Желанная

Диковинные красные сапожки и нарядный сарафан, снятые, вероятно, с убитой боярыни, а, может, и княжны, не прильщали Опалёниху. После простых домотканных рубах и лыковых лаптей одеяния, в которые вырядил её этот одноглазый мунгал, казались женщине слишком тяжёлыми от украшений, какими-то непутными. Рукава не закатать, подол не заколоть, во двор в таком одеянии не выйти... Морока одна! Женщина шутливо прибочинилась и проплыла по комнате, как раньше бывало в девичьем хороводе, под приглушённый смех Вешнянки. Ишь что леший удумал! Бабу в княжеские одежды рядить. Она прошлась по комнатке, неотрывно глядя с вызовом в чёрное око своего пленителя. Возле печи она остановилась. - Посмеялись и полно будет. Пора блины стряпать! - Опалёниха уже собралась скинуть нарядный сарафан, как Субэдэй замахал руками. - Угга! Нет! Тибе! Слышь ты! Тибе... - Спасибо, батюшка, за щедрость, да только в таком наряде теста не замесить, - женщина склонила голову, а затем хитро прищурив глаза, посмотрела на грозного полководца, что сидел сгорбившись на лавке перед разбросанными по полу награбленными богатствами и разноцветными тряпками. Субэдэй понял её по-своему и снова склонился над ворохом одежд. Не теряя времени Опалёниха скинула сарафан и чуднЫе сапожки и принялась вместе с Вешнянкой раскатывать тесто. Полководец перебирал диковинное тряпьё и украшения, бросая иногда взгляд на пленницу. Высокая, крепкая, с пышной грудью и сильными руками она была не похожа на жён коназей, полных и разряженных. Перед Субэдэем стояла статная урусутка в полном расцвете, привычная к труду, дерзкая и смелая, дикая, как лесная кошка. Никто ещё не смел перечить верному псу Повелителя Вселенной, не перед кем он не терялся и не сдавал позиции. Однако эта урусутка была иной. Он желал её, и не для того, чтобы раз лишь потешиться женским телом. Субэдей хотел привезти её с собой, в монгольские степи, чтобы она и дальше пекла ему блины, кидала на него хитрый взгляд из-под тёмных бровей, рассказывала урусутские сказки и пела. Она родила бы ему сыновей-багатуров, а он бы кидал к её ногам все богатства покорённых им народов. Такие чувства Субэдэй испытывал лишь однажды, в молодости, поэтому старого полководца настораживал этот трепет, и он гнал его от себя прочь. Но как же хороша была урусутка в княжеском халате. Как назвал это толмач? "Сарахьян"? Он найдёт ей сотни разных сарахьянов, чтобы выбрала тот, что приглянется больше. Привезёт из Ростова и Новгорода каменья и жемчуга, одарит словно ханшу. Нет! Она затмит собой всех ханш, но только Субэдей сможет видеть эти прекрасные сильные плечи, этот крепкий стан, брать в свои ладони эти грубые бледные руки, одарить каждый палец перстнем, закутывать в шелка и меха. Изба наполнилась запахом жареного. - Готово, батюшка! Отведать просим. - Перед полководцем поставили блюдо с горкой блинов. Субэдэй склонился над кушаньем и старательно обнюхал. Вешнянка прыснула в кулак от этого действа, и глаз мунгала метнулся к женщинам. Девушка тут же поступила глаза, а потом и вовсе отвернулась. Глаз встретился со светлыми ехидными глазами Опалёнихи. - Кушай, батюшка, пока с печи только. Монгол не знал этого странного северного языка, но, как ведомый, схватил рукой горячий блин и принялся жевать. Околдовала его эта урусутка, колдовством своим приворожила, ничем не объяснить эту тягу, эту собачью покорность. Ночь опустилась на крыши изб, когда неожиданно раздались крики. Субэдэй не спал и, заслышав шум, выскочил в сени. Толмач заикаясь кричал что-то о урусутских воинах и засаде, но полководец уже не слышал его. Конь, перепуганный суматохой, стал покорным под твёрдой рукой монгола и понёс хозяина по улице, мимо полыхающий изб и мечущихся людей. Нападавших было немного, но бились те отчаянно и яростно, так, что на каждого убитого уруса приходилось три монгола. Но сколь бы сильными не были воины, их была лишь горстка в море неприятельском. Избы на окраине вспыхивали одна за другой, внося в монгольские ряды путаницу и неразбериху. Опалёниха разбудила Вешнянку, как только поняла, что твориться. Около самой избы мелькали в темноте человеческие тени и слышались крики и ругань. Женщины оделись и выскочили из избы. Вынырнув за изгородь, Опалёниха указала рукой на лес, виднеющийся в дали. - Туда бежать надо, авось не хватятся в скором времени. Я другой дорогой пойду, Бог видит, свидимся ещё. Маленькая и проворная Вешнянка бросилась в сторону леса, и её фигура исчезла между утопающими во тьме стволами деревьев. Опалёниха обернулась на шум баталии. Среди прочих воинов громадной горой возвышался всадник на широком грузном коне. Казалось, что единственный глаз его смотрит в глаза женщины и что не сбежать ей больше от этого взгляда. Как пугливая лань она замерла у изгороди, не в силах сдвинутся с места. Нужно было бежать, но страшно становилось от мысли, что эта громадная гора настигнет её и ударит со всей силой. Опалёниха осела и поползла вдоль изгороди, цепляясь руками за обледенелые прутья. Нужно только добраться до оврага. За ним лес, а в лесу ищи свищи, никто тропинки её не найдёт. Шум стихал, и нужно было торопиться. Околица, ещё одна изба, сломанная оградка, рассыпанная поленница. В ногах появились силы, и женщина бежала сломя голову к спасительному оврагу. Воздух пах гарью, дымом, кровью, лошадиным потом и сырым деревом, и этот запах гнал вперёд, наступал на пятки, рвал платок с головы. Перемахнув через очередную оградку , Опалёниха наконец увидела овраг. До него рукой подать, и она бежала что есть мочи к спасению, но странный звук заставил её обернуться. На неё нёсся черный жеребец с тёмной фигурой всадника на нём. Зарево догорающий изб отражалось в нагрудных пластинах, сбруе и потных лошадиных боках. Женщина замерла, как загнанная дичь перед стрелой охотника. Всадник остановил коня в нескольких шагах от неё и грузно спрыгнул на снег. - Куда? - полководец не подходил ближе. - Отпусти, батюшка! Сердце кровью обливается в неволе. Хочу... воротиться. Субэдэй не понимал её мольбы. Она стояла перед ним в потёртом полушубке, сбитом на бок льняном платке, раскрасневшимися щеками и широко распахнутыми испуганными светлыми глазами. Мужчина в два шага преодолел расстояние между ними. - Кюрюльтю... Опалёниха расправила плечи и с вызовом посмотрела в ужасающее око мунгала, но глаза всё ещё выдавали её страх. Что задумал этот варвар? - Кюрюльтю. - Монгольский полководец протянул вперёд рукавицы, которые Опалёниха окинула недоверчивым взглядом, но всё же взяла. На плечи урусутки легла накидка из соболя с мужского плеча. Субэдэй окинул её взглядом ещё раз, что-то решая про себя. Опалёниха уже готовилась повернуться и кинуться в сторону оврага, как монгол схватил её за руку и положил в холодную женскую ладонь тяжёлый перстень с красным камнем. - Кюрюльтю. - Субэдэй заглянул в ошарашенные светлые глаза, с грубой нежностью поправил платок на голове урусутки и отстранился. Он уже давно скрылся из виду, и звуки сражения начали стихать. Ночь, прозрачная и звёздная окутала избы, лес вокруг и овраг. Опалёниха шла по скрипучему снегу через чернеющие стволы деревьев и думала о доме. В кулаке она сжимала перстень с красным камнем.