встал и подошёл к ней с выражением «посмотри, как я улыбаюсь, значит, зря ты беспокоишься». - Сама волнуешься и меня волнуешь! Светлана Андреевна, что творишь со мной, посмотри! – Он натянуто улыбался, она это видела, она всегда чувствовала, когда он правду говорит, а когда врёт, а сейчас он нагло врал. Она опустила глаза, слеза мелькнула на левой щеке. - Ну Свет! – Она не убрала его рук со своих плеч, она просто бессильно развернулась, взяла свою сумку, оглянулась у выхода на уже сидящего в тёмном углу и что-то печатавшего на клавиатуре Петра Андреевича. Она открыла дверь, которая, к её изумлению, не издала ни звука, вышла, всё ещё держась за статичную левую, не действующую часть двери. - Прощай, мой друг! Если бы ты мог знать, как я тебя люблю. Слова словами, но ты ведь не понимаешь! – сказала она беззвучно, после чего хлопнула дверью, побежала к лестнице, ещё раз оглянулась на дверь и зарыдала, сдерживая голосовые связки от предвиденного громкого плача.