Денье

Я дышать не могу под твоей стопой, Я вином Твоим пыточным пьян. Кто я, Господи Боже мой, перед Тобой? Себастьян, Твой слуга Себастьян. Арсений Тарковский

Себастьян плохо помнил, как добрался до своей комнаты. Конюшня, скользкие стены, треск факелов – и мир сжался до точки, словно тлеющий уголек. Горло и грудь сдавило так, что он не мог дышать. Ему все казалось, что кто-то ударил его пыльным мешком по голове, и потому он двигается как в тумане и натыкается на каменные стены. Камни были холодными, а лоб – горячим, и пульсирующая кровь раздирала каждый чертов капилляр. «Я люблю вас, но Франциска я люблю больше». И любое воспоминание о Марии жалило его, как рой ос. Предсвадебное волнение, казалось, пропитало в замке каждую салфетку и подушку. Тонко пахло цветами и новыми скатертями. Внизу на кухне позвякивала посуда. Звонкие голоса первых гостей были хорошо слышны даже в коридорах на верхних этажах. Все ждали свадьбы и радовались. Все, кроме него. И чтобы прийти в чувство оглушительного «БУ!» и визгливого хохота было мало. — Испугался, братишка? — игриво спросила Клод. Она лежала, развалившись, прямо в платье на неубранной кровати Себастьяна. Лиловое кружевное платье с пышной юбкой легкомысленно смялось, копна рыжих кудрей, рассыпавшаяся по белой простыни, напоминала клубок тонких рыжих змей на снегу. Талию стягивал тугой черный корсаж, подпирающий высокую, выразительно подчеркнутую слишком глубоким вырезом грудь. Худощавые белые руки были плотно обтянуты лиловыми кружевами, пальцы унизали кольца. Повернув к брату бледное лицо с кипящими, как смола, черными глазами, она надула капризные губки. — Ты выглядишь как утопленник, — нежно проговорила она и одобрительно кивнула. — Мне нравится. Себастьян не сразу отпустил дверь, невидящими расширенными глазами посмотрел на сестру и вцепился в волосы. Мокрые. На пальцах осталось несколько капель, а на плитке за ним стелилась прозрачная дорожка. — Клод… Как ты здесь? — почти безразлично спросил он, когда вошел в комнату и стащил с себя перевязь. — Приехала на свадьбу, — Клод взглядом проследила за тем, как он бросает перевязь на стол, и со значением прищурилась. — Или я опоздала? — Нет. В самый раз. Он стягивал перчатки, и они следовали за перевязью, падали на стол, и каждая – с глухим хлопком. «Я люблю вас, но Франциска я люблю больше». Ночью Себастьян ворвался в трактир. Злой, как черт, неуправляемый, как вырвавшееся на волю торнадо, он метался по трактиру, переворачивал стулья, столы, ломал мебель и рычал жуткие проклятья, но при этом был абсолютно трезв. Слава богу, что заведение было закрыто, а сам хозяин уехал за провизией в ближайшую деревню, и там оставалась только его сестра. А то, кто знает, чем бы все это закончилось! С малых лет Себастьян переносил все тяготы жизни хладнокровно. Как взрослый. Но если уж он выходил из себя, то до конца, как ребенок. Ломал вещи. Сходил с ума, как самый дикий язычник. Вот и сейчас, он, сам того не осознавая, явно вознамерился разломать трактир от крыши до фундамента. А когда сестре владельца кое-как удалось его остановить и заставить заговорить вместо того, чтобы крушить все, стало еще хуже. Во всяком случае Баш и представит себе не мог, что он, Себастьян де Пуатье, всегда такой уверенный и хладнокровный, относящийся ко всему едва ли не с цинизмом, будет сидеть на полу в замызганном кабаке, уткнувшись в колени какой-то малознакомой девчонке. Он не рыдал – это было похоже на стоны раненого животного, к которым то и дело примешивались приглушенные крики «Тварь!» вперемешку с жуткими всхлипами и ударами крепкого кулака по стенке буфета. Девица была жутко напугана, но, стоит отдать должное, ей хватило смелости и смекалки, чтобы влить в него бутылку старого бабушкиного настоя на корне перечной мяты. Иначе это продлилось бы, наверное, еще очень и очень долго. Лошадиная доза настоя свалила Себастьяна почти сразу. Миетта (так звали сестру трактирщика) оставила его спать там же в углу, на дырявой протертой шкуре, потому что в одиночку точно не дотащила бы до комнат на втором этаже. На утро Себастьян уже вернулся в свое обычное состояние. О ночном происшествии напоминал только помятый вид и молчаливая мрачность. В приступе глубокого раскаяния он помог девушке убрать учиненный ночью разгром и кое-как восстановить мебель. Потом оставил кошелек на столе и уже собирался было выйти вон, однако кое-что его все же заставило замереть на пороге. — Может, вы как-нибудь… загляните ко мне? — робко проговорила Миетта, уткнув взгляд в пол и неловко перебирая завязки передника. Себастьян обернулся. Она подняла глаза, потом, смутившись, уставилась на его перевязь и отчаянно зачастила: — Я одна оставляю окна открытыми, а мой брат так храпит, что никогда ничего не слышит и… — девушка запнулась, зажмурилась на мгновение, словно хотела пересилить себя, и посмотрела на него большими и кроткими глазами. Они могли быть голубыми, карими или зелеными. Влажными. Грязными. Требовательными. Глазами избалованной аристократки, привыкшей к повиновению и подобострастию. Но глубоко-глубоко на самом их дне всегда плескался страх, что он больше никогда не придет… Сколько же раз он видел это выражение… Себастьян только с разлету опустил голову в бочку с ледяной водой. Это было все, что мог сделать неудавшийся король, брошенный жених и плохой брат. — Что я здесь делаю? — тихо проговорил Себастьян, большими глазами глядя на свое помятое отражение в темном окне. «Может быть, сбежать?» От этой мысли вдруг стало легко и приятно. Себастьян посмотрел на запертую дверь. — Ты говоришь со мной? — игриво спросила Клод, переворачиваясь на живот и болтая в воздухе ногами в зашнурованных туфлях на чудовищно высоком каблуке. — Нет, Клод, не с тобой. Себастьян с грохотом вытряхнул какие-то вещи из ящика комода, пнул его и начал как попало кидать в сумку свое барахло. Он с такой злостью запихнул туда стрелы, что рассек себе ладонь острыми наконечниками. Клод беззвучно засмеялась, облизывая передние зубы и хищно посмотрела на прямого, как струна, брата. Казалось, коснись его пальцем, и он зазвенит. Или порвется. — Зря, Баш. Между прочим, пусть я и младше, я путешествовала по всей Европе, встречала самых разных людей, которые оказывались в самых разных ситуациях. И могу рассказать тебе много чего. — Много чего важного? — Много чего интересного. Много чего интересного и важного. — Правда? — Себастьян отвечал механически. — И что же? — Я знаю, брат, тебе страшно, — Клод со вздохом провела ладонями по постели, нежась на мягкой простыне. Себастьян с большими зрачками на секунду уступил место нормальному, и этот нормальный Себастьян как будто даже удивился. Он стремительно обернулся. — Мне не страшно, — ему захотелось просто отмахнуться от сестры-принцессы, но он вовремя спохватился и сжал руку в кулак. Кровь брызнула с новой силой. — Почему мне должно быть страшно? — Себастьян с жутким грохотом вываливал на пол ящики, в поисках того, что еще могло бы ему пригодиться. Клод взглянула на него и вдруг резво подтянула ноги к коленям, поднимаясь. Неуклюже пройдясь прямо по простыни, она с громким стуком соскочила на пол и отгородила от Себастьяна сундук. — Я все знаю. Твоя мать рассказала, — проговорила она, приблизив губы к лицу брата. Можно было подумать, будто она захотела его поцеловать. — Да? И что же конкретно? — усмехнувшись, спросил Себастьян, выпрямляя спину и настороженно глядя за тем, как сестра принимается описывать вокруг него круги. — Ты боишься мою мать, — Клод ухватила себя за рыжеватую прядку волос – таких же, как у королевы Екатерины. Себастьян насмешливо приподнял верхнюю губу. — Боишься, что после всего, что ты сделал, после того, как подвел ее к плахе и чуть не лишил единственной вещи, которая всегда волновала ее черствое сердце, – власти, власти для своих сыновей, она уничтожит тебя… — Клод была у него за спиной. — И поверь мне, мой возлюбленный брат, тебе и Диане действительно есть чего бояться. Может быть, ты и правильно делаешь, что бежишь… а может и нет, — она описывала вокруг него круги, прямо как змея, обвивающая кольца вокруг жертвы. А потом вдруг резко остановилась где-то у его плеча. — Или нет. Ты не боишься. Тебя трясет от чего-то посильнее. Ты ненавидишь. Верно, Баш? — прошептала она, обдавая шею брата горячим проспиртованным дыханием, и на секунду прикрыла ресницы. Когда же она открыла глаза, то увидела, что Себастьян смотрит на нее тяжелым немигающим взором. Клод замерла, как лиса, почуявшая кролика. — А-а-а… да вот же оно! — театрально прошептала она, выкатывая глаза и растягивая губы в улыбке. — Клод, замолчи, — спокойно посоветовал Себастьян с огромными зрачками и вытряхнул в камин кипу писем. — Ты ненавидишь вовсе не мою мать, а… — Замолчи, Клод! — предостерегающе зашипел молодой человек. —…нашего брата Франциска, во имя Господа! — Клод захохотала и оглушительно захлопала в ладоши. Себастьян смежил веки, сдерживаясь из последних сил. — Уходи немедленно. Слышишь меня, Клод? — он взмахнул рукой, указывая на дверь. — Убирайся! — Нет, мой дорогой, я же твоя любимая сестра, я должна тебя подготовить, — девушка крепко обняла его за пояс. — Поверь мне, Баш, мы должны быть рады за Франциска. Там, где все находят только сделку, нашего брата ждет нечто большее. Я была помолвлена с герцогом Лотарингским, я знаю. Ты же не думаешь, что я любила его? Или что он любил меня? — обиженно проговорила Клод, утыкаясь ему в плечо своевольным подбородком. Руки, обтянутые лиловыми кружевами, безвольно повисли, карие глаза потухли, тонкие ножки, торчащие из-под пышной юбки, развернулись носками туфель друг к другу. — Клод, — устало покачал головой Себастьян, словно говорил «не надо». — Каждый раз, когда я видела Лоррена, — Клод потрогала его воротник и вздохнула, разглядывая отчаянно бьющуюся жилку на крепкой шее, — я представляла себе, как несколько раз в неделю буду терпеть его в своей постели, и все это ради будущего наследника, которого буду обязана произвести на свет в страшных мучениях, — что-то вдруг переменилось в лице сестры, Себастьян увидел на лице Клод знакомое выражение и почувствовал, как внутри у него все заледенело: слишком хорошо он знал, что обычно за ним следует. — Представляла, как он просто залезет на меня сверху и будет шарить своими руками. И дышать. А я буду лежать без возможности пошевелиться и ждать, когда все закончится. Он уснет, а я буду лежать и ждать смерти… — Несколько патетично, на мой… — он исказил угол рта, но Клод не дала ему договорить. — Тс-с! — она приложила палец к губам и, встав на носочки, ласково пригладила его мокрые взъерошенные волосы, спустилась к щеке, щенячьи преданно заглянула в глаза и быстро-быстро помотала головой. — У Франциска и Марии так не будет. Себастьян натужно сглотнул и повернул голову, глядя куда-то в сторону. Он часто моргал, ноздри его раздувались. Клод внимательно и беспощадно наблюдала за ним. — Ты же понимаешь, что я знаю, что представляешь ты? Себастьян смежил веки. У него просто не было сил бороться и с ней. — Как она будет обнимать его, — сестра сама обняла его, покогтила спину длинными ухоженными ногтями, прижалась к нему щекой. Она вдруг размякла, ее резкий голос превратился в кошачье мяуканье. — Так, — провела рукой по его плечу, — или так, — резко и сильно сжала. — Как станет целовать… здесь, — Клод мазнула губами по его напряженной твердой шее. — И здесь! — она вдруг больно ткнула оцепеневшего брата куда-то под подбородок. Себастьян зло дернулся, шлепнул ее по руке, точнее хотел шлепнуть, но Клод молниеносно убрала свою когтистую лапку и оглушительно захохотала. — И здесь… и здесь, и здесь, и здесь, и здесь! Клод прыгала вокруг него, тыкая то в одно, то в другое место на теле, и пружинки рыжих кудрей неистово вились вокруг ее головы. — А потом, Баш, милый, — она подняла со стола бутылку красного вина, отпила прямо из горла и почмокала губами, оценивая букет. — Она сожмет свои прелестные зубки и раздвинет свои прелестные ножки, чтобы он в нее… — Клод подняла ладошку к губам, словно стены могли их слышать, и значительно покивала, выпучив глаза. — Влез. На последнем слове самообладание ему изменило, и Себастьян с такой силой врезал ногой по сумке, что та перевернулась и вывалила наружу все то, что он в нее накидал. Девушка подскочила, испуганно поджав плечи. — Заткнись, Клод! — прорычал Себастьян, сейчас он был готов ударить сестру. — Сию секунду заткнись! И было в его голосе что-то такое, нечеловеческое и звериное, что заставило ее попятиться к двери, и, когда брат, взбешенный и страшный, с силой перехватил хрупкие запястья, она оступилась и плюхнулась на стул. На челюсти у него подрагивали мышцы, а глаза блестели, как лезвие какого-нибудь холодного оружия. Смотреть в них было трудно. А он, как назло, не отводил взгляд и следил за Клод пристально и страшно, словно на самом деле он в ее игре был котом, а не мышью. Себастьян, по-прежнему держа сестру на прицеле, выхватил бутылку и сделал несколько крупных глотков, таких крупных, как будто пил воду. А потом с громким стуком поставил бутылку на стол, шагнул вперед и уперся ладонями в столешницу так, что голова Клод оказалась между его рук. От ощущения замкнутости девушка вскочила, но Себастьян легко, почти небрежно бросил ее на место. — Помнишь, когда мы были детьми, — он приподнял двумя пальцами фамильный кулон с лилиями Валуа, висящий у нее на шее. Клод подняла угрюмый взгляд, она подумала, что он сейчас сорвет его, и она была бы не очень против, но Себастьян позволил золотой капельке выскользнуть из пальцев, — я часто покрывал вас с Франциском. Разбитое зеркало, съеденные конфеты для тетушки из Савойи, сломанные вещи. В тот раз тоже так было, — он достал флягу с виски и недовольно поморщился. — Франциск испортил что-то. Неважно что. Я взял вину на себя, а ты обо всем знала и раскрыла мой обман отцу. Он наказал меня, — Себастьян горько усмехнулся. — Черт, очень сильно. Намного сильнее, чем стоило бы, если бы я действительно был виноват. Себастьян отпил из фляги. Глаза у него блестели, голос просел, но теперь он снова держал свои эмоции за глотку и не давал им возможности найти выход. Не здесь. Не с принцессой. А Клод смотрела на него и думала о том, что в другом, лучшем мире она бы уже мурчала, как кошка, и стягивала с него рубашку, но в этом мире, паршивом и тупом, где они были братом и сестрой, снова он на такое ни за что не согласится. Она хуже, чем Мария. — Ты стояла в стороне и смотрела. Я думал, что никогда тебя не прощу да и вообще убегу в лес к чертям собачьим, как только все заснут, — Себастьян вдруг улыбнулся. — Ты тайком принесла мне в комнату целую тарелку пирожных, хотя мы с Франциском знали, что ты бережешь их для себя. — Мама запрещала мне в детстве есть сладкое, — зачем-то сказала Клод, — боялась, что я растолстею, и сынок какой-нибудь богатой коронованной шлюхи не захочет на мне жениться, — она фыркнула. — А я ела. Какое-то время он ничего не говорил. Просто стоял, как стоял раньше, уперевшись локтем в стену. — Тогда почему ты сейчас так жестока, сестра? — наконец спросил он, виски забегал от стенки к стенке и пролился. Клод обернулась. — Лучше я, чем кто-то другой. Она встала, чуть повела плечами, сбрасывая с себя его тяжелый, давящий взгляд, и прошлась вдоль стола. Остановилась. Прочертила пальцем узор на гладкой лакированной поверхности. Потом в ней снова что-то переменилось: казалось, она не выдержала. — Я встретила твою мать в Париже, — сказала Клод холодно и равнодушно, насколько могла. — Она волновалась за тебя, попросила меня, скажем так… повлиять на наше дружное семейство. Не то чтобы меня волновало, что там происходит в душе у твоей матери, но… — она запнулась, потому что Себастьян вдруг засмеялся – понял, откуда растут ноги. Импульсивной, но ребячливой, вечно обиженной и капризной Клод ее хладнокровно выверенная тирада не слишком соответствовала. Дыхание у него было такое же сбитое и проспиртованное от выпитого, как у сестры. Еще пару мгновений Клод смотрела в его смеющиеся холодные глаза, а потом в одном мановение обогнула стол, вырвала у него из руки флягу и бросила на пол. — Давай, сдавайся, беги! — сквозь стиснутые зубы прошипела она. — Покажи брату свое неудовольствие! И, когда отец умрет, — она втянула в себя воздух, — а рано или поздно он умрет, я не заплачу за твою жизнь и денье! Ты, слышишь меня?! Денье! — Клод вдруг толкнула его обеими руками. Себастьян невольно отступил на шаг, но его глаза гневно сверкнули. — Почему какая-то девчонка Стюартов, которая помыкает тобой, как хочет, волнует тебя больше, чем твоя жизнь? — Клод наступала, как маленькая и очень злая лесная кошка. — Это ты сам виноват в том, что все так получилось! Ты! Ты, ты, ты! И не смей бежать, иди и доказывай преданность своему будущему королю, иначе, клянусь богом, я сама тебя убью! — она так сильно пнула носком туфли флягу, что та влетела в шкаф, стоящий у стены напротив. Себастьян ничего не сказал. Он просто стоял и смотрел на привычную, несдержанную, старую-добрую сестренку Клод. — И это все, — хрипло сказала она. — Девочку потянуло, она одумалась – классическая монаршая история. Ты – разменная монета. И я тоже. И Мария, — она чуть скривилась, но это было больше напоказ, а вот то, как помрачнел и похолодел лицом Себастьян, наигранным не было. — Немудрено, что такие, как мы, иногда притягиваемся. Но это редко бывает всерьез и надолго. Клод ждала, что вот сейчас Баш опять ударит ногой по сумке, схватит бутылку с вином или сделает что-то еще в этом духе, но вместо этого он вдруг обаятельно усмехнулся одной из тех своих ухмылок, от которых фрейлины теряли способность говорить. Несколько долгих секунд Клод смотрела на него огромными, горящими глазами, а потом бесцеремонно хмыкнула и с горькой иронией покивала. — Что, думаешь, я так говорю, потому что я такая же, как эта ваша, Стюарт? Так ты про меня думаешь, Баш? — она скорее обиженно, нежели, как ей хотелось, чопорно поправила браслет на правой руке. — Мне, знаешь ли, предложения только чистенькие мальчики из хороших семей и богатых домов делают, и Лоррен среди них первый. Выбирать особо не приходиться. Избавляться только. Так что, пока могу, жить буду так, как посчитаю нужным, а если бы можно было по-другому… да ты все равно не захочешь, — она безразлично поправила юбку, а потом задрала подбородок. Себастьян покачал головой, прищелкнув языком, и посмотрел в окно. — Вы не похожи, Клод. Ты не такая добрая, как она. И не такая честная. Клод вроде бы даже не обиделась – только бровью дернула. — Добрая или нет… кому какое дело, — она сложила руки за спиной и беззаботно перекатилась с пятки на носок. — Ты-то ей все равно не годишься, добряк, — и она панибратски похлопала брата по плечу, скопировав жест одного из своих любовников. Себастьян скосил взгляд на хитрую мордочку сестры, выглядывавшую из-за его плеча. — Из тебя жена была бы даже хуже, чем из меня муж, — вдруг усмехнулся он, не оборачиваясь. — Поэтому нам нельзя женится, даже будь все «по-другому». И еще потому, что ты изведешь все свое приданое на виски и сладости, растолстеешь и станешь невыносимой. А я буду тебе изменять. Очень много. Клод распушилась, как сова. — Ах вот как! Решил мстить! Тогда слушай внимательно! — воскликнула она. — Когда-нибудь я разбогатею до такой степени, что выкуплю все призамковые территории, найду тебя в этом твоем проклятом лесу и пошлю к черту, Себастьян де Пуатье! Баш захохотал. — Не сомневаюсь, что так и будет! Дверь вдруг распахнулась. Себастьян резко развернулся, а Клод проворно отскочила от него, словно ее ужалили. Екатерина Медичи в роскошном болотно-зеленом платье, вышитом золотыми галунами, и с черным соболем на плечах вплыла в комнату раскинув по воздуху тончайший шлейф итальянских духов. Маленькие глаза настороженно мерцали на ухоженном лице и быстро фиксировали все мелочи: перевернутую сумку, лужу на полу, капли крови рядом, разбросанные ящики. Королева вначале придерживала рукой тяжелую дверь, но потом, заметив взъерошенную Клод, захлопнула, придушив невесомую струйку праздничной музыки, которая втекла в комнату вслед за ней. — Мама?! — Баш, я уже и не надеялась, что застану вас, — ласково и лживо улыбнулась Екатерина, полностью проигнорировав свою дочь. Ее слова гладко перетекали одно в другое, как ручей, проталкивающий себе путь среди мелких камушков. — Нам нужно поговорить, ступайте в соседние… Но Клод не позволила ей договорить, возмущенно выступив вперед. — И вы здравствуйте, маменька, — колко заявила она, скрещивая руки на груди. — Раз уж вы не интересуетесь, скажу сама: я жива-здорова, чувствую себя хорошо, доехала нормально и тоже очень рада вас видеть. Екатерина обернулась к дочери с той же непроницаемой ледяной улыбкой, заморозившей негодование на ее лице. В комнате повисла нехорошая тишина. Екатерина воткнула в Клод свой взгляд, словно это была иголка. Клод все больше превращалась в маленькую обиженную девочку. Себастьян мечтал раствориться в воздухе. — Клод, — через силу вымолвила королева, — немедленно иди к себе. Я разберусь с тобой завтра, — тоном, не требующим возражений, закончила она, кивнула Себастьяну и повернулась, чтобы выйти. — Завтра? — губы Клод ошарашенно растянулись, словно были сделаны из каучука. — Я хочу быть на свадьбе! — выпалила она. Екатерина резко остановилась, даже горностай на ее плечах выглядел удивленным, когда она медленно обернулась к дочери и подняла изящные ниточки бровей. — К себе, немедленно, — шелковым голосом повторила женщина, но в ее словах слышалась неподдельная сталь. В отличие от Клод она не хотела выяснять отношения при посторонних. — Ты должна быть мне благодарна, что я закрыла глаза на твое пребывание в этой комнате и на то, что ты здесь делала. — Ваше величество, я могу вас заверить… — вступился было Себастьян, но Екатерина предупредительно вскинула руку, и он, внутренне чертыхаясь, вынужден был замолкнуть. — Я приехала на свадьбу к брату! — вспыхнула Клод: она и не думала выполнять требование матери. — Пришла увидеть другого брата! Что я такого сделала?! Мне уже запрещено выразить свою сестринскую любовь?! Екатерина, посмотрев вначале на нее, потом на Себастьяна, отпустила дверную ручку и подступила к дочери. — Тебе кто-нибудь разрешал появляться в замке? — спокойно спросила королева, как бы невзначай приобняв ее за плечи и подталкивая к выходу. — Франциск женится и… — Я спрашиваю, кто тебе разрешил?! — Сама себе разрешила! — перекричала ее Клод, все же не решаясь вырваться из перетянутых кольцами рук матери. — Повторяю, мама, что такого я сделала?! Что, раз ты меня даже видеть не хочешь?! — она едва сдерживалась от того, чтобы топнуть ногой. — Что ты такого сделала? — вкрадчивым голосом переспросила Екатерина. — Ты опозорила французскую корону в Риме. Ты изменила своему жениху с его же камердинером. Ты обозвала младшего Строцци… — повторить крепкое словечко она не решилась, —…ублюдком, причем на церемонии похорон его матери, моей кузины, — ее щеки покрылись гневным румянцем. С каждым обвинением она все сильнее подступала к Клод. — Ты уже дважды срывала переговоры о помолвке. Ты разговариваешь как какое-то отребье. Ты ведешь себя… не как девушка, не то что французская принцесса! А в каком виде ты заявилась к своему единокровному брату-узурпатору, — женщина понизила голос и, увидев недовольство обоих молодых людей, сделала резкий жест рукой, отчего голова соболя соскользнула с ее плеча, и на Клод уставились стеклянные глазки зверька. Казалось, что даже он ее не одобрял, хотя вообще был давно мертв и болтался на руках у стареющей аристократки. — И, помилуй меня бог, если ты уже напилась! — Екатерина вдруг отвернулась к столу, схватила бутылку за тонкое горлышко, поднесла к носу и, демонстративно наморщившись, с мрачным торжеством хмыкнула. — Так что, не смей спрашивать меня о том, что ты натворила! — Мама! — обиженно выкрикнула Клод. — Позвольте, ваше величество, — сказал вкрадчивый голос за спиной Екатерины, и его обладатель мгновенно добился всеобщего внимания. В запале мать и дочь уже и позабыли о Себастьяне, и теперь Клод (она, кажется, мелко дрожала) смотрела на него во все глаза, а Екатерина, надменно задрав подбородок и поджав губы, поглядывала в его сторону с показным пренебрежением. — Позвольте, это мое, — с мягкой, но все же чуть развязной улыбкой молодой человек шагнул к Екатерине и перехватил бутылку, которую она держала в согнутой в локте руке. Немного посмотрел на пузатый бок, на горлышко с пальцами Екатерины, аккуратно выдернул, отхлебнул и, как ни в чем не бывало, отошел обратно к окну. На языке у него вертелись пара таких словечек, на которые он бы никогда не решился в присутствии королевы, и потому он терпеливо молчал. Какое-то мгновение Екатерина Медичи стояла, ошалело замерев в той же позе, с согнутой рукой, и смотрела на его невозмутимую фигуру, на лицо с нацепленным на него небрежным выражением. Затем возмущенно сжала губы и закрыла глаза, прижав ладонь к затянутому в корсет животу. Она словно всеми силами удерживала себя от того, чтобы кинуться на наглого мальчишку со склянкой яда. Как бы то ни было, но кратковременное выступление Себастьяна, пусть и внутренне обозлило женщину, оставило ее не в состоянии продолжать нападки на дочь. Клод обняла себя за плечи и незаметно утерла выступившие слезы, когда мать снова обратила на нее внимание. — Я запрещаю тебе появляться на торжестве. Вот и все. Без каких-либо объяснений. Так захлопывается дверь у человека перед носом. Коротко и твердо. Хоть оборись. Себастьян глянул на сестру – та беспомощно развела руки, даже голос ее потух. — Ты несправедлива. Екатерина царственно повела головой. — Я просто не хочу очередного скандала. Все гости уверены, что ты сейчас в Брюсселе. Как мне прикажешь объяснить твое возращение? — Попробуй сказать им, что я тоже здесь живу! — из последних сил, как раненая олениха, завизжала Клод, сотрясаясь с головы до ног. Ее губы болезненно выгнулись, потому что Екатерина сжала ее тонкое, почти голое предплечье и толкнула к выходу. — Немедленно к себе, и чтобы ни звука! Клод, очевидно, от злости некоторое время не могла говорить. Зато в отместку она рывком открыла дверь, словно ненароком ударив мать по спине. — Если ты этого так сильно хочешь, мама! — Клод грязно улыбнулась Екатерине и, повиснув на двери, многозначительно взглянула на брата. — Денье, — с жесткой иронией напоследок бросила она, исчезая в темноте коридора. Там уже зажгли свечи, и вертлявая девичья тень пляса на стенах, точно радостный демон. До свадьбы оставалось чуть больше часа. Но приглушенный, хрипловатый и напевный голос невидимой Клод не позволял об этом думать: — Значит, меня сослали за море навечно, — тянула она. Себастьян словно увидел, как Клод скроила рожицу. — Где же я теперь буду «учиться», мама? В Португалии? В Венгрии? Может быть, в Норвегии? Да-а? Ну, где? Екатерина не стала ждать, когда ее ехидный голос совсем утихнет, и дернула дверную ручку. Она выдохнула, опустила голову к полу, потом быстро ее подняла и полностью обратила свое внимание на застывшего с другой стороны комнаты Себастьяна. Он прямо видел, как ширится и растет гнев в ее черной душе, и в первые в жизни почти наслаждался этим, питаясь ее злостью и закипая в ответ. Тишина была похоже на холодный липкий кусок заледенелого сливочного масла. — Удивительно, — Екатерина некрасиво скривила губы и аккуратно сложила руки у живота, — даже после того, как ты снова стал бесправным бастардом, ты умудряешься доставлять мне неудобства. Ты и Диана уже достойны топора, а теперь еще решили использовать против меня мою же дочь. Какой подлостью нужно обладать, чтобы настраивать ребенка против матери! — ее голос звенел праведным гневом. Подобное лицемерие заставило Себастьяна дернуться, как от удара, а потом, придя в себя, он посмотрел на нее с такой издевательской насмешкой, словно хотел сказать: настраивать? вы и сами не плохо с этим справляетесь. — Ваше величество, могу поклясться, что я не поддерживал никакой связи с принцессой Клод, не писал ей писем, так же, как она не писала их мне, — спокойно и вежливо, насколько мог, отвечал он. — Она приехала к Франциску. Екатерина недоверчиво хмыкнула. — И все же Клод предпочитает обществу своего родного брата твое. И это уже не в первый раз. Баш моргнул, словно она бросила ему в глаза песок. — Боюсь, ваше величество ввели в заблуждение. Клод мечтает увидеть своего родного брата. Она зашла ко мне, потому что никак не могла его найти и решила спросить у меня, — сквозь зубы, сжав комок своих нервов в кулак, проговорил он. — Да-а, — протянула женщина, впиваясь в него въедливым, как кислота, взглядом, — Франциск так ждет начала свадебной церемонии, что не может усидеть на месте, и теперь, вероятно, может быть где угодно. Она до приторности мило улыбнулась, как самая любящая мамаша, которая радуется за счастье сына, мол, да ты и сам все понимаешь. — Конечно. Себастьяна трясло, а он не имел права ей ничего противопоставить. Екатерина Медичи выводила его совсем не как Клод. Ехидные колкости Клод – как он не понял этого раньше! – были панацеей, а сахарные речи Екатерины – ядом. Не меньше. Королева еще раз коротко мазнула по его перевернутой сумке на полу взглядом, и пламя затухающего камина блеснуло в ее глазах. — А вот где будете вы… вопрос иного толка, — она в упор, красноречиво посмотрела на Себастьяна и, словно соглашаясь с чем-то, быстро покивала. — Думаю, это первое правильное решение за последние несколько месяцев. С этими словами она вышла вон, оставив его наедине с собой. И минуты не прошло, как бутылка откололась от горла и рухнула на пол, смешивая вино с кровью и разбиваясь вдребезги. Оставшийся в руке обломок впился в ладонь, но вместо того, чтобы ее разжать, Баш только конвульсивно сдавил стекляшку сильнее. Он стоял один, пьяный и лохматый, посреди захламленной комнаты, которую, казалось, стошнило всеми его вещами, и теперь они готовы были вылететь в окно, как птицы, вырвавшиеся из клетки… И настолько пусто и мрачно здесь было, что именно так, наверное, выглядела его душа. В одном Клод права. Все мы по-своему разменные монеты.