***
Кастиэль слушал сонное мычание уже проснувшейся коровы, прислонившись к покосившейся деревянной стене. Неуклюжий топот копыт никак не заглушал мыслей. Дин. Кас больше никогда не увидит его. Больше никто с задорным весельем, трясясь всем телом от смеха, не назовёт Каса пернатой задницей, когда на того снова налетит сердитый гусь. Парень устало перевернулся на спину. Как так получилось, что Дина никто не полюбил? Неужели все девушки в округе умудрились не заметить, как он лихо скачет на вороной Детке, как искренне улыбается? Как предан родителям и брату — значит, так же сильно будет любить новую семью и работать как вол, чтобы будущая жена и дети ни в чём не нуждались. Как можно не умиляться с его счастливой мордашки, когда он сметает мамин пирог? Кастиэль сглотнул: память услужливо нарисовала красочную картину перепачканного начинкой Дина, закрывающего глаза от удовольствия. Сердце тут же забилось чаще при мыслях о преступно пухлых губах Винчестера. Новак шумно выдохнул в подушку. Конечно, за ночь Дину не найти девушку, которая будет любить его всю жизнь. Правда, есть ещё один вариант. Кас уныло провёл пальцами по скуле — на щеке вспыхнула фантомная боль от удара, напоминая, что этот вариант едва ли понравится Винчестеру. Но лучше снова поймать лицом кулак, чем бездействовать. Кас обязательно завтра попробует! Он укутался в одеяло и провалился в беспокойный сон под тревожные мысли.***
Полупрозрачные тени, следуя неостановимому движению солнца, ползли по сидящим у воды парням. Кас слушал сбивчивые, торопливые слова Дина. Ночной прилив смелости выдохся, стоило Новаку столкнуться взглядом с его ангельски красивым лицом. — Ты слышал, что мелкий дружит с Джесс, да? Та, из семьи кузнеца. Присмотри-за-ними-чтобы… — Дин осёкся. Нервное закусывание губы красноречиво передало мысль Винчестера. Он молчал пару мгновений, а затем резко перескочил на другую тему. «Хочет говорить, ведь ему придётся молчать всю оставшуюся жизнь» — вздохнул про себя Кастиэль. «И придётся, если ты так и не признаешься!». — М-можешь никому не рассказывать про п-проклятье? Родителей и Сэмми затравят сельчане. Вот, если спросят — я утонул, меня сожрал медведь, скажи им любую чушь! Хорошо? Хорошо? Дин вцепился в рубашку Каса с блестящими в паническом испуге глазами. — Хорошо, хорошо, конечно, не волнуйся, — как можно более мягко согласился Кастиэль. Винчестер самую малость успокоился. Стрельнул взглядом в почти полуденное солнце. Потянулся к сумке и достал из неё деревянный лук. — Не хочу, чтобы ты помер с голода, когда опять промажешь по куропатке, — Дин впихнул в руки Каса оружие. — Я вырезал его под тебя. Теперь, надеюсь, все дубы будут бояться за свои стволы, — Винчестер еле заметно улыбнулся. Кас отметил, что эта усталое движение губ сравнимо лишь с выгоревшим костром, в отличии от обычной зажигательной, словно молодое яркое пламя, улыбки Дина. Чем дольше Новак разглядывал аккуратно, («будто с любовью»), вырезанную рукоять, тем насыщенней краснели щёки. Дин позаботился, сделал для него лук? Приятное тепло волной накрыло Кастиэля, и он с удовольствием утонул в нём. Поглощённый подарком парень не заметил, как лицо Дина побледнело от боли. Схватившись за живот, он встал. — Кас, мне было интересно с тобой дружить. Надеюсь, ты будешь счастлив. Дин? Он уходит? Кастиэль вскочил как ошпаренный. Пока он отвлекался, Винчестер уже зашёл в воду. «Нет!» — Дин! Дин! — Кас вбежал в волны и схватил любимого человека за руку. Вот и настал момент. Сердце бешено бьётся, качая насыщенную страхом кровь, в рту сухо — предательский организм ни разу не помогал. — Дин, я… я… — «Если так и будешь мямлить, он превратиться, не услышав тебя!» — Я тебя лю… — Заткнись! Ты же знаешь, это не поможет! Ты не можешь меня любить, мы оба парни! Это противоестественно! Кас уронил держащую друга руку. Дин запустил ладони в волосы. — Прости, я не хотел кричать, — выдохнул Винчестер. Он поднял голову, и разбитый Кас повторил за ним. Полдень. — Лишь бы не в глупого осьминога, — пробормотал друг. Дин нырнул в воду и с тучей брызг быстро поплыл подальше от берега. Миг — и его накрыла волна. Кас беспомощно прищуривался, пытаясь разглядеть, в кого превратился Дин. Безмолвная волна докатилась до берега. За ней ещё одна. Кас вздрогнул: вдруг он тонет? Обругав себя за промедление, Новак прыгнул вперёд. «Где Дин?» Кас судорожно выискивал хоть кого-нибудь над поверхностью — наконец взгляд зацепился за серый плавник. За огромный плавник. Кит?***
Первый день был адом. Дин закусил губу, когда почувствовал, как проклятье ядовитым цветком распустилось в груди. С ужасом ощутил, как с каждым ударом сердца отравляющая магия распространяется по организму. Наскоро попрощался с Касом — и в воду, пока руки и ноги ещё подчинялись. «Вдруг не успею отплыть и превращусь на мелководье!». К счастью, та ведьма хоть как-то упростила участь Винчестеров: по её милости трансформация происходит быстро. Вот Дин тянет руки в гребке — и его оглушающе бьёт тяжёлая волна. Когда он открывает глаза, окружающий мир теряет чёткость, а всё тело ощущается настолько тяжёлым, что кажется, будто в него влили расплавленное железо. Дин плохо видит, но превосходно слышит, как его зовёт Кас. Ещё не поняв, кем стал, Дин всеми доступными конечностями (он молился, чтобы их было не восемь) оттолкнулся от толщи воды — и вперёд, подальше от берега, от сочувствующего друга, в море. Мысленно покраснел (он не был уверен, что теперь его щёки могут краснеть), когда представил, как Кас утешает его. Нет, Дин Винчестер ещё не настолько пал, чтобы принимать чью-либо жалость! Второй день принёс с собой надежду, что всё происходящее нереально, что его спасут, что ведьма отменит несправедливое проклятье. Третий день сокрушил осознанием, что ничего никогда не изменится. Что он застрял в неповоротливой туше кита до конца своих дней. Каким надо быть ничтожеством, чтобы не успеть за двадцать лет найти спасительную любовь, зная, что отведённый ему срок столь стремительно сгорит? Кит вынырнул и, щурясь, попытался разглядеть берег. Ещё и Кас поиздевался — заявил, мол, любит его. Третий день добил упавшее настроение вспышкой голода. И как прокормить это тело? На четвёртый день он наконец научился управлять тушей: удобнее начинать движение головой, волнообразно изгибая тело и стабилизируясь руками (плавниками, поправил он себя). Через неделю научился посылать щелчки и слышать отражённое от дна эхо. Через месяц из памяти начали стираться малознакомые люди. Он не хотел думать о том, кем он станет, когда забудет голоса, тёплые прикосновения и улыбки самых близких людей — отца, мамы, Сэмми и Каса.***
Ветер неспешно покачивал разросшиеся сорняки в запущенном огороде Новаков. Старики неодобрительно ворчали, что Кастиэль часами пропадает на побережье и всё смотрит на волны, как дурачок. А иногда, насмотревшись, бесталантливо пытается стрелять из лука, напрасно переводя стрелы. И даже — подумать только, до чего сбрендил! — заплатил китобоям всеми скопленными монетами, чтобы те месяц не выходили в море. «И глаза вечно на мокром месте, как у девки какой» — добавляла старуха-сплетница, сплюнув сквозь зубы. Кас беспокоился о слухах не чаще, чем крестьянин задумывался о макроэкономике. Мелкая галька тихо шуршала в ладони. Кастиэль закрыл глаза: так легче слиться с морем, так легче представить себя рядом с ним. Как много можно было бы сказать, если бы они плавали бы сейчас вместе! Кас бы снова от всей души поблагодарил бы за спасение. На голову словно вылили ушат ледяной воды, когда парень вспомнил, как оказался прижат к амбарной стене той троицей. Сердце панически забилось, как и в миг осознания их мерзких до липкого ужаса намерений, когда Аластар, пьяно смеясь, стянул с извивающегося Каса штаны. Галька больно впилась в сжавшийся кулак. Спасения можно было не ждать — кто в деревне пойдёт против шайки Дика? Но вдруг появился он. Как разъярённый ураган, налетел на Эдгара. На глазах потрясённого Каса сбил с ног обидчика и кинулся на Аластара. Что произошло дальше, Кас не мог вспомнить — страх и слёзы затуманили голову. Похоже, Дик решил не марать руки дракой с сумасшедшим и отозвал свою банду. — Хэй, ты в порядке? — первое, что услышал Кас. Низкий, взволнованный, переживающий за Каса голос, удерживающий от падения в пропасть самопогружения. — Эй, тише, всё хорошо. Кас, вероятно, так бы и остался в удушающей темноте, если бы не мягкие повторяющиеся слова «Всё хорошо» и успокаивающие поглаживания по плечу. Когда аккуратные тёплые прикосновения подарили чувство безопасности, Кас раскрыл глаза. И увидел зелёные, как оживляющая весна, радужки и созвездие солнечных веснушек. — Ты как? Кас устало кивнул. — Ты где живёшь? Пока они шли домой к Новакам, он представился Дином и рассказал, что его семья сегодня переехала на их улицу со старой стороны деревни. Весело подмигнул и спросил, есть ли здесь красавицы, потому что его девятнадцатилетнему старшему братишке пора жениться. Камушки обречённо посыпались из вздрогнувшей ладони. Через несколько месяцев Кас понял, что у него краснеют щёки при виде его смелого, красивого и заботливого друга Дина. Холодная волна лизнула промокшие ноги. Он описал рыбакам новый внешний вид Дина и узнал, что друг превратился в кашалота. Если бы этот дурак хоть раз бы выслушал Каса, то не плавал бы сейчас чёрт знает где! А теперь, когда он не может перебить, слова уже ничего не изменят! — Я люблю тебя, придурок! — проорал Кас в промозглое зимнее море. — Идиот ты безмозглый! — Новак подорвался и со всей силы разбил волну ногой на тысячу кристальных осколков. «Ты не можешь меня любить, мы оба парни!». Почему он решил за Каса, что тот может и что не может? Почему Кас не был настойчивее, боялся договорить, как последний дурак? Пинал и пинал воду, но вид сияющих капель не приносил облегчения.***
Шумно! Кашалот раздражённо тряхнул огромной головой. И как тут выживают рыбы? Вынырнешь — вездесущие волны заливаются в нос («Как это там правильно называется, «дыхало»?»), громко сталкиваются друг с другом, как тупоголовые бараны. От толчков рождаются новые волны, и всё опять повторяется. Над кромкой воды орут вечно голодные птицы. Бакланы да чайки стрелой ныряют за рыбой — кит раздражённо бьёт хвостом, когда нахальные тушки плюхаются в воду слишком близко от него. Даже он сам производит шум: как-то раз попробовал подать голос — получились невыносимо громкие щелчки, как будто кто-то с молотком атаковал груду кастрюль. Не желая слышать такой нечеловеческий крик, больше не пытался говорить. Наивно полагал, что под водой спрячется от бесконечных звуков. Куда там! Вокруг суетятся, хлопая плавниками, рыбы-прилипалы и мелкая акула. Мол, ты огромный, делись едой. Не молчит и внутренний голос: «Найди-стадо-уплыви-от-берега-ешь-крабов-и-кальмаров». Он старательно игнорировал усиливающийся инстинкт. Видеть настоящих кашалотов хотел так же, как приговорённый палача. К крабам, по понятной причине, не приближался. Упрямо остался рядом с побережьем: тут достаточно глубоко, чтобы его слишком огромное (он полагал, что вымахал под пятнадцать метров) тело поместилось, плюс в прибрежных камнях прячутся осьминоги. Уплыть — значит, попрощаться с родными краями, которые делали его человеком двадцать лет. Если он слышал китобойное судно, то ненадолго отступал в океан, но всегда возвращался. Долгожданную тишину он нашёл на глубине. Наполнив мощные лёгкие, погружается — и всё тихо. Неотступные волны и навязчивые птицы остаются далеко наверху. Здесь кашалот чувствует себя Дином. Закрыл глаза. Солнечные лучи смешиваются с песком и водорослями, становясь неприятного пыльного цвета. Лучше вообще ничего не видеть, чем цепляться взглядом за грязную взвесь. Однако и здесь желанная тишина продлилась недолго и с треском взорвалась взбешённым криком: «Я люблю тебя, придурок!». А? Это что, голос Каса? Что за бред? Кас никак не может находиться здесь. Дин не успел обдумать реальность услышанного, как голова словно загорелась изнури, а за ней вспыхнули жуткой болью внутренние органы. Миг — и внезапно возникшее течение ударило так, что выбила воздух из лёгких. Дин испуганно развёл плавники в сторону, пытаясь удержаться на плаву. Что-то не так: вода с лёгкостью отшвырнула его многотонное тело. Он скосил глаза и обомлел: руки?.. Руки, а не плавники! Да, он снова человек! Но как? Ноющая из-за нехватки воздуха грудь напомнила, что не время отвлекаться. Срочно на поверхность! Дин бешено колотил ногами и руками. Не замечаемое ранее давление теперь со страстью маньяка било по барабанным перепонкам. Вдох! Воздух ворвался в лёгкие. Вдох — он не утонул! — вдох — он больше не морское чудовище! — вдох. Дин прекратил лихорадочно дышать, когда промозглый апрельский воздух обжёг внутренности ледяными иглами. Холодная волна накрыла его с головой и сбросила с небес в застывший океан. Так, судя по температуре, он сможет продержаться полдня. Огляделся — взгляд не сразу ухватился за еле видимую полоску земли. «Ты бы ещё дальше отплыл, идиот!». Ругаться вслух не стал, незачем напрасно тратить тепло. Парень широко развёл руки и, плавно отталкиваясь, скользнул по поверхности. Ненавистная вода ударила волной по лицу. Дин по-собачьи отряхнулся: отец рассказывал, что если держать голову сухой, то жизненно необходимое тепло задержится в теле подольше. Через пару мгновений у Дина зуб на зуб не попадал. Вскоре закружилась голова. Движения стали заторможенее.***
Кастиэль укутался в плащ, но липкие капли серого дождя всё равно неприятно проскальзывали на спину через воротник. Погода сегодня особенно неприятная. Парень повернулся к морю, надеясь увидеть на горизонте предвещающее потепление солнце — и замер. Там, что, человек? Точно! Господи, что же он забыл посреди моря в такой пасмурный день? Силуэт неподвижен — похоже, он не ныряет за мидиями и не купается ради закаливания. Значит, он тонет! Кас вздрогнул, как представил, каково медленно умирать, чувствуя, как воздух утекает из замёрзших лёгких. Он моментально скинул с себя одежду. Быстрее! Волны обожгли холодом. Несколько взмахов руками — и он у тонущего. Кас схватил горе-пловца за предплечье и потянул к берегу, но тот инстинктивно вцепился в руки Новака и утянул под воду. Чёрт! Кас тут же всплыл. К счастью, сил у тонущего осталось совсем немного, и Новак вырвался из захвата. Кастиэль поменял метод: подплыл снизу к утопающему, оказался за ним и, схватив левой рукой за талию, вытолкнул его голову над водой. Фух, зафиксировал. Теперь — курс на берег. Новак пошатнулся, ощутив прилив радостного облегчения, когда под ногами наконец почувствовался склизкий песок. «Земля совсем рядом! Я справился!» — счастливые мысли словно подарили крылья, и парень с новыми силами потянул горе-пловца. Берег. Кас торопливо осмотрел спасённого: мёртвенно-синие губы, отсутствующий взгляд, исхудавшее голое тело, дрожащее от холода. Сердце? Слабо бьётся. Кас срочно перевернул человека, положил на своё колено и — удар! — выбил из лёгких пострадавшего воду. Дышит? Дышит! Горе-пловец выкашлял оставшуюся воду и осоловело огляделся. Кас подбежал к снятой ранее одежде и тщательно вытер спасённого рубашкой, а затем натянул на того плащ и брюки. Пока Новак старательно продевал руку горе-пловца в рукав, тот не мигая уставился в лицо своего спасителя. — К-Кас? — услышав знакомый голос, Кас вздрогнул. Не может быть. Он с робкой надеждой присмотрелся к лицу спасённого парня: родные зелёные глаза, побледневшие, но всё ещё видимые под колючей щетиной веснушки. — Дин! Кастиэль чуть не сбил с ног Дина, бросившись с объятиями. Он жадно вдыхал его запах, успокаивающе гладил по спине. «Дин мой! Никогда больше не отпущу!». По телу словно разлилась тёплая, исцеляющая благодать, когда друг устало прижался в ответ. Промозглый ветер вернул в реальность. У Дина наверняка переохлаждение, его срочно нужно отвести в тепло. Да и сам Кас сейчас остался без одежды, не хватало только потом слечь с болезнью. Новак аккуратно помог Дину встать и, перевесив его руку через свои плечи, поспешил к Винчестерам.***
Дин почувствовал, как под ним уютно прогибается мягкий матрас. Ощутил, что, казалось, насмерть замёрзшее тело согревается под несколькими одеялами. Родной запах куриного супа по-домашнему окутывал с головой — Дин мягко улыбнулся. Мама варила бульон, когда он тяжело болел. Когда очередная девушка не могла подарить ему спасительную любовь, мама вновь готовила тёплый, согревающий суп и, передавая тарелку, нежно и успокаивающе касалась его рук. Жаль, что это всё сон. Раз Дин вот-вот проснётся китом, то почему бы не понежиться в хоть и приснившейся, но такой уютной постели? Сновидение стало ещё приятнее, когда парень ощутил аккуратное прикосновение ко лбу. — Чёрт, температура не спадает. Что? Неужели это он? Дин открыл глаза и наткнулся на родное лицо. Кас! Его Кас! В уставшем организме появились новые силы, и через миг Винчестер счастливо прижимал к себе друга. Кас, Кас, Кас, это его Кас. Руки суетливо гладили Каса по спине, а сам Дин уткнулся лицом в тёплую грудь своего спасителя. Дин почувствовал, как его несмело погладили в ответ. Спустя самую счастливую минуту за долгие месяцы Дин отпустил друга и стал жадно любоваться его красивым телом. От внимания не ускользнуло, как Новак смутился, и его бледное лицо покраснело. — М-м, как ты себя чувствуешь? Как он себя чувствует? Дин только сейчас заметил, что ему тяжело дышать и что-то болит в грудной клетке. — Как кит на китобойне, — сухой кашель прервал слова. — Я… Я сейчас приду, — Кас неловко встал и поспешил на кухню. Дин откинулся обратно на подушку. Он человек. Это невероятно! Неверяще посмотрел на пальцы, согнул их, словно проверяя, настоящие ли они. После стольких дней отчаянья проклятье наконец-то отступило его. А почему? В памяти всплыли заветные слова «Я люблю тебя, придурок!». И голос Каса. «Кас?!». Дин замер: Кас… любит его? Тем временем всё ещё красный друг вернулся из кухни с тарелкой супа в руках: — Тебе надо скорее выздоравливать, ты болен пневмонией. Дин взял тарелку и почувствовал её приятное тепло. Так и хотелось спросить, действительно ли Кас его любит. Но стоило присмотреться (наверно, впервые за все годы дружбы), и Дин понял: смущённая походка, блестящие синие глаза и забота, которой окружил его Новак, явно отвечают «Да». «Так ли уж важно, что Кас одного со мной пола?». Дин взял Каса за руку. Тот вздрогнул и поднял взгляд. — Спасибо. Ты спас меня и вытащил из морского ада, — тихо улыбнулся. — Я так боялся стать глупым осьминогом, что не заметил, как был им всю жизнь. Я не видел потрясающего человека рядом, но теперь вижу. Рука Каса задрожала, и он с облегчением прижался к любимому человеку. — И я люблю тебя, Дин.