Always Keep Fighting

      Его швыряло по разным точкам мира. Он видел людей, которых даже не знал — порой догадывался, кто это мог быть, порой — восхищался окружением, и лишь потом замечал человека. Но неизменным было одно: люди выглядели потерянными и печальными. Кто-то плакал, кто-то просто молча стискивал в руке мобильник. У всех на экране было одно — символ белой птички на синем фоне. Одна и та же ситуация проигрывалась бесчисленное количество раз: человек открывает приложение, переходит по хэштегу, видит твит, читает его.       Эти люди были незнакомыми. Мужчины, женщины, подростки — по большей части, конечно, молодые люди. Никто не смеялся и не презирал. Может, Вселенная просто берегла его, не давая увидеть тех, кто равнодушно пролистывал дальше? Ведь не могут же все люди обратить на него внимание? Ведь такого… такого никогда в жизни не было.       Впрочем, он и не жив.       Круговорот прекратился. Парень почувствовал: это — последнее место, где он оказался. Здесь он может оставаться столько, сколько захочет, и никто не сможет заставить его уйти, пока он сам не решит. Не то чтобы это слишком отличалось от того, как подобное происходило в сериале, надо сказать…       Он прошёл чуть дальше. Осмотрелся. Прекрасный большой дом — за последние часы парень видел множество всяких домов, видел и узкие заставленные старые каморки, и просторные комнаты, почти залы. Где он только ни был, если честно. Но здесь что-то было другим. Дорогие вещи, картины… стоп… Где-то он такое уже видел, ещё при жизни, кажется, на фотографиях с…       Раздались голоса. Парень вздрогнул — он совсем забыл о том, что его всегда бросало к людям. Тем людям, что узнавали о его недавней смерти, и сожалели о ней.       Он подошёл к камину, где весело потрескивал огонь. Увидел два кресла, двух человек, что сидели в них — и немедленно всё понял. Губы у него задрожали. Это были последние люди, которых ему хотелось бы тревожить фактом своей смерти. Ему нужно уйти, может быть, тогда они забудут, может…       Господи, это было подарком или наказанием?       Джаред сидел, сжимая в одной руке телефон, а в другой держа стакан с чем-то крепким. Дженсен находился рядом, он сам позвонил ему с час назад и попросил прийти, осознав, что один не справится. Джаред мог бы разделить это со своей женой, может, попытаться посидеть в одиночестве, но он просто не смог — не выдержал. Впутывать свою кровную семью было как-то глупо, но вот обратиться к родне «экранной» таким глупым уже не показалось. Дженсен только недавно пришёл, удивлённый такой внезапной просьбой. Его не меньше удивляло и поведение Джареда — едва встретив гостя, он скинул ему что-то в Твиттере, усадил к камину и налил виски. Если два последних пункта ещё понять было можно, то вот требование прочесть твит какой-то незнакомой девушки показалось странным. Но отказаться Дженс не посмел.       Джаред нервничал. Эклз как раз дочитывал историю, которую сам Падалеки перелистал раз десять. А всё началось с одного звонка от Миши.       Где-то утром Коллинз названивал ему, но Джаред не отвечал — во-первых, он увидел уведомления о звонках слишком поздно, а во-вторых, когда всё-таки увидел — подумал, что хочет провести хоть несколько часов со своей семьёй, пока Джен не забрала детей к родителям. Шумное семейство должно было уехать в середине дня, и Падалеки, рассудив, что Миша может и подождать со своими очередными грандиозными идеями, просто отправился к детям.       Когда все четверо уехали, оставив его на хозяйстве, Джаред вспомнил о пропущенных звонках. Особых дел у него больше не предвиделось, так что он решил перезвонить Коллинзу. Но даже не успел набрать номер — телефон в руке вдруг задрожал сам, снова принимая звонок от актёра. Джаред даже фыркнул, отбрасывая волосы назад — что-то от его персонажа в Мише точно оставалось даже в перерывах между съёмками. Иначе как объяснить это сверхъестественное совпадение?       Посмеиваясь, Падалеки ответил на вызов.       — Привет, Джа, — голос Коллинза сразу показался Джареду каким-то странным. Миша определённо был не настроен шутить, он был удивительно серьёзен.       — Привет, — ответил Падалеки, начиная хмуриться. Похоже, что-то случилось. Может, Мише была нужна помощь, а может — он хотел сообщить что-то, о чём Джаред ещё не знал. Или знал? Что могло произойти такого с утра, что Коллинз решил бы ему позвонить, а не написать?       — Мне жаль, — помолчав, сказал Миша. Джаред растерянно поморгал. Коллинз, не дожидаясь ответа, продолжил: — Слушай, брат, ты… ты ни в чём не виноват, ты же знаешь, да? Мы не можем спасти всех, — он говорил тихо, мягко, как будто хотел утешить собеседника. Но Джаред до сих пор ничего не понимал. В чём он не виноват? Почему Коллинз говорит с ним так, будто перебрал с утра пораньше и решил внепланово войти в роль?       — Ты о чём? — непонимающе спросил Падалеки. Миша, собирающийся сказать что-то ещё, замолчал на полуслове.       — Ты не знаешь? — спросил он. Джаред пожал плечами:       — Понятия не имею, о чём ты говоришь.       — Один парень покончил с собой, Джа, — Миша опять помолчал. — Фанат. Не справился с навалившимся. Когда его нашли, он был в твоей толстовке — той, что с символикой AKF. Твиттер сейчас трясёт, — Коллинз сделал ещё паузу, пытаясь подобрать слова. — Его соседка написала о нём что-то вроде статьи, — телефон вздрогнул, — почитай, — Джаред молчал, ошарашенный неожиданной новостью. Миша прибавил: — Я думал, ты знаешь. Извини.       — Всё нормально, — пробормотал Падалеки. Его всегда шокировала смерть — даже на экране, чьей бы она ни была. Этот парень, пока что безымянный для него, совершил самое страшное, то, о чём Джаред не мог даже спокойно думать — самостоятельно прервал свою жизнь. Миша, чувствуя состояние друга, что-то ещё сказал и быстро сбросил звонок.       Падалеки, помедлив, открыл приложение. Нашёл диалог с Мишей, нажал на пересланный ему твит — это был отчаянный крик души, текстовая часть пестрела хэштегами фандома, в оставшуюся, наверное, сотню символов хозяйка страницы сумела уместить какие-то слова. Основное было в четырёх картинках-скриншотах. Текст был мелким, видимо, писали на компьютере или планшете — специально чтобы влезло в один твит.       Джаред скользнул взглядом по строчкам. Сердце болезненно сжалось уже на первых словах.

Памяти Маркуса Пэйна, также известного как «Mafin».       Привет, Сверхъестественная семья. Такое наверняка происходит каждый день, но я хочу, чтобы вы знали — сегодня вы потеряли двух членов своей семьи.       Одним из них был мой друг. Кто-то из вас наверняка его знает, ведь у нас с ним много общих подписчиков. Но я надеюсь, что не только они увидят этот твит.       Маркус был одним из тех, кто пытался поддерживать вас в трудную минуту. Несколько лет назад я бы сказала, что такие, как он, вряд ли сами заслуживают помощи — ну, знаете, люди же далеко не сразу становятся такими замечательными, какими мы их потом помним, правильно? Когда-то Маркус был одиноким грустным подростком, который видел в жизни только серые тона. Сейчас я понимаю, как он себя чувствовал, и почему был именно таким.       Он от нас всех отличался. Есть люди, отчаянно помешанные на построении отношений, только не искренних, а таких, на пару недель, для понятных целей. Моему другу это было не нужно, он вообще не считал это основой человеческого бытия. Маркусу хотелось дружить, просто общаться, пока все остальные искали себе партнёра и хвастались своими «подвигами». Он не осуждал людей. Ну, разве что в моменты слабости. Он не считал себя лучше. Честно говоря, Маркус довольно спокойно принимал свою особенность. Он был абсолютно здоров в этом плане, просто таковым был образ его жизни.       Я тогда его очень плохо знала. Мы смеялись над ним, думали, что он так и останется один — ну, понимаете, навсегда, — ведь это чертовски смешно в таком жестоком возрасте. Но однажды, когда ему было шестнадцать, он пришёл к нам домой. Его встретил мой брат, Джордан, и они ушли в другую комнату, чтобы поговорить. Маркус сказал тогда, что любит его — и мой брат отказал ему, сказав, что не хочет никаких отношений. Я не виню его, потому что это личный выбор каждого, и к тому же, мой брат был весьма вежлив и очень корректен в этом разговоре. Маркус понял его отказ, и они разошлись очень мирно, даже друзьями. Я пригласила его остаться на чай, и мы хорошо провели тот вечер. Тем не менее, Маркус старался не пересекаться больше с моим братом, чтобы не доставлять ему никаких хлопот.       Однажды, когда мы были в школе, я увидела у него на руках порезы. Я подошла, когда он был один, и заговорила с ним по этому поводу. Мне тогда показалось это хорошей идеей — ведь Маркус проявил благородство и отвагу, когда заговорил с моим братом, а потом решил оставить его в покое. В тот день я впервые обнимала и успокаивала плачущего человека, тем более — парня. Он не жаловался на решение и отказ Джордана. Он вообще почти не жаловался, но я заставила его рассказать мне всё, что его мучило. И он сознался во всём.       С тех пор мы стали лучшими друзьями. Как я узнала, у Маркуса вообще больше не было друзей, кроме меня. Он не был приставучим или надоедливым, единственное, на чём он настаивал за все годы, что мы с ним общались — это на том, чтобы я вступила в этот фандом. Мы вместе смотрели сериал, проводили целые вечера и порой даже целые дни у ноутбука или телевизора. Это было здорово, я буду вспоминать эти дни до конца своей жизни.       Но Маркус всё ещё был грустным подростком. Он так отчаянно хотел выбраться из этого состояния, но я не знала, чем ему помочь. Иногда мне советовали прекратить с ним общаться, его называли паразитом — но я ничего такого не чувствовала. И хоть порой мне хотелось бросить такого друга (сейчас мне за это стыдно), с которым мы особо никуда не ходили, и с которым порой нельзя было посмеяться во весь голос, я этого не сделала. И не пожалела об этом, потому что однажды всё изменилось.       Однажды Маркус прибежал ко мне. Он был очень взволнован, у него так странно блестели глаза. Ничего не объясняя, он протянул мне телефон. Я увидела, что на какой-то его отчаянный твит ответил один замечательный человек — Миша Коллинз. Я уже точно не помню, что там было написано, и даже не знаю, о чём шла речь. Но Маркуса это изменило. Он как будто набрался сил, чтобы измениться — тогда он стал тем Маркусом, которого я помню и люблю.       Он начал бороться. Начал создавать вещи, почти прекратил разрушать самого себя. Я думала, что это скоро прекратится, но Маркус не останавливался целых два года. И даже потом, когда в его жизни началась чёрная полоса — заболели его бабушка и дедушка, и родители Маркуса перевезли их в свой дом (который я до сих пор вижу из своего окна, пока пишу это). Мы закончили в том году школу. Маркус хотел поступать на врача, но не справился с экзаменами. Мне казалось, что это его точно сломает, что он отчается — но Маркус снова меня удивил.       Он устроился на работу в местный приют для животных. Просто чтобы содержать себя самостоятельно — он пока не мог уехать от своей семьи, но старался не напрягать родителей своим присутствием. Несмотря на то, что зарплата у Маркуса была небольшой, он умудрялся участвовать в разных благотворительных акциях. Я часто видела, как он возвращался домой поздно вечером, потому что брал переработки. Я знаю, как упорно он готовился к новым экзаменам. Вы знаете, он мог почти не спать — и прямо сейчас я смотрю в его телефон и вижу десятки чатов, в которых Маркус давал людям добрые советы и писал слова поддержки. Я листаю его страницу в Твиттере и вижу, как часто он помогал тем, кто кричал, прося помощи.       Я помню, как на его руках снова стали появляться порезы. Но Маркус не отчаивался — он прятал их под своей любимой толстовкой. Если кто-то помнит эти фирменные толстовки AKF, кампании, организованной Джаредом Падалеки, вы понимаете, что я имею в виду. Маркус заказал такую с первой своей зарплаты и потом месяц считал копейки — но он сделал это не ради вещи, без которой мог бы прожить. Он хотел помочь доброму делу. Когда доставка чуть задержалась, на почте произошла ошибка, Маркус нисколько не расстроился.       Он старался улыбаться окружающим его людям, хотя совершенно их порой не понимал.       В тот день, с которого всё началось, он просто шёл домой. Очень поздно, пешком, потому что не мог позволить себе тратить деньги на автобус. Приют находился в шести кварталах от нашей улицы, на улице было уже темно и холодно. Я выглянула в окно как раз тогда, когда он появился далеко-далеко, где-то в начале улицы. Маркус нёс под курткой маленького щенка — иногда он приносил животных домой на один-два дня. Его семья не была против, хоть им это не особо нравилось. Они понимали, что это нужно только для работы, и потому соглашались потерпеть. Я отвлеклась на что-то, и забыла про Маркуса, а потом, когда уже собралась ложиться спать, услышала громкий визг прямо возле своего дома.       Это визжал щенок, пока его пинали ногами. На Маркуса тогда напали парни, что в конце каждой недели собирались неподалёку на пустыре и напивались. Когда-то они учились в одной школе с нами, и как-то случайно узнали о том, что мой брат отказал Маркусу. С тех пор его дразнили, но если раньше это было терпимо и почти не обидно, незаметно, то с каждым годом ситуация ухудшалась.       В тот день эти парни избили его. Щенка, который попытался своим визгом и лаем привлечь людей, они убили — кто-то нанёс решающий удар камнем по голове. Маркус попал в больницу, и всё стало ещё хуже — его уволили, когда пришлось сокращать штат. Скоро мой друг отправился домой, но там ему были не особо рады. Никто не винил его в произошедшем с собакой, но в семье нарастало недовольство — они знали об ориентации Маркуса, и сейчас их это особенно раздражало. Ведь на него напали из-за этого, из-за этого убили щенка, из-за этого Маркуса уволили. Семья не могла его содержать, все деньги уходили на лекарства родителям матери. Маркус старался их не стеснять, даже занял у меня немного денег, пообещал отдать, когда сможет работать. Я никогда бы не потребовала их назад, но таким он был — он обязательно бы всё вернул.       Несколько дней ему пришлось провести дома. Он сидел в своей комнате и искал себе новую работу, а когда мог — возвращался в Твиттер, чтобы помочь тем, кто обращался за помощью.       Ему дали слишком мало времени. Маркус ещё не мог толком ходить, когда на него накричали родители. Я слышала это, потому что стояла на крыльце их дома с фруктами и деньгами, которые мы с братом собрали, чтобы помочь Маркусу и его семье. Отец кричал на него, говорил, что больше не может его содержать. Он обвинял его в том, кем Маркус являлся с рождения — все мы знаем, что ориентацию нельзя выбрать. Но отец Маркуса об этом не знал. Я хотела заступиться за моего друга, но потом услышала и голос его матери — она поддерживала своего мужа, говорила о том, как ненавидит то, чем является её сын. Они говорили, что он должен был бы уже уехать от них, создать свою семью. Оба говорили о том, что лучше бы потратили лишние деньги на свадьбу «нормальному» сыну, чем на лечение «такого урода». Маркус ничего им не отвечал — ни когда его обзывали, ни когда требовали бросить придуриваться и пойти наплодить внуков. Он ничего не сказал в ответ.       Тогда я, струсив, ушла домой, решив отправить деньги ему на карту. Он не писал мне в тот день, и как-то всё забылось. На следующий день тоже было тихо — я иногда смотрела в окно, проверяя, горит ли у него в комнате свет. Маркус написал мне ближе к вечеру, какие-то обычные вещи. Я сказала, что слышала его ссору с родителями. Он ответил, что всё в порядке, и что скоро всё уладит. А ещё, что я — его умница, и что должна лечь спать, а не засиживаться допоздна, ведь завтра мне нужно с утра пораньше на занятия. Я так и поступила.       И проснулась только от того, что услышала, как завывает под окнами сирена «Скорой помощи».       В ту ночь мой лучший друг покончил с собой. И вот причина, почему вы потеряли второго члена вашей «семьи» — меня.       Сейчас я листаю его профиль. Среди переписок на чужих страницах, где он уговаривает людей продолжать жить, среди десятка вчерашних твитов, полных сочувствия и поддержки, я вижу один, обращённый к вашей Сверхъестественной семье. Маркус так редко обращался за помощью, и делал это только в Твиттере. Я всегда старалась поддержать его, когда могла, но одной меня было недостаточно. Я чувствую себя невероятно ужасным другом, но что же вы? Почему вы принимали от него помощь, но не помогли ему самому? В те моменты, когда ему было особенно плохо, он просто молил о втором чуде, вроде того, которым Миша Коллинз однажды зажёг в нём искру настоящей жизни. Я вижу сейчас, какими были его твиты. И я знаю, что Джаред, которого Маркус порой просил о помощи, о паре слов, или простом лайке — тоже их видел. Их не было слишком много, но хоть один можно было заметить, правда? Можно было ответить хоть одним словом. Может быть, мой друг сейчас был бы жив.       Я не виню одного человека. Это просто глупо, ведь невозможно уследить за всеми, да?       Но я виню вас, Сверхъестественная семья. Вы пользовались человеком, пока он мог дарить вам тепло и надежду. А потом — отказались, проигнорировали его собственные мольбы о помощи. Ему ведь просто нужны были те же самые слова, которые он писал всем вам. Я не вижу ни одного комментария или диалога, где кто-нибудь пытался с ним поговорить. Все вы только требовали.       Сегодня я видела его в морге, получала его вещи вместе с его, такой равнодушной и холодной матерью. Он умер в своей любимой толстовке, с вышитыми на груди символами: «AKF». Всегда продолжай бороться. Маркус боролся, пока мог. А потом — сдался, уснул навсегда, приняв кучу снотворных. Одну таблетку за другой, постепенно — меня утешает только то, что его смерть была лёгкой. Маркус не отравился сразу, а просто ушёл во мрак сна.       На его теле куча ран, новых и старых. Он наказывал себя за то, каким является — просто потому, что кому-то это было неугодно. Он говорил мне, что так сдерживает собственную Тьму, как под Меткой Каина. Ему было больно, и он больше не смог сдерживать боль одними этими ранами. Я его не виню — ведь он старался держаться целых два дня после тех слов родителей. Я бы, наверное, умерла после них сразу же. А он честно хотел понять их и простить. И хотел прекратить винить себя — если не увидел другого выхода, значит, так тому и быть.       Покойся с миром, Маркус. Я буду помнить тебя как человека, а не как маленького персонажа из Твиттера, который всегда готов помочь другим словом и делом.       Mafin был Маркусом Пэйном.       Mafin был живым воплощением Mark oF CaIN*.

      Даже перед закрытыми глазами у Джареда всплывали эти строчки. Прямо из темноты, самыми болезненными отрывками. Сейчас, спустя уже несколько часов, Дженсен, довольно быстро отозвавшийся на предложение прийти, сидел у камина и сосредоточенно читал эту статью, которую Падалеки в ожидании друга успел перелистать с десяток раз. Это было чертовски больно. Джаред скользил взглядом по странице Маркуса. Цеплялся за смешные твиты, порой даже улыбался — а потом вновь сталкивался с болью других людей, которую этот парень пытался исцелить, как умел. Единственная реальная фотография — в той самой толстовке, о которой писала девушка. Боже, что же он натворил?..       Падалеки наткнулся на те самые твиты, что были обращены к нему. Пропитанные невероятной болью, почти ненавистью к себе, страхом, надеждой. Никаких требований, только беспомощные вопросы, на которые можно было бы и не отвечать — просто отметить, поддержать, ткнуть на одну кнопку.       Джаред глубоко вздохнул, закрывая глаза. Почувствовал движение справа от себя, посмотрел — Дженсен опустил мобильник, гася экран. Но Падалеки успел уцепить взглядом главное — на твите девушки уже были тысячи лайков и сотни репостов. Да, неудивительно — в топ вывели тег «покойсясмиромМаркус». Или что-то в этом духе.       — Ты же не виноват, — сказал Дженсен. Джаред только невесело фыркнул. Похоже, его друг знал, какая последует реакция — потому что даже не удивился этому смешку.       — Разве нет? — тихо спросил Падалеки. Покачал головой, опять опуская веки. — Да… да, я знаю, что не виноват. Миша тоже об этом говорил. Но я ведь… я же видел эти его твиты. Я помню некоторые из них. Мне всё было «некогда», всё было лень просто его поддержать…       — Ты спас многих других людей, Джа, — напомнил Эклз. Джаред отхлебнул из вновь наполненного стакана, поморщился. — Мы это ещё с сериала должны были вынести. Всех невозможно спасти.       — Я знаю, — глубокий вздох. — Но я мог бы. Я мог бы ему помочь. Обрадовать, написать пару слов, как Миша несколько лет назад. Я мог хотя бы лайкнуть его, хоть бы здесь, — он развернул экран к Дженсену, показывая твит с удивительно реалистичным групповым портретом троицы Винчестеров — Маркус когда-то твитнул свою работу, надеясь, наверное, что её увидят. — Он ведь нас всех отметил. Мы вечно — «потом», «потом»… А «потом» не наступает. Одно движение пальцем, ну вот что мне, сложно было, что ли? Мы… мы же знаем, как много это значит для фанатов. Они так радуются, когда просто видят нас, мы для них… Мы для них — яркий свет. Миша не пожалел минуту и подарил ему несколько лет жизни. Минуту! Я мог бы осветить его жизнь, опять дать ему надежду, дать… дать ему почувствовать себя значимым, найти силы бороться дальше… Чего стоят теперь все мои слова о том, что каждый человек важен? Как я могу теперь говорить о том, что кому-то помог?..       — Чувак, хватит, — почти приказал Дженсен. — Ты не можешь уследить за всеми на этой планете. Я знаю, что ты хотел бы, — голос смягчился, — но ты просто не можешь. Мне тоже жаль этого парня, но что я точно знаю — это то, что ты не виноват в его смерти. Виновата его семья, виноваты те, кто мучил его, но ты… Если виноват ты, то и мы с Мишей — тоже.       — Дженс, я знаю, — перебил его Джаред. — Но от этого не легче, понимаешь?       — Да понимаю я, — буркнул Эклз.       — Он ведь… он был чьим-то сыном. Что чувствуют сейчас его родители?       — Знаешь, судя по рассказу, — Дженсен поднял мобильник, — они далеко не сразу поймут, кого потеряли. Потом, может быть, — они помолчали, думая об одном и том же. Если бы на месте этого Маркуса были бы их собственные дети…       — Он был хорошим человеком, — совсем тихо сказал Джаред, заливая комок в горле дорогим виски. — Пытался помогать другим.       — И помог, — ответил Эклз. Это почему-то заставило Падалеки вздрогнуть — действительно. Пусть Маркус не оставил после себя потомства, как того требовала семья, но он оставил в этом мире тех, чьи жизни сохранил при помощи нужных слов. Джареду вдруг даже стало стыдно за то, что он сейчас сидит и пьёт — странно, но так оно и было. Он поднялся, желая убрать бутылку подальше, но не успел — Дженсен остановил его, тоже поднявшись с кресла, и так получились любимые многими фанатами настоящие братские объятия. Эклз на них не настаивал, просто почувствовал, что Джареду сейчас они были бы нужны. И Падалеки сам не мог понять, кто кого первым обнял. — Ну, тише, — пробормотал Дженсен, задерживая руку на его плечах. — Всё, всё… Всё хорошо.       — Да не хорошо, — почти жалобно выдохнул Джаред. Эклз легко согласился:       — Пусть так. Тише. Есть ещё другие Маркусы. Им ты точно поможешь, да? — он почувствовал, как начинающие дрожать плечи друга замирают, как дрожь переходит во внутренние силы. Улыбнулся куда-то в плечо Падалеки. — И я тоже помогу, — поддержал его Дженсен. — Так?       — Да, — ещё с полминуты они так стояли, потом Джаред выдохнул, набираясь сил, и отстранился. Глаза у него всё ещё были на мокром месте, ему было плохо, Дженсен это чувствовал. Он вздохнул, подумав, что придётся остаться в этом доме на ночь.       — Давай я притащу чего-нибудь перекусить, — предложил Эклз. Падалеки шмыгнул носом как самый настоящий младший брат. Это заставило улыбнуться.       Чуть «моргнуло» пламя. Дженсен посмотрел в огонь, просто чтобы отвлечься на секунду — и вопреки тому, что он находился у источника тепла, ощутил, как по коже проходит холод. Джаред, которого он усадил в кресло, снова уткнулся в телефон. Наверняка строчить твит с соболезнованиями, подумал Эклз. Он развернулся, пошёл в сторону кухни — бывали недели, когда Дженсен проводил в этом доме больше времени, чем в своём собственном. Здесь они бегали с детьми, вон там, за барной стойкой — когда-то болтали их жёны, где-то здесь порой мелькали разные гости, тот же Миша с детьми и женой… У Джареда тоже наверняка было полно таких воспоминаний, связанных с домом самого Эклза.       Набрав всякого добра на перекус, Дженсен пошёл обратно — спиной вперёд, чтобы не открывать дверь носом. И гораздо медленнее, чтобы ничего не выронить. По пути он немного завис, глядя куда-то в сторону, вспоминая что-то хорошее. Вздохнул — и замер, когда воздух оторвался от его губ видимым облачком пара. Эклз медленно, чтобы не привлечь внимания Джареда и не напугать его, чуть обернулся назад. За спиной у Падалеки он разглядел неясную тень. Увлечённый своими чувствами, человек-фейерверк, Джаред строчил что-то в телефоне. В глазах у него всё ещё можно было разглядеть искренние слёзы.       Эклз смотрел на эту тень. Возле него слегка замигал торшер — он понял, что тень тоже его видела.       Это, конечно, было полным бредом. Просто фантазией, может, даже разыгравшимися чувствами самого Джареда. Но чёрт возьми…       Дженсен нащупал среди всего, что прихватил, пузатую солонку. Его навыки, вынесенные с сериала, ограничивались только мордобоем и выносом дверей, но будь это необходимо — он бы и пальнул в кого-нибудь каменной солью. А то и серебряной пулей. Пока таких ситуаций не было, но…       Тень склонилась над Джаредом. Тот медленно опустил телефон на колени, растерянно вздыхая, будто забывая, что хотел сделать. Дженсен стиснул солонку. Тень подняла голову, встретилась с ним, наверное, взглядом.       — Не надо, — шёпотом сказал Эклз. Тень выпрямилась. — Нам жаль. Правда. Мир обошёлся с тобой жестоко, Маркус, — призрак дёрнулся, и Дженсен понял, что угадал. Опустил веки, стараясь успокоиться. Ему было страшно. Может, это просто разыгравшаяся фантазия, но… — Маркус, — пересилив себя, снова заговорил Дженсен. Горло сковывало холодом, огонь почти погас. Странно было, что Джаред этого не замечал — но он находился в непонятном полусне, — ты не должен оставаться здесь из-за равнодушия людей. Джареду не было плевать на тебя, — свет мигнул, став ярче, — ты знаешь это, — угадал Эклз. Медленно подошёл к столику, стараясь не спугнуть тень, поставил всё, что держал в руках, мельком взглянул на Джареда — тот смотрел на экран телефона, будто замерев в одной секунде. Кто-то из них точно бредил. Дженсен поклялся себе, что если это его галлюцинации, то следующий сезон точно станет в его карьере последним.       — Я не… — расслышал он. По телу опять пробрало холодом-страхом. Голос призрака был таким беспомощным, почти детским. Сердце дико колотилось о рёбра, больше всего хотелось позвать настоящего Дина Винчестера, который с этим бы разобрался. — Мне больно, — с другого света донеслось до слуха актёра.       — Мы оба знаем, как это можно прекратить, — Дженсен заставил себя чуть приподнять уголки губ, уже почти заледеневших.       — Да…       — Уходи, Маркус. Может быть, если существует загробная жизнь, существуют и Небеса. Ты точно заслужил там место, — призрак сдвинулся, и Эклз стиснул в ладони солонку. С такой силой, что едва не сломал её. Тень замерла, когда Дженсен не сдержал сдавленного возгласа, думая, что сейчас распорет себе ладонь.       — Я ему не наврежу, — пообещал призрак. Что-то тёмное коснулось рук и плеч Джареда, потом его висков — и он выдохнул, поднимая веки. По лицу Падалеки Дженсен понял — тот ещё был где-то не здесь.       Миру стали возвращаться краски. Дух таял. Эклз не сдержался, и когда тень отстранилась от его друга, тихо спросил:       — Что там?       — Потерянное, — ответил призрак. Дженсен моргнул, пытаясь догнать его мысль. Кажется, Маркус улыбнулся ему. Черты лица были очень смазанными, было сложно понять. — Но их нет.       — Кого? — не понял Эклз.       — Горячих Жнецов, — тень уже явно улыбалась. Дженсен тоже не сдержал улыбки.       — Я буду твоим личным горячим Жнецом, — переворачивая всё-таки треснувшую солонку, предложил Эклз. — Если я в твоём вкусе.       Тихий смешок. При жизни этот парень определённо был просто невероятным — и Дженсену стало мучительно его жаль, когда раздались слова:       — Всегда продолжайте бороться.       Последним, что растаяло в воздухе, возвращая помещению свет и тепло, был ало краснеющий логотип «AKF» на призрачной чёрной толстовке, с которой Маркус не расстался даже после смерти.       И Дженсену пришлось собраться с силами, чтобы выполнить его последнюю просьбу — и как можно спокойнее сесть рядом с Джаредом, на которого прикосновение духа произвело неожиданно умиротворяющий эффект.       — Ты чего такой, — не заметив, как Дженсен осторожно поставил на столик треснувшую солонку, спросил Падалеки. Он допечатывал твит — но уже мог дышать полной грудью, словно вложил всю искреннюю боль и соболезнования в эти двести с чем-то символов. Эклз знал, что Джаред ещё полыхнёт этой болью и чувством вины. Но Маркус постарался избавить его от этих чувств, забрал их с собой, значит…       — Ничего, — соврал Дженсен с таким честным выражением лица, на какое только был способен после встречи с настоящим призраком. — Я о нём позабочусь, — пробормотал Эклз, обещая это то ли себе, то ли Маркусу, чьё незримое присутствие всё ещё ощущалось.       — Что? — не расслышал Джаред.       — Говорю, тащи свою слезливую задницу к телевизору, Саманта, покажем тебе, где плачут настоящие мужики, — немедленно сориентировался Дженсен.       Остатки холода покинули его тело. Кажется, на ухо ему шепнули благодарное:       — Спасибо.