the puppeteer

кровь толчками выходит из дыры, в которой крепко засела стрела; из горла рвутся хрипы, но не вылетают, прерываясь все той же алой жидкостью. больно. все тело парализовало, а сердце еле как стучит, изредка замедляясь. хоть бы осталось совсем немного. над головой кружат вороны, явно желающие растерзать тело до косточек и выжрать все, без остатка. хосок захлебывается собственной слюной, смешанной с кровью, не имея возможности перевернуться со спины на бок, и смеется: громко, надрывно, желая этим звуком спугнуть черных летающих монстров. он устал, задолбался и хочет подохнуть, но вот сожранным быть абсолютно не хочет. только, кто его спрашивать будет. самый крупный ворон громко гаркает и несется вниз, целясь своими когтями прямо в лицо, точно в окровавленный рот. *** ощущение жесткого матраца под спиной и мерзотный запах медикаментов чувствуются, как изощренная жестокая шутка, не имеющая хорошего конца. и хосок бы посмеялся, обязательно, не будь он главной жертвой сия безумия. смерть, думает он, такая хорошая шутница. ей бы в комики податься. где-то рядом, видимо, возится медсестра, тихо напевающая себе под нос колыбельную: тихую, ласковую, похожую на ту, что пели чону в детстве, когда он не мог уснуть из-за кошмаров. да только голос женщины совсем не подходит, напоминая больше скрипение старого дерева, нежели нежный голос из детства. все меняется, все стареет и хиреет, только хосоку все не дают умереть. печальная участь специальной игрушки самого известного кукловода в мире. чон выдыхает спертый воздух и открывает глаза, подмечая полутемное помещение и отвратительный белый потолок с трещинами. по нему даже тараканы не ползают, на которых можно было бы отвлечься. колыбельная прекращается, а женщина склоняется над парнем, загораживая едва хватаемое количество света, и следит своими острым взглядом. хосок смотрит ей прямо в узкие глаза и ухмыляется: там пляшут бесята и парень узнает в них своего кукловода. — если ты проснулся, то мог бы подать голос, — с фальшивой лаской скрипит женщина, обдавая зловонием гнилых зубов изо рта — ну и? что молчишь? хосок вздыхает, пытаясь игнорировать отвратительный запах, и закрывает глаза. ну ее, и так видятся каждую ночь. *** на смерть смотрят по-разному: с отчаянием, ужасом, счастьем. чон встречает ее взглядом полным усталости, вопросов и злой ухмылкой. а еще знанием того, что он просто кукла и ответов не получит никогда. карга в ответ лишь мило улыбается своим гадким и гнилым ртом, а потом предоставляет ему свежий кошмар, впоследствии оставляющий парочку новых шрамов. парень помимо игрушки еще и является неким холстом, на котором творит его 'любимый’ кукловод. такое себе времяпрепровождение, конечно. но не убивает, нет, зачем, это ведь слишком просто и скучно. чон смотрит вниз, видя там маленькие машины и размазанных точек-людей. этаж тридцатый? парень замечает позади себя какое-то мельтешение и оглядывается назад, видя человека, держащего в руках пистолет. хосок вздыхает и смеется. хоть бы какой-то сюжет придумала что ли, а то совсем сноровку растеряет. и шагает вперед, ощущая, как в полете все его органы превращаются во взбитое дерьмо. шрамов от пуль не останется, а если и повезет, то не останется и его самого. *** открывать глаза он не спешит, вновь ощущая жесткость матраца под спиной. осталось всего лишь пара глупых сантиметров и все могло закончиться. как бы не так. внутренние органы до сих пор ощущается взбитым дерьмом, а все тело пробивает крупной дрожью. под ухом продолжает кряхтеть свои колыбельные старая медсестра, но что-то меняется. странное ощущение присутствует в комнате и от него становится не по себе. приходится открыть глаза, и хосок удивляется. там, по грязно-белому треснутому потолку, бегают солнечные зайчики, изредка прячущиеся за тень колышущихся, от ветра из открытого окна, занавесок. на мгновение жалость от пробуждения пропадает и на смену ей приходит давно забытое чувство: ни старая медсестра, ни отвратительный потолок не портят появившегося щенячьего восторга при виде солнечных зайчат. — сейчас доктор придет, — оповещает парня женщина и, кровожадно ухмыльнувшись, уходит. хосок этого не замечает. *** доктор врывается резко и громко хлопает дверью из-за появившегося сквозняка. чон вздрагивает и переводит взгляд с потолка на мужчину, морщась при виде молодого лица и по-детски глупой усмешки. — здравствуйте, я- хосок тяжело вздыхает и закатывает глаза. ему как раз не хватало навязчивых идиотов. он с кряхтением поворачивается на бок, отмечая, как через бинты сразу просачивается кровь. фыркает, ведь докторишка начинает мельтешить и, кудахтая, возвращать его в обратное положение. паникует, будто не он продолбал половину своей жизни, сидя за медицинскими справочниками. дурак какой-то. чон прикрывает глаза и чувствует, что если бы стрела попала на пару миллиметров выше, то проткнула бы сердце. зайчики забываются, а потолок остается все таким же мерзким и треснутым. *** — объясните, что произошло? — доктор задает этот вопрос уже в пятый раз за последние десять минут. хосок мысленно усмехается и думает, что врач либо имеет стальные нервы, либо совсем дурак. — ваше молчание ничем мне не поможет, а в таком случае я не смогу помочь уже вам. — сны, — голос хрипит после нескольких суток молчания, а в горле дерет из-за сухости. воду ему никто так и не подает, пока он сам не начинает тянуться за ней. — что, простите? — сны, точнее кошмары. каждый новый калечит меня до полусмерти, но не убивает, — чон усмехается, видя полное замешательства лицо, и фыркает на явно видимые мыслительные процессы, а на следующее утро просыпается с почти вытекшим глазом после очередного кошмара и в новой палате. как оказалось позже, палате психбольницы. потолок здесь такой же мерзкий и треснутый. *** смерти боятся все, особенно те люди, которым есть что терять. чону плевать, терять ему особо-то и нечего, только вот она бесит его до жути. карга играется с ним, вертит, как хочет, а потом ухмыляется гнилыми зубами и шепчет: «мне скучно, а ты веселый». веселый, очень. психушка, если честно, ничем эдаким от обычной больницы не отличается. все те же грязно-белые потолки без тараканов, старые медсестры и доктора, в которых любит обряжаться кукловод, таблетки. бесящее снотворное, которое чон смывает в унитазе каждый раз. оно ни разу не помогает, лишь держит чуть подольше в кошмарах, причиняя больше боли, но так и не доходя до самого конца. бесполезное. прямо, как сам хосок. парень фыркает и выныривает из раздумий, видя в дверном проеме мальчишку в больничной пижаме. тот что-то говорит, да только хосок совсем не слушает - ему как-то все равно. больше волнует, как пацан смог проникнуть из своей палаты в его, если везде ходит кукловод со своими приспешниками. парень даже не успевает додумать свою мысль, когда ему по голове прилетает мягкой подушкой. та разрывается на тряпки от силы, и перья летят в стороны, оказываясь в разных частях палаты. и во рту у чона, и под больничной рубашкой, и, похоже, в ушах. — чт- — ты меня не слушал! господи, за что ты вредный-то такой? я вот даже пробрался к тебе, а никакого уважения, — мальчишка еще несколько мгновений лопочет ругательства и, надувшись, убирает перья с хосока. тот наблюдает ошарашенно пару минут, а потом чувствует желание засмеяться. истерично, надрывно, как в совсем недавнем сне, который и привел его сюда. засмеяться, чтобы спугнуть. чтобы не больно. и он делает это, а мальчишка спокойно смотрит на него и изрекает: — у тебя отвратный смех, но мне нравится, — говорит. — ты хосок, — говорит. — мои сны пытаются убить меня, — говорит. и садится на кровать, смотря пристально. *** — в своем кошмаре я тонул, понимаешь? — мальчишка, чимин, как оказалось позже, дожидается утвердительного кивка и продолжает, — я тогда проснулся, не знаю почему. захлебывался. — мне было страшно, — продолжает он и хосок понимает. все понимает. — ты когда-нибудь видел, как тонут люди? — видел. моего друга утопили в ванной. он захлебнулся, а потом стал синим, — чимин понятливо кивает и не говорит больше ничего, только выглядит каким-то бледным. голубоватым даже, совсем как тот мертвый друг. *** смерть совсем разленилась. хосок хмыкает и смотрит на какого-то стрёмного мужика, идущего прямо на него с мерзкой ухмылкой на губах. позади того стоит огромная ванна, наполненная доверху водой, и призывно сверкает. совсем разленилась. чужие кошмары ворует. чон закатывает глаза и срывается, пытаясь найти место, где можно спрятаться и отсидеться до конца этой пытки. вода в ванной оказывается ледяной. *** очухиваться на жестком матраце было все же приятнее, чем когда тебя держат по обе стороны за руки и куда-то тащат. однозначно, матрац лучше. хосок кашляет и видит над собой старого доктора с гнилой ухмылкой, который что-то вкрадчиво говорит. мелкий докторишка все же тоже был получше. парень закрывает глаза и пытается отдышаться. легкие жжет от оставшейся в них воды, а горло дерет, как после нескольких часов ора. надоело. *** — во сне меня проткнула стрела, — хосок смотрит чимину прямо в глаза, а тот лишь кивает. это впервые, когда чон ответил хоть что-то на всю болтовню мальчишки. — у тебя остался шрам? — да, вот, — и показывает. даже душой не кривит, расстегивает свою больничную рубашку и указывает на красный, почти свежий, рубец. чимин смотрит долго, а потом легко прикасается и, кажется, всхлипывает. чон игнорирует. *** кукловод пялится своими маленькими глазами с пляшущими в них бесятами и улыбается, а хосок впервые дрожит от страха перед ним. в эту ночь ему ничего не снится, но проснувшись, он ощущает леденящий животный страх, который не ощущал даже в самый первый свой кошмар. *** — что-то происходит. чимин вглядывается в чона и обиженно поджимает губы, ведь тот его перебил, но потом как-то сдувается и хмыкает. мальчишка выглядит совсем синим и плохим. — о чем ты? — мне не снилось ничего. — разве это не хорошо? — я не знаю, — хосок смотрит на бегающих солнечных зайчиков на потолке и не чувствует былого восторга, — я боюсь, чимин. — я тоже, но я с тобой. *** ноги уже давно сбиты в кровь, но парень продолжает бежать. непонятно от чего. он уже забыл, что там позади него, но ни на минуту не останавливается. страшно. жить. хочется. хосок запинывается обо что-то острое, оцарапывая ногу, и падает. пытается встать, но больная конечность даже пошевельнуться не дает. тихие рыдания сами вырываются изо рта, а мокрые глаза закрываются, принимая неизбежное. что-то острое проходится прямо по шее, давая почувствовать горячую кровь. *** хосока будто обливают ледяной водой и, вынырнув из кошмара, он начинает глотать спертый воздух. его придушивает какая-то удавка на шее, а давление на все тело только ухудшает положение. чон не может понять, где находится, пока не успокоившись, не замечает некоторые изменения в комнате. его упекли в комнату с мягкими стенами. надев при этом смирительную рубашку. холодный пот градом льется по всему телу, а парень оглядывается вокруг, пытаясь найти хоть что-то, помимо белого цвета и мягкой поверхности. голову кружит, воздуха не хватает из-за, по всей видимости, бинта на шее, на тело давит, а глаза слипаются. нельзя спать. где-то снаружи слышатся какие-то крики, в которых хосок узнает голос чимина. — нет. чон еле как встает; шатаясь и падая, бредет к, как он думает, дверям комнаты. — не надо! оставьте его! сонливость нагоняет и мозг постепенно отключается, кричать сил нет, поэтому остается только шептать. — пожалуйста, только не сковывайте его. хосок засыпает. *** однажды смерть шептала, что с ним весело, а ей скучно, но на самом деле, все было наоборот. кукловоду было смешно, а вот игрушка оказалась совсем унылой. безэмоциональной и совсем не боялась, поэтому забирать ее не было нужды, но кукла внезапно обрела эмоции. и смерть разулыбалась своим гнилым ртом.