Ориентация

— И в кого ты такой психованный? — Дазай запрыгивает на стул и скрестив руки над головой, потянулся, — Кто тебя за язык тянул? — А затем закинул ноги на барную стойку. Бармен в ответ на это перестал вытирать бокал и недовольно глянул на посетителя. Конечно, он знал его уже достаточно давно, но так и не осмелился сделать замечание. Чёрт знает, что у этого молодого мафиози в голове. Осаму заметил недовольный взгляд, но в ответ на это лишь хмыкнул и зевнул. В Люпине, куда он притащил Накахару было как всегда безлюдно. Лишь старый граммофон с джазовой музыкой нарушал эту гробовую тишину. Рыжий лишь тихо вздохнул и задумчиво оглянул стойку с алкоголем. После случившегося хотелось забыться, а не напиться. Только вступил в мафию, а уже накосячил по крупному. Теперь из—за него организация понесёт убытки. Для агнцев бесполезен, и для мафии тоже. Просто прекрасное положение вещей. Дазай перевёл скучающий взгляд на своего собеседника, сидящего по левый бок от него, который разглядывал бутылки с дорогим алкоголем. Был он, на удивление, тише мыши. Лицо не выражало толком никаких эмоций, кроме внутренней усталости. Зато теперь можно было любоваться милыми веснушками на носу и щеках. — Чу—я, — Осаму намеренно растягивает его имя, чтобы тот обратил внимание на юного мафиози и наконец хоть что—то сказал. Более того, вечно игнорировать суицидника всё равно не выйдет. Накахара переводит тяжёлый взгляд на напарника и еле заметно шевелит губами: — Что? Ясно было, что прозвучать должно было другое. Что угодно, только не «что». — Зачем ты нагрубил гостям из Америки, ты хоть знаешь последствия? — Дазай глядит на рыжего, словно пытает его взглядом. Глаза полны холода, подобно стали. Чуя не раз слышал, что из подземелья мафии либо возвращаются вперёд ногами либо… А второго варианта вообще не существовало. — Зачем после упрёка нагрубил Коё? Что тебе сделала сестрица? — Допрос взглядом всё ещё продолжается. Накахара сам себе даже ответить на вопрос не может, а тут ещё и Дазай соль на рану сыпет. У Дазая была одна херовая натура — задавать вопросы до заёба. Скажешь одно — спросит ещё. И эта свистопляска может длиться вечно. До тех пор, пока собеседник со психу не врежет ему в морду. — Просто я не смог терпеть такое отношение к Господину Огаю, — рыжий рефлекторно хватает бокал с виски, который подал бармен. Алкоголь тут же обжигает горло. Виски кажется слишком горьким напитком и гость от этого кашляет в кулак. Дазай же наоборот: Спокойно выпил пару стаканов за раз, да и ещё парочку просит. Бармен лишь довольно хмыкает и только успевает метнуться то к стеллажу, то к барной стойке. При всей сложившейся ситуации Чуя не хочет показывать свою слабину перед суицидником и просит ещё подлить горький виски, который обжигает стенки пищевода и заставляет неистово кашлять в кулак. — И всё—таки, — Дазай довольно облизывает обветрившиеся губы и игриво поглядывает в сторону Чуи, — Ты слишком грубый и резкий, не думаешь о последствиях и ляпаешь всякую херню не впопад. Ты не заметил, что даже Огай на тебя недовольно смотрел? Даже ему не по вкусу дерзость. А ещё, ты не понимаешь намёки, ни Мори, ни чьи, даже мои не видишь,  — На последней фразе взгляд суицидника стал какой—то печальный. — Ляпаю херню не в попад? — холодно переспросил Накахара, — Ты не видел, как эти снобы из высшего общества насмехались над нами?! Не видел, как они смотрели на меня?! Да им было даже плевать, что я — сосуд для Арахабаки, они то и дело пытались переманить Господина Огая на свою сторону и выкупить меня! Они видят во мне лишь товар, а в нашем боссе — типичную продажную крысу, коих при такой политике много развелось. — Но не продал же, — Дазай хмурится. Да, он знает, что Чуя прав. Более того, он полностью на его стороне. И если бы не Мори, он всех этих заграничных гостей перебил бы. А того, кто не просто намекнул, а в открытую спросил: — «А почему бы вам не продать рыжего нам?» не просто убил, а расчленил, при чём медленно, намеренно мучая и причиняя боль, задевая все нервные окончания, которые только есть у человека. Ничего страшного, ради мести можно побыть и сумасшедшим патологоанатомом, который не боится марать руки в чужой крови. — Выпьем ещё чуть—чуть? — Осаму спрашивает с надеждой, вглядывается в голубые глаза напарника, пытаясь увидеть своё отражение в его зрачке. Чуя переводит взгляд на пустой стакан, который до сих пор не убрал бармен. Видимо ждал, когда гость попросит повторить напиток. Пить эту мерзкую и горькую гадость не хотелось, но под пытливым взглядом Дазая можно было согласиться на что угодно. Хоть на продажу единственного жилья. — Ладно, но это — последний стакан, — Накахара отводит взгляд, пытаясь скрыть отвращение к алкоголю. Виски — не его напиток. Хотя суициднику он явно пришёлся по вкусу, вон сколько выпил уже. Но теперь исполнитель перестал вести себя так весело и беззаботно, ибо банкет закончится сразу же, как только Чуя выпьет последний стакан. И задержать его вряд ли получится. — А знаешь, что я тебе скажу? — Дазай словно «бросает» молнии взглядом. Рыжий полностью уничтожил все его планы одним только словом — «последний». Теперь придётся строить новую стратегию по кирпичику, — Ты — тот самый упрямый и слепой осёл, — на губах вновь заиграла шаловливая улыбка. — Такой же осёл, как и ты, — бурчит себе под нос Чуя, — С твоей стороны косяков тоже хватает, стоит только вспомнить недавний случай с недописанным отчётом. — Да я как погляжу, Чуя, ты за словом в карман не лезешь, — Глоток виски заставляет прищурить глаза. Горько. Даже слишком горько. Но хоть забыться помогает. — Ты особо не обольщайся, тащить твою пьяную тушу до штаба я не собираюсь. Но бросать тебя здесь я тоже не намерен, у меня, в отличие от некоторых, совесть есть. Может быть, её не видно, но она есть. Подумать только, что скажет Босс, когда увидит тебя в таком виде, стыдоба—то какая. Мне тогда точно конец придёт, раз я за тобой не смог уследить. — Ну так твоя квартира недалеко от бара, чем тебе не вариант? — Дазай хитро щурит глаза и лыбится, а затем демонстративно делает ещё глоток алкоголя, — Что такое? Неужели не пустишь своего лучшего напарника погостить? Чуя хотел сказать много всяких похабных вещей. Хотел послать его нахер, сказать о наглости, да даже не прочь был заехать кулаком, но лишь цыкнул и встал со стула. — Я не намерен таскать к себе домой всякий сброд, и к тому же, мы обязаны доложить результаты выполненной миссии Боссу. Тебе, конечно, плевать на это, но я не хочу из—за тебя с жизнью прощаться. Шатен недовольно хмыкает и косится на напарника.Уговаривать рыжего как всегда бесполезно. — А мне кажется, ты избегаешь совсем другого, — улыбка вновь играет на устах, — Совсе—е— е—е—м другого. — И чего же? Очень хочу узнать, чего же Я, — Чуя поставил акцент, — избегаю? — Затем деловито оперся рукой о барную стойку, — Ну же, валяй, я весь в твоём распоряжении, обоснуй своё никчёмное мнение, — Дазай лишь задорно улыбнулся и покрутил в руках стакан виски. Вот она — стратегия. Не получилось напоить, зато получилось разозлить. Всё равно у Накахары неадекватная реакция. — Помнишь, как во время конфликта с мелким кланом ты выстрелил одной девушке в плечо? Милой блондиночке. Мы её ещё в кафе видели, глазки она мне строила. А из—за тебя она скончалась от кровопотери, — Шатен огорчённо вздохнул и скорчил грустную моську, — Такую красоту загубил. — Ты это о чём вообще? — Чуя свёл брови к переносице и вопросительно взглянул на напарника, — При чём здесь мои опасения и та девушка? Ты случаем нить разговора не потерял на той перестрелке? — Иногда Дазая от трезвого не отличить. Слишком уж много херни он нёс по жизни. Иногда хотелось заклеить ему рот скотчем, ну или кляп засунуть, чтоб тишина была. — А о том, что ты не раз стрелял в девушек. Да ещё так быстро целился и метко попадал, что жалость выразить не успевал. Точно так же, как Коё сегодня заткнул. Была бы она обычной женщиной, Богом клянусь, убил бы ты её, — Осаму с удовольствием наблюдал как лицо напарника резко изменилось: Чуя сначала встрепенулся, даже руки злости затряслись, но потом правая бровь вопросительно приподнялась и он сел обратно на стул. —  Так. Стоп. К чему ты это всё говоришь? — К тому, что ты всегда в женщин попадаешь, — Шатен хитро щурится и закидывает ногу на ногу, — Вот я, например, как бы не захотел, а в симпатичную девушку никогда не выстрелю. — Во—первых, это было случайно, во—вторых, я не знал, что всё обернётся именно так, в третьих, с чего ты ре—  — А вот я не согласен с тобой. Ты это сделал намеренно, иначе как объяснить тот факт, что это уже не первый подобный случай? — Дазай тянется к стакану с алкоголем и залпом выпивает янтарную жидкость. — В таком случае, ты завидуешь, что они удостоились чести словить пулю от меня, а ты — нет, — рыжий хмурится, злобно зыркая в сторону суицидника. У Осаму за душой и гроша нет, а в зрачках такая тьма, что даже отражение не увидеть. — Вот бывает смотришь на тебя и в голове появляется идеальный образ пай—мальчика, который выполнит любой приказ своего господина. Слишком миленький и ладненький ты, просто грех не засмотреться. Но как говориться: — «с далека все люди неплохие», — Дазай слегка хмурится и замолкает. Накахара знает, что суицидник сейчас может ляпнуть, во всяком случае понимает, к чему клонит его напарник. Неспроста было то долгое вступление с девушками. Как всё хитро продумано. Наконец, Дазай приоткрывает рот и тихо, еле заметно шевеля губами, произносит: — Ты — латентный гей. Это не обвинение, не оскорбление, не призрение. Это не звучит с насмешкой или с пошлым контекстом. Это звучит, как неоспоримый факт. — Что? — Чуя широко распахнул глаза, — Что ты сказал? — Возможно, Осаму заберёт свои слова, ведь ляпнул он это не в трезвом виде. Хотя, просить прощение за свои поступки так не в его стиле. — Притворяешься глухим? Неужели я — Дазай Осаму, тот самый исполнитель мафии, попал в точку? Хотя, чему я удивляюсь, я же не слепой, в отличии от некоторых. И развидеть я могу не только одни намёки. — А если бы я сказал тебе тоже самое? Как бы ты себя вёл? Тоже небось, сделал бы вид, что оглох и ослеп, — Чуя поднялся со своего стула и уж было замахнулся для смачного удара с руки, как Дазай резко сжал запястье и невозмутимо продолжил излагать: — Ты слишком психованный, нервный, злой и агрессивный. Создаётся впечатление, что у тебя по жизни месячные. — Чтоб ты знал, моя способность очень сильна, да и стреляю я дюже метко, получше тебя, — Рыжий вырвал из крепкой хватки свою руку и окинул взглядом дверь, которая служила выходом из бара. Послать бы нахер суицидника и поставить себе табу — вычеркнуть из жизни бар «Люпин». — Стрелять может каждый мафиози, это не так сложно. Куда не кинься — везде снайперы и спецы в стрельбе. Ты не замечаешь, что вокруг нас крутится слишком много миленьких девушек. Даже в их сторону не смотришь. И если ты будешь говорить о том, что они все не в твоём вкусе, знаешь, что я тебе отвечу? В мафии они тоже есть, мало конечно, да и половина уже замужем, но духом и силой воли они покрепче будут. Но даже при таком раскладе ты не заводишь ни с кем отношения и знаешь почему? Пока Дазай продолжал вести монолог, Накахара краснел всё больше. То ли это алкоголь, то ли смущение, то ли гнев. А может всё и сразу. На душе становилось горько от одной только мысли — Дазай прав как никто другой. Не хотелось признаваться самому себе в этом. Осаму каким—то чудным образом видел его насквозь. Какая проницательность, Боже. — Нет, не знаю. И знать не хочу! — Чуя развернулся на каблуках своих ботинок и направился к выходу из бара, как вдруг его резко хватают за волосы на затылке и тянут назад, причиняя резкую боль. Ну всё, теперь он точно вмажет этому в край оборзевшему суициднику. Осаму поворачивает напарника лицом к себе и нежно массирует пальцами затылок, как бы прося прощение за доставленные неудобства. А затем слишком близко подвигается к его лицу, почти вплотную, так, что кончики носов соприкасаются. — У тебя не девушки только потому что на всех миссиях ты пялишься на мой зад, — Шатен слегка коснулся кончиком языка приоткрытых губ Накахары, — Не пытайся найти этому оправдание, — а затем впился грубым поцелуем. Рыжий от шока отошёл быстро и начал вырываться. Но даже здесь Дазай всё предусмотрел и приобнял того за талию, прижимая к себе, не отпуская. Оказывается, подчинить его не так уж и сложно, необходимо просто создать условия и вуаля, Накахара уже не оказывает сопротивление и даже наоборот, неумело отвечает на поцелуй, как школьница, пересмотревшая дорам. Унять дрожь в теле рыжий не может, от такой неожиданности и переполняющих чувств кровь бьёт по жилам, заставляя покрываться пунцовыми пятнами. Хорошим афродизиаком стал виски, который не только расслабил организм, но и затуманил разум. Дазай не встретив преграду в виде зубов, коими Чуя мог воспользоваться, протолкнул язык в глубь манящего рта. Слишком тепло и влажно. Горьковатый привкус виски делает этот поцелуй ещё более необычным, ещё более влажным и мокрым. Язык Дазая коснулся кончика языка Чуи и второй не сдержавшись, вопреки всему застонал в поцелуй. По подбородку тут же потекла ниточка слюны. Пока Накахара стонал, закатив глаза от удовольствия, Осаму незаметно усадил его к себе на колени всё так же, не переставая вылизывать нёбо и внутреннюю сторону щеки рыжего. Теперь можно было положить руки на зад рыжего, который обтягивали брюки. И Дазай не отказывает себе в удовольствии, сжимает одной рукой ягодицу, а другой — бедро. Накахара полностью отдаётся во власть ощущений и открывает рот как можно шире, позволяя шаловливому язычку провести по ряду зубов и дёснам. Руки забинтованного лезут в брюки к рыжему и щекочут нежную, как бархат кожу. А потом снова мнут, царапают, сжимают. А напарник забывается в чувствах и обнимает Дазая за шею, уже более смело отвечая на поцелуй, даже пытается протолкнуть свой язык в рот шатена. Кислорода слишком мало и это жутко бесит. Приходится отстраниться от манящих губ и перевести дух. Осаму напоследок делает широкий мазок языком по губам и отодвигается от Чую, тяжело дыша. Да уж, не ожидал он, что рыжий свой первый поцелуй припасёт для него. И хоть он был девственником, целовался он, скажем, не так уж и плохо, даже очень хорошо. Ослабевший Накахара прислоняется к груди напарника и всё так же держась за его плечи, восстанавливает дыхание. Боже ж мой, как после такого ему в глаза смотреть? Как только Чуя отходит от поцелуя, сразу же заправляет рубашку обратно в брюки, и пытается уложить волосы. Дазай внимательно смотрит за действиями Чуи и громко смеётся, когда тот, весь красный, с припухшими от поцелуя губами и растрёпанным волосом, пытается привести себя в более надлежащий вид. — Д—дурак, тебе из—за алкоголя крышу снесло? — Может быть, отрицать нельзя, — Осаму большим пальцем вытер слюну с подбородка Накахары и опустил руки тому на бёдра, — Кстати, малыш Чу, у тебя очень деликатная проблема ниже пояса, которую видно невооружённым глазом, — на лице шатена играет довольная улыбка, а в глазах горят шаловливые огоньки. Теперь ясно, что за помощь он имеет ввиду. — А ты здесь мать Кадони, которая всем подряд помогает, ишь, какой милосердный, — Накахара злобно скалится и вскидывает бровь, демонстративно отворачиваясь от напарника, — Добродетель нашёлся. От таких слов хочется рассмеяться, но забинтованный лишь мило улыбается и снова притягивает рыжего поближе к себе, всё так же не давая слезть с колен. Как гордый кот, честное слово. Такой же строптивый и высокомерный. — Так и быть, сегодня я очень добрый и могу тебе помочь, но с одним условием. — Осаму делает паузу и запускает пальцы в волосы, массируя виски, — Ты меня ещё раз поцелуешь и постонешь в поцелуй. Согласен? Чуя от услышанного покраснел ещё сильнее и недовольно взглянул на шатена. Играть в его игры было, конечно, интересно, но Чуя не такой простой азартный игрок, коим представляет его Осаму. Не всё в этой жизни должно быть так просто. И как бы Чуя не лелеял мечту о Дазае — не сегодня и точка. Надо этого суицидника вечно в тонусе держать. — Да иди ты к чёрту, кретин забинтованный, — затем мигом спрыгивает с чужих колен и быстрым шагом выбегает, нет, даже вылетает из Люпина. Зато сейчас Осаму мог скрестить руки на груди и рассмеялся во весь голос. Уж слишком хорошо рыжий поднял настроение. Да, давно он не смеялся так. Лет пять, как минимум. Стакан абсента помогает успокоиться и вновь вспомнить лицо рыжего после поцелуя. Был бы у Осаму фотоаппарат — сфотографировал бы и носил это фото в кармане пиджака. Дазай пытался указать на ориентацию Чуи, а в итоге сам себя выдал с потрохами. Да и как оказалось, он был даже не против таких отношений и поцелуя. Это очень даже приятно. — А ведь и правда, — Шатен замечает оставленную шляпу Чуи на барной стойке, — Почему бы и нет? Надо поторопиться, а то Накахара без шляпы сам себя изведёт, да ещё и глупостей понапридумывает. Не по—человечески бросать своего напарника, нет, возлюбленного.