Таблетка

«не иди за мной. там где я – там боль, там озёра слез, там поля тоски» . сл. дзеси икита

Ченлэ на телефон приходят голосовые сообщения. Сначала от Хэчана, затем от Джисона. Он прослушивает каждое и, по мере поступления информации в мозг, сжимает кулаки. — Я очередной раз в дерьмо. Похоже я понял, что надо общаться не с мудаками, а с теми, с кем можно побухать, — Хэчан пьяно булькает в диктофон и шмыгает носом, — Так что делай выводы, мелкий. Серьезно. Вы-во-..арх-ха-ха. Хэчан закашливается и на всеобщем фоне звуков Ченлэ различает голос Марка, там же и Ренджуна с Джено. И вообще такое чувство, будто все его друзья пьют табаром где-нибудь в подъезде. Но Джисон вдруг произносит в голосовом сообщении одно имя и всё становится на свои места. Ченлэ всё понимает. Силы и терпения остаются только на то, чтобы тяжело выдохнуть ртом и прошептать неразборчиво "блять". Его друзья сейчас развлекаются со старшими из колледжа, и всё бы ничего, если бы одним из них не был Кун. К-у-н. Кодеиновый, прокуренный, с отстойными манерами и вечно улыбающейся рожей, по которой хочется заехать кулаком. Бесит. Зачем ждать, зачем терпеть. Ченлэ пользуется случаем и просит самого тупого из компании – Джисона – адрес их нахождения. Все дружно пьют у Куна. С шумным выдохом через нос Ченлэ натягивает первую попавшуюся одежду. Не то чтобы ему не нравился Кун, — одна только мысль о нем доводит до трясучки — просто тот ведёт себя как скотина, хоть ни разу не обижал. Словом, может, было, но это так, пустяк. Только Ченлэ даже пустяки выбрасывать из головы не умеет. Он смотрит в свое зеркальное отражение и думает — Какая же ты, сука, тварь, Цянь Кун, раз когда-то назвал меня невинным мотыльком. А с мотыльками в Корее, понимаете ли, всё плохо. Так только проституток называют, но это тоже так, к слову. Ченлэ закусывает губу и уходит из дома. Он даже не разменивается со временем, платит за вызванное такси и стоит у подъезда Куна. Долго выпускает весенние клубы пара, поправляет выбившиеся пряди волос за ушами и набирает номер квартиры. Отвечает пьяный Джемин, что неудивительно, – в каждой бочке затычка найдется – и тут же орет всем: "Ти-ик-хо, блять, ещё один при-ик-дурок пришел!" Как не на своих ногах Ченлэ поднимается на второй этаж и даже не знает, расстраиваться или нет от мысли, что со второго этажа спокойно не спрыгнешь, но при этом, если спрыгнешь, то не умрёшь. Где-то на затворках мозга он понимает, что никто его и не приглашал. И вряд ли кто-то его появлению обрадуется, потому что Кун умеет забирать друзей, перенимать всё на свою сторону и это чем-то похоже на воровство. Хотя хрен с ним, жалко только, что Джисон начал безбожно травить печень алкоголем, Джено курить, а остальные, кажется, ещё дальше ушли. И это не исключает возможность того, что когда-нибудь Ченлэ будет утирать со рта одного из друзей пену от приступа. Дверь оказывается открыта. Так предусмотрительно, что вначале Ченлэ расслабляется (надо же, не забыли). Но потом его вздернутые уголки губ опускаются, потому что коридор пустует, а обувь (предусмотрительно?) разбросана по полу и Ченлэ правда старается её обойти. Его даже никто не встречает, хотя так было бы лучше. Заходить на своих правах в пьяном угаре зал страшно и стыдно. Но уверенность появляется, когда Ченлэ вспоминает про Куна и про то, что собрался, между прочим, набить ему морду. Только руки трясутся и голова кружится. Всё в порядке. Ченлэ долго топчится на месте, понимая, что пришел с пустыми руками, а так в здешних кругах не принято и за это его накормят вдоволь отборной алкашкой и сигаретами. Ченлэ только трёх процентное пиво пил, гадость конечно, но на большее в школьные годы его не хватило; и сейчас было страшно представлять, какова на вкус самокрутка или коктейль свободного смешивания или, в конце концов, волшебная таблетка. Грандаксин, ципрамил, рексетин... Ченлэ хватается за угловой косяк, как только собирается выйти из поворота коридора; на него налетает Джонни, тормозит пятками и смотрит вниз отупело, накурено. Глазные ядра дрожат, грозясь взорваться белым порошком, он моргает медленно и хрипит. — Ты как тут оказался? Ченлэ смиряет его расстроенным взглядом. Его вообще хоть кто-нибудь ждал, ну хотя бы так, чисто гипотетически? Хочется растолкать всех к чертовой матери, забрать Хэчана, Марка, Джисона, Джено, Ренджуна. Даже Джемина, каким бы он не был. Всё. Больше у него друзей нет. Но если он тронет Джонни хоть пальцем, его тронут ногой. Все. И Джисон тоже — лучший друг. — Я без приглашения. Джонни щурится и подносит к губам сигарету, до этого тлеющую в опущенной ладони. Затягивается. — А я думал, ты по вызову Куна, — и хрипит смехом, как туберкулезник. У Ченлэ щёлкает в мозге и он, не боясь, толкает Джонни в плечо. Всё равно, что за это ему могли проломить грудную клетку или, куда лучше, сразу перегрызть одним разом глотку. Обида гложет, сворачивая внутренности в узел, и хочется просто уткнуться лицом во что-нибудь мягкое, например, в одеяло, раз тепло больше не где искать. Глаза застеливает туман. Это не слезы. Это дым сигарет, вяжущими паутинами летающий в воздухе вокруг курящих Джемина, Джено и Юно (вообще, его погоняло Джехен, но до его имени нет дела, как и до того, что он тут забыл). На вошедшего Ченлэ они смотрят с укором, частично с отрешением, но больше всего с безразличием. Только Джемин, как дурак, растягивает губы до ушей и протягивает руки вперёд, что-то бессвязно говоря. Из-за бьющих трэпом колонок ничего не слышно (со стороны кто-то остро просит врубить Пост Малона почти во всю глотку), да и Ченлэ не вслушивается. Он переводит взгляд в угол и, как на иголку натыкается, смотрит на Марка. Нет, они живые, только накуренные жуть, кажется, все. Потому что Хэчан держится пальцами за бляшку ремня Марка и окунается лицом в его дырявые ключицы, пока тот смотрит глазами щенка, как бы говоря: "Прости нас конченных придурков" — но Ченлэ ни тепло ни холодно. Он даже знать не хочет, по какому поводу ‘все-сегодня-собрались’. А ещё он не видит Куна и это напрягает больше всего. Джехен спрыгивает с подоконника, подходит к Ченлэ и берет с журнального столика граненный бокал, спрашивает, что будет пить и улыбается до ямочек. Светит кровавым иридоциклитом в глазах, сгорая желанием, что мелкий вот-вот да сдастся ему. Ченлэ говорит, что и так наелся и напился вдоволь, только не уточняет, что ложью, обидой и ревностью (самой обычной, господи, дружеской). Джехен кивает раз и крутит бокал в руке. Ему — нужно догнаться как можно скорее — как бы всё равно, он понял. Так Ченлэ и оставляют в покое. Он с усталостью вздыхает и подходит к Ренджуну, всё это время трущему в пальцах пакетик с кодеином за большим цветочным вазоном на полу. Как тут растения выживают, уму непостижимо. Ченлэ бы давно коньки отбросил. Он и сейчас готов это сделать, потому что слезы больше не идут от непонимания того, когда всё успело так обернуться. Вырывать злосчастный пакетик из рук желания нет. Он садится рядом и обхватывает лицо Ренджуна ладонями, оно тяжело поддается, но поворачивается в сторону и Ченлэ смотрит влажными глазами на скульптурные черты напротив. У Ренджуна лицо серое, со впалыми щеками и залегшими тенями под глазами — такое неживое и застывшее, но всё равно, как никогда, красивое. Удивительно, но такое лицо по-прежнему мягко говорит. — Лэ, ты пришел к нам. Наконец-таки ты познакомишься со всеми и буд-.. Нет! — хочет сказать Ченлэ, — Нет-нет-нет, я никогда не буду — и закусывает губу. — Ты же был таким хорошим, — отчаянно шепчет он, прекрасно понимая, что упавший в омут спазмолитиков и расслабляющих трав Ренджун не поймет. — Где Кун? – Ченлэ приходится говорить громче, но он всё ещё озирается и видит Джемина, стоящего между разведенных ног Джено, Хэчана вовсю сопящего в шею Марка, куда-то запропастился Юно, и тут мелькает в голове голос Джисона. Ченлэ ударяет себя по лбу и вспоминает о лучшем друге как никогда кстати. — Т-тут, — хмурится Ренджун, словно Ченлэ слепой придурок и даже между пальцев не видит. Он так же отпускает слабое лицо Ренджуна, медленно встаёт и направляется в сторону кухни. Минутой погодя он слышит голос Джонни, Юно и Куна, останавливаясь у закрытой двери. — Там мелкий ради тебя припёрся, стоял в коридоре, как вкопанный, ждал от тебя особого приглашения. И гогот Юно на слова Джонни. — А че, вы уже трахались? – Юно пищит и, кажется, кашляет смогом от сигарет. — А-ага, да по-любому. Вон, твой сладенький за добавкой пришел. Ченлэ задыхается от нарастающей злости. Морду теперь набить хочется всем и каждому, только Ренджуна не трогать, он и так хрупкий, может, сейчас откинется. Слышится вздох и почему-то в этом дрожащем дыхании Ченлэ различает Куна, а потом и слышит его. — Съебитесь-ка вы все нахуй. Джонни гогочет, Юно до шипения затирает окурок в грязную посуду. Ченлэ успевает развернуться, сделать несколько шагов назад, но открытая дверь и пара глаз настигает его. Хорошо, правда, что громоздкие спины старших скрывают обзор на Куна. Только Джонни опять ржёт и салютует на кухню: "Ваша неваляшка к услугам". И тут все самообладание как коту под хвост. Юно и Джонни обходят стороной, а Ченлэ рассыпается в буквальном смысле. Под загнивающим взглядом он готов спуститься вниз по стенке, но вместо этого делает шаг вперёд и читает в глазах напротив горящее "тебе жить, мальчик, надоело?" Видимо надоело. Как и терять друзей одного за другим, колоннами, блять. Вон они, штабелями падают в зале, курят всякую дрянь, пьют всякую дрянь, а теперь ещё и Ренджун, как первый испытуемый, нюхает всякую дрянь. А может быть и не первый. Спасти хотя бы одного от всего этого. С огромными усилиями Ченлэ прочищает горло и говорит. — Где Джисон? Кун мимолётно улыбается краешком губ, цокает языком о нёбо и складывает руки на груди. — Ты пришел ко мне ради этого? Ради кого этого, думает Ченлэ. Или чего? Ладони сжимаются в кулаки на автомате и желание ударить чем-нибудь гребанного метадонщика возрастает в разы. Вместо этого Ченлэ распадается на атомы, его затапливает непринужденность и лёгкость во взгляде напротив. Рот закрывается на замок, язык прикусывается до крови — сказать нечего. В груди трепещет: сердце бьётся настолько сильно, что к горлу поступает тошнота, а виски пронзает боль. И черным по белому, истертой лентой в голове "не-на-ви-жу, сдохни тварь, сдох-ни". Бом-бом — горячей кровью по шейным жилам — и вдох-выдох. — А ты хочешь, чтобы первым делом я набил тебе ебальник? Надломленно. Хватит. Сил нет. Пролистайте, пожалуйста, назад, когда в сказочке всё было хорошо. Просто прекратите всё это издевательство и оставьте в покое. И так дышать больно. Задыхаясь, погружая ориентир в мутное облако, Ченлэ не замечает, как быстро подходит Кун, как сжимает кисть на руке и захлопывает дверь за спиной, дёргает вперёд, а затем со всей доброй душой — боже, никогда больно так не было — лопатками в стену. — Не порти мне настроение. Ченлэ смотрит на напряжённые мышцы лица, на тяжело дрогнувший кадык из-за сухости во рту от только что выкуренного, смердящего и противозаконного. И сдается. Опускает плечи, не смелясь смотреть на лицо. Пусть лучше бьет, чем заставит смотреть на себя, задумчивого и злого, с кучей всего невысказанного. Это, наверное, самое обидное. Ченлэ закусывает губу, до крови впиваясь в мясо. И правда обидно, когда твоих друзей забирают без предупреждения, никаких тебе "мы, если что, подсадим их на алкоголь" и "они вообще забудут, как их мам зовут". Друзья найдут увлечения получше инфантильного досуга с Ченлэ. Опамятовшись Ченлэ вскидывает чужие руки со своих плеч, гневно вскрикивая. — Не трогай меня! Я что, блять, лезу к тебе? Просто дай мне спокойно забрать своих друзей и уйти. Кун смеётся. Он совсем, похоже, сумасшедший, пробегается пальцами по пробору волос, зачесывая каштановые пряди назад, и впивается взглядом хорошенького старшего брата. Если бы был таковым, то, наверное, и бить причины не было. — Ну забирай, — так легко и безразлично. Ченлэ понимает, что сегодня вряд ли получится. Разбитых не соберешь. Трудновато будет развести всех сейчас по домам, обязательно куда-нибудь угребут, в полицейский участок точно. А, самое главное, что родители скажут? Спасти бы хотя бы одного от всего. — Я заберу Джисона, — твердо говорит Ченлэ и мысленно обещает себе, что так же поступит с остальными. И все будет нормально. Друзья вернутся к прежней жизни, перестанут прогуливать пары, у них наладятся отношения с семьёй, а вместе они, как и прежде, будут весело проводить время. И никакого алкоголя (разве только трехпроцентное пиво), курения и наркотиков. А пока Кун сжимает кисть Ченлэ так сильно, что в уголках глаз накапливаются режущие слезы. Но дальше ещё больнее. — Флаг тебе в руки. Только поторопись, а то Тэён разложит его прямо на твоих глазах и будет выбивать из него писклявые стоны. И Кун резко отпускает кисть из зажатых пальцев, а Ченлэ задыхается. Смотрит стеклянными глазами на руку с лиловыми полосатыми следами, чувствуя, как страх слепляет лёгкие. Раз-два..— Ченлэ даёт себе только десять секунд. За это время он запоминает каждую деталь на лице Куна. Обводит маленькие шрамы в области бакенбард, черную точку под бровью. Только сейчас замечает небольшой, обезболивающий пластырь на лбу у виска, скрытый челкой — опять надышался токсинов до ломоты в черепе. А потом срывается. Хлопает дверью и слышит только оглушающий гул по сторонам. Словно всё позади расплавляется, кислотной кашей перемешивается. И все запахи и цвета через поры впитываются, вызывая раздражение. Ченлэ с себя кожу снять хочет. Он до красных следов продавливает пластинами ногтей ладони и, как на сушу выныривает, хватает ртом воздух, скорым шагом заходя в зал. Там всё та же картина, только теперь колонки вырубили, Ренджун громко целуется с Джемином, еле удерживая голову на плечах, пока Джено курит на балконе, развернувшись к ним спиной. У самого Ченлэ уже кружится голова и он чуть не падает на колени, когда на трясущихся ногах подходит к комнате. Потными пальцами он скользит по серебряной ручке и, не задумываясь, отворяет дверь наполовину, дрожа от звона в голове. Всё происходит быстро. До Ченлэ доходит медленно. Джисон перед ним сидит на коленях Тэена со спущенными джинсами. Ченлэ до боли в сердце впивается в худые лопатки, исчезающие под контуром большой футболки, когда спина прогибается. А затем перепонки прорезают громкие выдохи. Ченлэ звереет не на шутку. Но вместо того, чтобы набежать на Тэена, схватив в охапку лучшего друга, он просто стоит на месте и не может поверить в происходящее. "Это не Джисон-Это не Джисон-Это не Джисон-Это не Джисон" — голова заполняется жидким азотом. Это не Джисон – мальчик с обгоревшим носом, худыми коленками и робким взглядом. Не Джисон, который всегда лишь хлопал ресницами, когда его распрашивали о девушках. Джисон чист, как типографский лист, и даже не целовался ни разу. Не целовал- Будто смола, тёмно-зеленая и жидкая, в монохроме дребезжит и Ченлэ в этих глазных сумерках ничего не видит. Ему закладывает уши. Он только эхом слышит, как кричит и задыхается. Как оборвано тянет за локоть Джисона и бьёт кулаком Тэену в ключичную кость. Ещё потрясывает жутко, а потом ноги подгибаются и снизу вверх Ченлэ видит сквозь длинную черную челку лицо Тэена. Слишком быстро и слишком больно он приземляется спиной. Старший коршуном нависает и готовится напасть, занося ногу для удара. Джисон, так и не успев застегнуть молнию на ширинке, держит старшего за колени, обвив своими худыми руками, и просит "Не надо-не надо-не надо" своим слабым мальчишеским голоском. Только пьяного Тэёна это распаляет ещё больше и он каким-то образом успевает в одну секунду отбросить Джисона. Тот валится боком на пол, приложив ладонь в область ребер, и Ченлэ мимолётно думает, зачем мелкий связался с этим дьяволом, который старше его на шесть лет. Тэён чудовищнейший человек, пользуется своим положением и возрастом, злорадствуя, когда именуемые им собачьи хвосты – Юно, Кун и Джонни выполняют все попечения. "Урод" так и не не слетает с языка, заполняя полость рта ядовитой желчью. Ченлэ не успевает. Он кашляет, проморгавшись от пелены, режущей глаза, словно от осколков. Или это его только что нехило приложили ударом от ноги? Он слышит шелест белой россыпи звёзд вперемешку с голосом Тэена и криком Джисона, топот где-то у себя за головой, или над — так сложно разобрать. В голове звенит от боли такой простой, физической. И только "Сука" над ухом отрезвляюще и сухо, а потом темнота... ...в ней шаги. Шум. Шорох. В этом безобразном, теплом и свободном пространстве Ченлэ чувствует вибрации под ногами, запах пыли, и от начала до конца прибывания в непомерной черной дыре прикосновения, на которые тело отзывается, как пластилин. Вяжущая ирга во рту до тошноты, ломота под ребрами и прохлада в висках. Так противно, что слабый разум подаёт сигналы. Раз — ухание, два — щелчок. Как отсюда выбираться? У Ченлэ кружится голова и приходит он в себя только тогда, когда пытается раскрыть глаза. Но тщетно. Ресницам что-то мешает и зрачки распознают тёмно-синию рябь. А ещё что-то шершавое на губах и трение, как от наждачки, по обеим щекам. Да и вообще по всему лицу. Ченлэ слегка встряхивает всем телом и он, наконец, собравшись с мыслями, разжимает и сжимает болтающуюся в воздухе ладонь. Напрягшись он еле поворачивает голову. Различает чьё-то слабое дыхание в волосах и ощутимую свободу тела. Распахивает в испуге глаза, с секунду фокусируясь на каше из пятен. Как мозаика, картинка собирается в одно единое целое и Ченлэ отказывается верить в увиденное перед собой. Щурясь, он вглядывается в лицо Куна. Нет, это правда настоящее лицо, поэтому силы остаётся только на жужжащий скрежет слов через зубы "Почему-почему-почему". Взгляд медленно плывет по лицу старшего, затем по шее и плечам, на которых минутой назад покоилась голова. Ченлэ тихо скулит, почти бесшумно. Отчаянно смотрит на джинсовку Куна, в которую, по всей видимости, он утыкался лицом. Так словно шейные позвонки — заржавевший металл, голова поворачивается и Ченлэ роняет вздох, осознавая, что он у старшего на руках. / Цянь нестерпимо курит. Втягивает щеки до черных дыр, отражая в придорожной темноте красный, пламенный глаз на кончике опаленной сигареты. Прерывисто выдыхает. Сквозь едкий белый дым пронзительно смотрит, прожигая на лице Ченлэ понятную только ему точку. Впоследствии чего младший хмурится от ломоты в лобной доли черепа и раздражённо шаркает ногой по засоренному асфальту. Гнетуще. В животе до сих пор неприятно скручивает, но Ченлэ не подает виду, только глотает липкое железо и ощущает...что он там ощущает? Брожение органов, гниющих внутри за клеткой ребер и удушающие слёзы, которые совсем не идут. Длинным рукавом он стирает с лица невидимую грязь, с щёк и носа, а потом, шмыгнув, заглядывает в саму преисподнюю в зрачках напротив, что выходит с первого раза. Кун смотрит в ответ так, будто на лице его манускрипт никем не разгаданный и только Ченлэ подвластна эта разгадка. Нет. Ещё несколько клубов дыма выходят наружу, словно из кожи, и Кун топчет окурок рядом с пустой канистрой бензина. Как никак они стоят прямо на парковке и Ченлэ совсем безразлично, если с ним что-нибудь случится. Пусть хоть машина-призрак переезжает. Кишки наружу — боль долой. Итак горит всё тело, словно ни раз колёса полосовали; так страшно смотреть, что под одеждой. Но Кун зрячий подонок. Он криво ухмыляется и задевает плечом, когда подходит близко. — Мотыльку чуть не оборвали крылышки. Щурит глаза и следом: "В больницу пойдем?" Звучит настораживающе. Ченлэ шепчет: "Пошёл к черту" – и сразу же жалеет, морщась, когда Кун тянет за локоть, сдавив мышцы руки до ноющей боли. Умолкает (и умолкает внутри). Кун не ведёт в больницу. Но несколько пройденных переулков выводят их к аптеке на углу кирпичного дома. За всё это время Ченлэ старательно запечатывает свои мысли о Джисоне. И в том, что его друг в порядке, он почему-то уверен. В нос ударяет запах медикаментов, можжевельника и горчицы. Ченлэ скрывается за спиной Куна и искренне не понимает: зачем. Зачем и почему Кун покупает обезболивающее. Зачем и почему расплачивается своей наличкой. Зачем и почему отдаёт это всё ему в руки. А затем они выходят на улицу, Кун что-то быстро говорит про ночной транспорт, так же быстро прикуривает, а потом уходит. В обратном направлении и в поглощающем мраке. С минуту Ченлэ смотрит вслед студенистыми глазами, в темень, превратившую нечёткий силуэт старшего во прах. А затем глотает воздух ртом, как умалишённый, заглядывая в аптечный пакет. "Зачем-почему, зачем-почему, зачем-почему, зачем-.." Ченлэ корчится от непонимания. Не успевший выплеснуть весь ушат ненависти, он сгибается пополам. Ему болит. И желчь вперемешку с кровью харкать просится. Только лёгкие не позволяют. Как крылья бабочки они складываются вместе, — ни продохнуть, ни выдохнуть, — замирают. На рифленых подушечках пальцев Ченлэ замечает подсохшую пыль от кровавой корки, когда просовывает руку под толстовку и ощупывает участки кожи, когда-то нежной, детской, сейчас — украшенной следами от побоев. Заглядывать под толстовку до сих пор не хочется. Хочется по взмаху волшебной палочки, – господи, да по взмаху хоть чего-нибудь – вернуться назад. Домой. Но сначала нужно заново научиться дышать. Индевеющими руками он достает лекарство. Всё равно какое (в конце концов, оно не должно убить). Выдавливает две продолговатые пилюли и проглатывает, сдирая стенки горла к чертям, игнорируя любезно купленную старшим воду без газа. Вдох полной грудью даётся непосильным трудом, но Ченлэ справляется. Доходит до ближайшей остановки почти без передышки и добирается до своего дома. Судя по не освещенным улицам и выключенным фонарям давно за полночь. Определить время без утерянного телефона невозможно. Ченлэ и не думает. Стоя у квартирной двери, он не решается достать связку ключей. Бояться нечего, родители уехали в отпуск (Болгария или Румыния, они выбирали что-то между, неизвестно зачем, ведь это обе скучные страны) и оставили дом на попечение не существующим грызунам и Ченлэ. Ченлэ ведь тоже вредитель — живучий, канализационный таракан, которого сколько не дави, он и без бошки проживет. Критин. Узник всяческого дерьма. И неудачник, точно. С помутневшим от усталости рассудком Ченлэ валится на кровать, не переодевшись в домашнюю одежду. Чувствуя под закрытыми глазами катающиеся цветные шарниры и падающие, как кометы, иглы, он пытается не думать. Но получается не. Заново. Ченлэ листает, как фотоплёнку, пережитые моменты в секундах, минутах, часах и потихоньку сходит с ума. А ведь хотелось как лучше. Хотелось набить морду кодеиновому старшекурснику и забрать Хэчана, Марка, Джисона, Джено, Ренджуна, Джемина — Хэчана, Марка, Джисона, Джено, Ренджуна, Джемина, — Хэч.. Ченлэ не замечает, как начинает плакать, тихо так, со скрипучим скулежем. Сипло и почти неслышно. Он смотрит на фотографию в рамке, стоящую на подставке у кровати и замирает со звёздами в глазах. Чеджудо, 2014 год, и вместе с друзьями Ченлэ стоит в окружении природы и разбитой архитектуры. Когда-то всё было хорошо. Ченлэ позволят себе перевернуть рамку с фотографией вниз. Теперь его друзья прозябают в окружении Куна, который, в свою очередь, уберёг Ченлэ от страшных рук Тэена. И это совсем не совпадает с логичностью обстоятельств. Кун вызывает когнитивный диссонанс, бурю, ураган, и от этого Ченлэ не по себе. / Ранее утро зарождает новое дыхание. Ченлэ вырывается из пучины серого сна, вздрагивая всем телом. Он слышит грохот в прихожей и от этого в голове появляется шум. Кто-то, судя по звукам, пытается проломить дверь. Ченлэ встаёт с постели через силу, глотая ноющую боль. Он боится дотронуться до ребер, вдруг кости торчат, как шпажки, из кожи – это же страшно. Поэтому он медленно доходит до двери. Приходит Джено. Стоит на пороге с свекольными засосами на шее и улыбается, чертёнок, до полумесяцев в глазах. Ченлэ не успевает удивиться и только открывает-закрывает рот. — Ты кое-что забыл.. – Джено тянется в карман голубой джинсовки, что-то шебурча при этом, –..а Марк, сам знаешь, они с Хэчаном.. Ченлэ ничего не знает. И ничего не понимает. Только благодаря терпимости он невозмутимо кивает и принимает в свою ладонь потерянный со вчера телефон, делая вид, что ровным счётом ничего не происходит. Как-то так получается, что он позволят Джено перешагнуть порог своей квартиры, и, когда он вдыхает еле уловимый шлейф запаха алкоголя и сигарет, чувствует не то оцепенение, не то страх (или даже страхи, все, воплотившиеся одновременно). Всё давно не так, как было раньше. И то, что Джено — тот самый Джено, коллекционирующий комиксы с Marvel, повсюду таскающий с собой тамагочи, готовый умереть за теплое молоко и овсяное печенье, — пьет на его кухне чай без сахара, тоже многое значит. Ченлэ безнадежно вздыхает, сканируя глазами чужое лицо. Джено сидит на расстоянии вытянутой руки напротив, часто потирает виски от похмелья и сводит брови вместе, обжигая язык горячим чаем. От одного только вида у Ченлэ клокочет злость, поэтому он не выдерживает. — Ну и кто тебя заставил принести мне телефон? В крови бурлит от желания найти ответы на все свои вопросы. Мысленно Ченлэ протирает во лбу Джено дыру. "Что происходит? Где сейчас ребята?" и наконец "Почему пришел ты, а не Джисон?" Но Ченлэ просто не может себе позволить это озвучить. — Так вышло, — Джено задерживает ответ паузой, сжевывая уголок губ. Вздыхает, а потом вовсе замолкает, оглаживая большим пальцем ручку на кружке. Казалось, вызванные слова подавили бы надежду на что-то хорошее, да только одно молчание всё усугубило, и Ченлэ медленно прикрыл глаза. Под ребрами по-прежнему ныло, не так, конечно, как вчера, но это ничего не меняло. И выбросить воспоминания из головы было просто невозможно. Только в блеске глаз напротив плескалась еле заметная тревога. — Прости, — Джено первый не выдержал на себе взгляда и затянувшуюся тишину. "Тебе незачем извиняться" думается Ченлэ: "Это ведь не ты одними лишь пинками чуть меня не прикончил". Ченлэ потирает кожу живота через одежду, сжимая губы. — Сильно болит? — спрашивает Джено и Ченлэ видит, как тот колеблется, чтобы неуверенно продолжить, — Тэён совсем ничего не соображает, когда выпьет, так что.. — Мне всё равно, — ядовито выплёвывает Ченлэ, не сдержавшись. — Разбирайтесь сами, мне нет до этого дела. Я, хах, — захлебываясь словами, — Просто хотел набить ебальник Куну, но что-то пошло не так. (Джено тут же улыбнулся так, как если бы имел все шансы знать правду на этот счёт, и опустил взгляд на стол). — Действительно, что-то пошло не так. За тебя Кун набил ебальник Тэёну. И Джено ушел, одним глотком допив холодный чай, оставляя Ченлэ в охровой сырости, пробивающейся сквозь окно багровыми лучами солнца и накрапывающим дождем. С замершим выражением лица Ченлэ сидел ещё какое-то время, чувствуя потоки ветра на спине из-за оконного сквозняка и камень в сердце непонятно из-за чего. Оставаться наедине с самим собой было неуютно, серо и, главное, одиноко. Тоскливо – куда бы ещё не шло, а вот одиноко... Желая избавиться от боли, хотя бы физической, Ченлэ вернулся в комнату, найдя глазами пакет с лекарствами, купленными старшим, взял чистую одежду и направился ванную. Отражение в зеркале поначалу обрадовало: лицо было целым и невидимым, без единой на то царапинки или синяка. Но когда очередь дошла до нижней части тела, Ченлэ измученно прошипел, мужественно терпя боль и снимая толстовку. Медленно открывая глаза, он увидел несколько стёртых участков кожи, словно от наждачки, и буро-фиолетовые синяки, больше похожие на гематомы, выше тазобедренных костей. Чуть не отбили почки, ну и ладно. Сдерживая панику вперемешку со злостью, Ченлэ попытался выровнять сбившееся дыхание и стерпеть резь в глазах. Как это был неприятно — видеть на себе уродство, причиненное от чужой ладони. И как это было странно быть защищённым от руки того, кого так хотелось увековечить. Мысли о Куне буквально затопили голову. Сотни голосов, сотни механических движений, сотни звуков проносились в черепной коробке, отзываясь звоном в ушах. Ченлэ не мог поверить, что Кун — господи, да это даже звучит так нелепо, — заступился за него. Нет, так бывает только во снах. Нет, Кун просто не хотел, чтобы чей-то труп появился в его квартире. И, наверное, за это ему нужно отдать честь. Ченлэ окунается по макушку в ледяную воду, залитую до краев в раковине, с желанием утопиться. Не получается. / Джисон стоит на серо-желтом перекрестке один как перст, не совсем уверенный, не совсем свой, безучастный, сквозной. Как осиновый лист, дрожит всем телом, по привычке запихнув руки в карманы по самые локти и сгорбив спину. Весь из себя жалкий ягненок с трясущимися от утреннего холода коленями и поджатыми губами. Смотришь на Джисона — безразмерная футболка, порванные джинсы, похоже, везде и протёртые носки сникерсов — и сердце сжимается. У Ченлэ не без исключения. Ченлэ переходит дорогу на жёлтый свет твердой походкой и, сжав пальцами рукава худи, смотрит куда-то в солнечное сплетение друга, такое жаркое, словно там за решеткой бьётся что-то живое, например, пестрокрылый красный кардинал. Кардинал, который просится наружу. Ченлэ останавливается лишь тогда, когда чуть ли не сбивает мыском кед сникерсы Джисона и предстает перед ним с самым мятежным что ни на есть видом. Джисон оступается. Шмыгает носом, готовый сдаться в пепельные слезы, сухие, еле выпрошенные. Он просто говорит. — Я чуть не сдох. Но не говорит из-за чего. Наверное, стоял долго на холоде, продрог, вот и зудит всё, что в голову лезет. Ченлэ шагает в ногу Джисону и ему безразлично. В смысле пока что не до этого: руки щиплет от весеннего мороза и горят мочки ушей. Так противно, что скоблит в трахее от судороги. Они быстро добираются до кофейни, лениво рассматривают меню и совсем-совсем не смотрят друг на друга, пока Ченлэ случайно не роняет подставку для салфеток на пол и Джисон тянется за ней. — Ты такой неуклюжий. — Кто бы говорил, мелкий. — Просто молчи. Почти как в старые времена. Джисон шипит, морщит нос, а Ченлэ гадко улыбается уголком губ, щурит глаза. Но всё равно не так, как раньше. И такая абсурдная схожесть отзывается в памяти Ченлэ минувшим временем.       . flashback — Вообще-то, я собирался с тобой серьезно поговорить, — они пьют разные латте в стаканчиках, — потому что я уже...я... Джисон.. Джисон перестает мять салфетку в руках, продырявленную и измученную. — Я так хочу повернуть время вспять. Орехового оттенка глаза отрываются от покрытия стола, губы роняют усталый выдох. — Ты так и не понял, что сейчас всё обстоит именно так, как и должно быть? — Джисон откровенно закипает, впиваясь отчаянным взглядом в сломанную в недоумении складку на переносице. — Нет, я не понял. И не хочу понимать. Ни ваших друзей, ни ваших противозаконных игр, ни пьяных посиделок, ни вирта, ни этой сраной гомоебли Джемина со всеми. Ты видел его?! Кем... каким он стал? Ренджуна! Вы втянули в это даже Ренджуна! У него мать инвалидка, т-ты! Вы чокнутые придурки! — взорвавшись Ченлэ нависнул над столом, приблизившись к лицу Джисона и сжав кулаки, — Вы похерили друг друга. Мы. И вы думаете, это нормально? Джисон стиснул челюсть, медленно скрипя стулом, встал, возвышаясь над Ченлэ и чувствуя холодные разряды электрического тока, гуляющего по коже, презрительно проговорил. — Ты. Ты тот, кто обещал всегда быть на нашей стороне, но тот, кто не пал вместе с нами. Но теперь ты хочешь то, что желаешь лишь сам. Такого не будет. Всплеснув руками, Джисон достал из кармана джинс не разменную купюру и, бросив её на стол, направился прямо к выходу из кафе. Медленно проморгавшись, Ченлэ пришел в себя, фокусируясь на отшлифованном деревянном покрытии стола. Несколько раз судорожно выдохнул и наконец взял в руки меню. Пить не хотелось, есть — аналогично, как и жить. Хотелось — в сотый раз — разобраться в жизни. Джисон смотрел нервно, так, как если бы чувствовал вину, но не хотел её признавать. Впрочем, виноваты были все, в особенности Ченлэ с характером матери Терезы и Тэён с характером...ублюдка. — Ну и ты и дел вчера наворотил, кстати, — голос Джисона особо не изменился, как будто всё это время он без остановки говорил и сейчас пришел к неутешительному выводу. По крайней мере это заставило Ченлэ напрячься. — Если это касается вашей тусовки, то можешь даже не продолжать, — Ченлэ поморщился. — Хён, отойдешь сейчас в сторонку, пока сам не почувствуешь запах венков? — Джисон заломил брови, сжав пальцами острый угол стола и губы. — А на что ты мне намекаешь? Я в чем-то виноват? Я вроде бы вчера тебя спас, а ты так этого и не понял. Сдавшись и перекатив желваки скул, Джисон потупил взгляд. — Ты просто ничего не знаешь. Ты уперся в один угол и долбишься в него одним единственным бараньим рогом. — Да? Ну так расскажи мне! Расскажи мне всё в последний раз и проваливай. Ченлэ сжал кулаки в безнадежности. Ещё ночью он решил, что нужно придумать как и с чем жить дальше, потому что существовать с такой дырой в груди просто невыносимо — трепать нервы и переживать за тех людей, которые тебя ни с чем не ставят. — Не знаю, радоваться ты будешь или нет, но Кун вчера Тэёну щитовидный хрящ чуть не снёс. И сегодня ночью намечается стрела. Тэён просто так ничего не забывает. Обомлевши Ченлэ замер с широко распахнутыми глазами. Клубок мыслей в его голове запутался ещё больше и завязался в тройной узелок. С чего бы Куну вступать в драку с Тэёном? Почему он пошел с кулаками на лидера, когда должен был запинать Ченлэ до полусмерти? Зачем Кун помог ему тогда? И в каком состоянии сейчас старший? — Ты подожди, — выставил ладонь вперед Джисон, смотря на Ченлэ, готового сорваться с места, — Что бы ты там не думал, сегодня я буду за спиной Тэёна. Сегодня, завтра и навсегда. Стылыми глазами Джисон пронзил окаменевшее лицо Ченлэ, но поспешно отвел взгляд. Что-то хрупкое треснуло в груди и в этот раз оказалась дружба. — Ты всё равно давно мечтал Куна на тот свет отправить, — Джисон остановился возле Ченлэ, сверху вниз прожигая яхнувшие в стол плечи и положил ладонь у чужой шеи, — Так вот, мечты сбываются. Лавинной массой виски прожег жар, когда Ченлэ прикоснулся к своим горящим щекам. Джисон быстро исчез из поля зрения, словно растворившись в воздухе, поэтому Ченлэ позволил себе выдохнуть. Он не сразу заметил свои дрожащие ладони, дрожащее дыхание и такие же дрожащие, сузившиеся зрачки. Злость клокотала, бурлила в крови, пузырясь в шатких венах. Руки сами потянулись к телефону, пальцы заторопились в поске номеров. И Ченлэ нашел то, что неосознанно искал. В непрочитанных сообщениях светился один неизвестный номер. Не задумываясь, Ченлэ открыл окно с новым диалогом.       Позвони, как узнаешь обо всём. А ты узнаешь.

+82 3 *** ****

На выходе из кофейни Ченлэ выжал ледяными пальцами на смартфоне номер неизвестного и в нетерпении крепко прислонил динамик к уху. В сердце екало так сильно, что кишки сворачивались в узелок. / Джисон не помнит, когда крепкий стержень дружбы с Ченлэ стал лопаться под напором тяжести. Возможно тогда, когда появился Тэён, то есть тогда, когда Джисон влюбился в него. Как в девушку, так же сильно и безмятежно, так же просто, так же, как любой другой влюбился бы в Тэёна или в любого другого человека. Всё началось с пролитого на рубашку кофе, слишком кинематографично, и тем продолжилось. Постепенно Джисон стал появляться в квартире Тэёна и там же стал проливать — только уже не кофе —свои слезы. От накура, от первого в жизни (и первого с Тэеном) поцелуя, от таблетки, от оргазма, потом опять от таблетки но теперь от боли в голове. Всё закрутилось-завертелось по-естественному и правильно. Но стремительно быстро рушилась грань дружбы с Ченлэ. Пока Джисон думал, что поступал так, как нужно, пропадая в тусовке Тэена, у Ченлэ созревал плод непонимания и разочарования в груди. Он оставался один даже в окружении Хэчана, Джемина, Ренджуна и Джено, но даже они медленно, но верно ушли. / Разбитый в дребезги Ченлэ опер холодным, вспотевшим лбом дверной косяк и выдохнул с дрожащими перебоями голоса в глотке. Сосредоточив взгляд на полу, столь знакомом, он не мог поднять глаза вверх. Ченлэ чувствовал себя безнадёжно, как никогда прежде – осознание того, что он пришёл по зову Куна в его квартиру медленной капелью ухало и бахало на затворках мозга. Мерзко и тихо. Глухо. Кун себе под нос пересчитывал препараты на полке и что-то искал в куче пластиковых баночек и блистерных упаковках. — Серлифт, рексетин, глазные капли от кератита, пустой блистер от афобазола, ципрамил, пакетик гашиша, грандаксин, витабакт, ингаляционный пульмикорт, одна противоаллергенная упаковка эриуса, метамизол натрия, ещё обезбол, ещё...Блять, где... Ченлэ гулко сглатывал, нерешительно смотря на бледный профиль старшего с чернотой под глазами и пластырями на обеих щеках. —... сука, да с чего мне жижу делать? Мм-х, – не обратив ни единого внимание на Ченлэ, Кун раздражённо сдавил пальцами виски от боли в голове, делая вид, что он вовсе не замечает растерянный взгляд сбоку. — Да, черт возьми! — потянувшись в самую даль полки Кун счастливо достал несколько потрепанную упаковку с феназепамом. Ченлэ еле заметно вздрогнул и повёл плечами от судороги. — Будем из тебя делать кайфолома? — старший гадко улыбнулся, моманив упаковкой транквилизаторов и кивнул в сторону своей спальни. Ченлэ только предстояло узнать для (ради) чего (кого) .