Они пойдут за тобой

Я стоял на месте и наблюдал за происходящим: мне было больно от того, что я увидел. Настолько покорил меня Паук своим обаянием и сексуальностью, щедростью и преданностью друзьям — настолько же я чувствовал разочарование в нем как в человеке, ведь он причинил своим друзьям боль, заставил их страдать, унижать себя ради него. Зачем он это сделал? Неужели ему нравится видеть, как мучаются те, кто верит в него. Неужели ему нравится подчинять себе все живое и неживое, убивать, причинять боль? Откуда в нем столько нечисти? Видно, прав был Юнги — Паук должен был остаться в аду. Я повернулся к Пауку лицом и посмотрел на него. Паук, облокотившись локтем об лапку своего тарантула, подперев рукой голову, смотрел на меня и улыбался, но в этой улыбке не было ничего искреннего. Он облизывал языком свои губы — так страстно и эротично это выглядело, что я еле сдерживался. Пальцами другой руки он проводил по своей шее — соблазняя и выманивая мой взгляд. Я сжал в кулаки свои руки и стиснул зубы — мне нельзя было сорваться. Я медленно, переступая с ноги на ногу, пошел в сторону Паука. — Ты тоже решил противиться мне? — сказал он и махнул рукой. Я замер на месте: внутри все сжалось и перекрутилось, в горле стоял ком, от чего я задыхался. Я задрожал и вспотел — капли пота стекали по моему лицу. В глазах чувствовалось напряжение, а во рту — сухость. Я упал на колени перед и опустил голову, но не от боли и мучений, а от мольбы о пощаде себя и своих друзей. — Неужели ты думаешь, что я просто так оставлю то, над чем трудился столько времени? — Паук держал руку вытянутой. — Как ты смеешь после всего, что я для тебя сделал, сопротивляться мне? Я молчал, потому что не было сил сказать что-либо. Но мысленно я думал о том, как вырваться из-под влияния Паука. Он затмил меня, контролируя мое тело, но он не сможет контролировать мои мысли. — Ты так считаешь? — спросил он и рассмеялся, закинув голову назад. Затем он опустил голову и посмотрел на меня пронзающим взглядом. Меня всего передернуло — я повалился на спину. — Глупая мелкота, — я увидел голову Паука над собой: он присел на корточки рядом с моей головой и поглаживал меня по голове. Сам я был будто парализованный, не смог даже пальцем пошевелить. — Глупый странник. Кстати, ты ведь столько времени провел со своими друзьями, поэтому знаешь свое имя. Назови его, — подождав немного и удостоверившись в том, что я ничего не могу ответить, он продолжил: — А, я так и думал. Твои друзья даже не удосужились сказать тебе твое же имя, чтобы тебе было легче жить на этом свете. Ну и какие они после этого друзья? По моей щеке покатилась слеза, я сглотнул ком, собравшийся в горле. С одной стороны, то, как Паук обращается со своими друзьями — мерзко, ведь он заставляет их страдать. Но, с другой стороны, парни действительно не назвали мое имя. И никогда меня не называли по имени, для них я просто «странник». Будто пустое место, не имеющее ни имени, ни смысла. Может, они лишь использовали меня, чтобы пробраться к Владыке и стать ангелами? Навязали мне свое мнение, накрутили мне уши, рассказали странную сказку со счастливым концом. Кто я для них — я так и не вспомнил. И они мне тоже не рассказали, хотя мы столько времени провели вместе. Так может, Паук прав? — Я рад, что ты осознаешь это, — прошептал он, продолжая гладить меня по голове, теребя мои волосы. — Мне не удалось сделать их своими союзниками, чтобы мы вместе боролись за счастье. Как я рад, что хотя бы ты на моей стороне. Ты же не бросишь своего старого хёна в одиночестве, правда? Я закрыл глаза и заплакал — не было сил слушать то, о чем говорит Паук. Как бы там ни было, я не хотел переходить на его сторону. Но сопротивляться ему боялся — он может сделать со мной все, что угодно, пока я парализован. Я попытался подняться, но не вышло — земля словно приковала меня к себе. — Ты в моих руках, — прошептал он, слегка улыбнувшись. — Отныне я тебя контролирую — отныне я твой господин. Вдруг я услышал какой-то странный звук в одном ухе, похожий на шаги. Кто-то подошел к нам и стал надо мной и Пауком. Увидев этого «кого-то», Паук резко поднялся — он выровнялся, но его дыхание сбилось, он начал тяжело дышать, будто занервничал. Я пошевелил пальцем и понял, что сейчас нахожусь не во власти Паука — я повернулся на бок и откашлялся. — Чей ты господин? — спросил пришедший человек. Голос его был звонкий, как у Чимина. Возможно, это был именно он — лично я видел только его ноги: боялся поднять голову и посмотреть на своего спасителя. — Чимин…. — нервно улыбнувшись, потянул Паук. — Ты ведь не накажешь меня? — Как ты посмел сделать что-либо без моего ведома? — ровным голосом спросил Чимин. — И почему не пришел ко мне сразу, как только оказался здесь? Я для тебя уже не важен? — Брось, Чимин, — голос Паука начал дрожать. — Я все объясню. — Ты заигрался, мальчик, — Чимин глубоко вздохнул. — Не забывай, что в нас течет одна кровь. Я такой же равноценный житель рая, как ты — ада. — Но, Чимин, — жалостливо потянул Паук. — Я же хотел быть поближе к тебе, поэтому…. — Поэтому, стоило тебе оказаться здесь, ты начал все рушить, — Чимин закончил фразу Паука, — вместо того, чтобы найти и освободить меня, вызволить остальных из Петель времени, ты морочил голову нашему младшему. — Но ведь благодаря нашей связи с ним я нашел остальных и освободил их от тотемов, — разочарованно сказал Паук. — Он был лишь моей связью с вами. — Теперь ты говоришь, что ты использовал одного из нас, чтобы добиться своей цели, — ровно сказал Чимин. — Кто ты для нас после этого? — Хён, неужели ты думаешь, что я… — начал Паук, но Чимин оборвал его фразу. — Ты же знаешь, что мы не можем быть вместе. Ты — самоубийца, а самоубийцы не приживаются в раю. Они не могут быть рядом с теми, кого любят — поэтому мучаются. Ты сделал две роковые ошибки: ты наложил на свою жизнь руки и вторгся на территорию, где тебе быть не положено. Если бы ты хоть немного подождал, смерть сама нашла бы тебя, и ты смог остаться вместе с нами. Разве ты не понимал закономерность — смерть по пятам ходила за каждым из нас. Вы с Хосоком должны были быть следующими, но ты ушел раньше, так и не дождавшись…. — Я не знал, что так получится, — проскулил Паук. — Если бы я только знал… — Были случаи, когда душа из рая спускалась в ад, чтобы высвободить потерянную душу, — голос Чимина задрожал — он начал всхлипывать, он начал плакать. — Юнги пытался это сделать… — Да не пытался он! — голос Паука сорвался на крик. — Он пытался загородить мне дорогу, отговорить меня, чтобы я не поднимался в рай. Говорил, что нам не суждено быть вместе. — Он не стал вызволять тебя, потому что понял, что ты безнадежен! Он хотел связаться через тебя со мной, — Чимин сквозь слезы продолжил говорить. — Ты же знаешь, что если души связаны, то они могут чувствовать друг друга даже на далеком расстоянии. Но ты… Юнги не смог найти меня, потому что между нами нет связи. Нет и не было! Я слышал, как они оба громко и тяжело дышали. На несколько секунд воцарилась тишина, а потом Чимин, наверное, собравшись с мыслями, решился закончить мысль. — Зато у тебя есть связь с ним. Вас обоих связывает влечение. Эмоциональное влечение, которое невозможно контролировать. Как жаль, что все время, пока мы были живы, ты мне врал про вечную любовь и даже после смерти клялся любить меня так, как я люблю тебя. — Я умер ради тебя, я сбежал из ада ради тебя — что значит: «между нами нет связи»? — Мы не можем быть вместе, — сказал Чимин. — Равно, как и вы с ним тоже не можете быть вместе. Вы оба погибнете, ваши души сгинут. Ты этого хочешь? Паук молчал, но его дыхание начало восстанавливаться. — Скажи мне, только честно, — продолжил Чимин, — кого из нас ты любишь на самом деле? Я лежал на боку, повернувшись к ногам Чимина, и слышал все, о чем они с Пауком говорили. Я знал, что речь идет обо мне, я догадывался, что между мной и Пауком особая связь, но не думал, что все может оказаться настолько сложно. Хотя, я вдруг вспомнил, как, когда увидел Паука впервые, испытал чувство влечения, возбуждения и радости. Не знаю, взаимно ли это, но я любил Паука — просто не понимал, насколько сильно проявляется моя любовь к нему. Я уговаривал себя, что это лишь благодарность, но, как теперь мне стало ясно, это была та самая привязанность, от которой в животе летают бабочки. С моих глаз покатилась слеза и упала на землю — я пытался сдержать себя, чтобы не заплакать, ведь мне не хотелось стоять между кем-то. Я очень бы хотел, чтобы Паук с Чимином были счастливы. И я очень хотел, чтобы они были вместе, даже если нам с Пауком суждено быть в вечной связи друг с другом. Сквозь свои всхлипывания я услышал, как Паук громко вздохнул и рассмеялся — его смех был нервным. — Я больше не хочу тебя видеть, — сглотнув ком, сказал Чимин. — Отныне ты для меня никем не являешься. Прощай. Чимин развернулся и ушел в противоположную сторону от нас. Я слышал его громкие шаги, которые становились все тише и тише. Мы остались с Пауком одни. Я вдруг подумал: а что будет со мной? Что Паук со мной сделает после того, что сказал ему Чимин. — Я уничтожу тебя, — прошипел Паук. Я закрыл глаза и приготовился к тому, что Паук лишит существования мою душу. Я молил его о том, чтобы он разделался со мной быстро — я не хотел становиться большой преградой между ним и Чимином. Я закрыл глаза и замер в ожидании, но долго ничего не происходило. Резко открыть глаза меня заставил крик Чимина: я открыл глаза и увидел, как Паук повалил его на землю, стал заламывать руки и бить его кулаками. При этом, Паук громко стонал и плакал, а еще выкрикивал: «Я ненавижу тебя! Я действительно люблю тебя! Почему никто мне не верит?!» Он был истеричен, в то же время беспомощен. Я встал и побежал в их сторону. Вытянув перед собой руки, я бежал прямиком на Паука, чтобы, столкнувшись с ним, скинуть его с Чимина. У меня получилось это сделать — на удивление я обладал нехилой физической силой, поэтому смог опрокинуть Паука на землю. Он ударился спиной, подняв слой пыли. Пока он не поднялся, я набросился на него и взял его за чокер, видимо, зажав ему горло, так как он закашлял. — Только попробуй прикоснуться к Чимину, — прошипел я. — Я сам тебя уничтожу. — Так чего же ты ждешь? — Паук зловеще улыбнулся и нервно закричал. — Валяй, малышня, уничтожь, ведь я теперь никто для вас! Я дышал громко через ноздри. От злости у меня кружилась голова и чесались руки, чтобы ударить Паука по его белоснежным потрясающим зубам. Я сдерживал себя и ограничивался только тем, что насел на него и сжал его чокер сильнее, отчего Паук закашлял еще больше. — Или ты ждешь, пока паук укусит тебя? — Паук посмотрел вверх над моей головой и открыл рот от удовлетворения развитием ситуации, закинув голову назад. Внезапно наступила кромешная тишина — настолько давящая на меня, что еще немного и я сам грохнусь без сознания. Я прислушался: ничего не издавало звука, хотя у меня было ощущение, будто кто-то следит за мной, кто-то стоит за моей спиной. Я медленно повернул голову и увидел гигантского белого тарантула. Он покачивался, будто дышал, расставив свои лапы на земле, словно готовился прыгнуть или бежать. Меня вдруг охватила паника — тотем, который я вряд ли смогу одолеть без помощи Паука, принадлежал самому Пауку. Но на этот раз никого, даже моих друзей, рядом не было — я должен был действовать в одиночестве. — Что скажешь, малый? — Паук медленно облизал свои губы. — Как тебе такое испытание? Паук шикнул и тарантул, перебирая своими громадными лапами, направился ко мне. Я бросил Паука, сорвался и побежал что было сил в сторону. — Не пытайся, милый! — кричал мне Паук. — Он быстрее тебя! К тому же, он ядовитый, так что тебе не спастись! Долгое время я пытался убежать от тарантула, который гонялся со мной по всей местности, пробираясь через развалины будок, которые я пытался ему подбросить, чтобы замедлить его движение. Но мои старания оказались напрасными — тарантул ловко справлялся с препятствованиями и продолжал бежать за мной. Я быстро бегал, но понимал, что в один момент могу просто свалиться от бессилия — тогда тарантул меня и догонит. — Правильно мыслишь, мелкота! — Паук встал и выпрямился, словно ничего и не было. — Рано или поздно он догонит тебя! Пока я бежал, меня мучил один вопрос: почему, несмотря на то, что тарантул бегает быстро, он не может меня догнать. Словно он игрался со мной, выматывая меня и запугивая меня, как хищник играет со своей жертвой прежде чем убить ее окончательно. Почему-то в меня закралась мысль, что, если я хочу победить паука, мне придется побороть Паука. Я резко остановился и повернул голову в сторону Паука. Я посмотрел ему в глаза: столько ненависти, злости, но счастья и растерянности было в его взгляде. Он улыбался словно зловеще, но было видно, что он начал нервничать. При этом, не показал этого — ни одна мышца на его лице не дернулась. Я повернулся всем торсом в сторону Паука и почувствовал резкий толчок в бок. Я не упал — выстоял напор. Будто вода стрельнула мне в бок и прошлась через все тело, отбирая у меня последние силы. Когда напор исчез, я повернул голову в другую сторону — оказалось, что тарантул прошел сквозь меня, но не прыснул свой яд, не уничтожил меня. Он просто продолжил бежать. Почему? Почему он не убил меня, хотя должен был это сделать? Значит, он не хотел меня убивать с самого начала. Я вернулся взглядом к Пауку — к его растерянности во взгляде добавился испуг, разочарование и обида. Также, как и я, он ничего не понимал. Также, как и я, он не осознавал, почему его тотем не послушал его и не убил меня. От злости он сорвался и побежал ко мне. Я последовал его примеру, побежав к нему. Мы столкнулись и оба повалились на землю. Я пытался действовать быстро, пока Паук не добрался до меня: я быстро поднялся и повалился на Паука, который лежал на земле и пытался восстановить дыхание. В глубине себя я не хотел, чтобы с ним что-то случилось, но я должен был избавить тарантула от влияния Паука. Возможно, это могло помочь справиться с тотемом — очевидно было, что Паук управляет тарантулом, хотя я не до конца понимал, каким образом он это делал. В других случаях тотем был призраком — видеть его могли только приходящие души. При этом, тотем управлял сознанием потерянной души, хотя та его не видела. А в случае с Пауком было все иначе: его тотем был реальный и сам Паук не просто видел его, а управлял им, что очень странно. Видимо, на такое способен только демон, восставший из ада. Я налег всем своим телом на Паука и закинул его руки за его голову, прижав их к земле. Паук был изолирован от движений, но это не помешало ему укусить меня за плечо. Я визгнул от боли — оказывается, Паук имеет острые зубы. Паук засмеялся и облизал языком губы. Я придавил левой рукой его руки, а правой стал расстегивать ширинку. Не знаю, зачем я это делал, но мне хотелось, чтобы Паук узнал, на что я способен, и чтобы он понял, что не только он может быть властным и жестоким. Я пытался действовать быстро. Я хотел, чтобы наша связь с ним укрепилась настолько сильно, что разрушилась, треснув по швам. Я обнажил свой член и быстро вошел в рот Паука — тот вряд ли понял, что произошло секунду назад. Он прокашлялся, а на глазах проступили слезы. Было непривычно видеть демона, который плачет. На доли секунд, увидев его слезы, я запнулся, задумавшись о том, чтобы пощадить Паука и оставить его в покое. Но потом начал делать резкие и быстрые толчки, заставляя Паука закрывать глаза и стонать. Одной рукой я держал его руки, прижимая их к земле сильнее, особенно, когда он вырывал их, а другой — придерживал его голову. Паук двигал своим телом, пытаясь вырваться из-под меня, и шкрябал пятками по земле. Но я не останавливался — я продолжал толкать все сильнее и сильнее, быстрее и быстрее. Между моих ног разразилось пекло — я взвыл от боли, меня передернуло, и я повалился на спину, расположившись рядом с еле дышащим Пауком. Я схватился за член, согнулся, поджав колени, и перевернулся на бок. Адское жжение, лишающее меня дышать. Было настолько больно, что я вспотел и стонал. Паук имел острые зубы — он укусил меня. Паук не стал терять времени: он резко повернул мою голову к себе, сдавил мои щеки своими безупречными пальцами, словно лапами паука, чтобы открыть больше мой рот, и засосал мой язык своими губами, прилипнув к моим губам, лишив меня возможности вдохнуть ртом. Другой рукой он сдавил мои ноздри, чтобы я не смог дышать вообще. Я заворочался, но он сильно ударил меня по груди — мне показалось, что мои ребра треснули. Я вырвал голову из его плена, отдернув ее, за что Паук сильно ударил по щеке, настолько сильно, что моя голова повернулась в сторону. Щека пекла — я дрожал от боли. Мне хотелось, чтобы все, что происходит, быстро закончилось. Я мысленно молил Паука, чтобы он сжалился, но он не останавливался. Чтобы мое лицо было прямо перед ним, он дал еще одну пощечину по другой щеке. От боли и жжения на лице я прикусил губу — она тоже начала печь. Я почувствовал, как что-то жидкое потекло по моему подбородку. — Как ты смеешь перечить мне, малолетка? — прошипел он и укусил меня за шею. Я закричал и забарахтался. — А ведь я даже не начал наказывать тебя. Мои руки были изолированы — они были спрятаны между моих ног, на которых сидел всей массой своего тела Паук. Я не мог вызволить их — но я мог шевелить руками, щекоча его пятую точку. Паук дрожал и закатывал глаза от удовольствия, когда я шевелил ими, и двигал бедрами, вынуждая меня делать это еще больше. — А ты умеешь доставить папочке удовольствие, — промурчал он, облизав языком свои пальцы. — Если бы ты был послушным с самого начала…. Я сделал несколько толчков бедрами, пытаясь свалить с себя Паука, но он сильнее прилегал на мое тело и двигал бедрами, пытаясь заглушить мои толчки. Я сделал толчок настолько сильный, что повалил Паука на землю. Он застонал от удара головой и плечом, стал тяжело дышать и схватился за щеку. Пока он пытался прийти в себя, я подполз к Пауку, схватил его за шкирку и начал со всей силы бить его по лицу. Я бил с такой злостью и ненавистью к этому человеку — мое сознание наполнилось яростью, я не думал о том, насколько больно делаю Пауку. Все, что меня сейчас беспокоило — чтобы он почувствовал боль и раскаяние за все, что натворил с раем, со мной и моими друзьями. Это то, что меня двигало сейчас. Голова Паука резко поворачивалась то влево, то вправо. От моих ударов на его лице оставались синяки и шрамы, которые краснели, чем сильнее я бил по ним. Лицо Паука, окровавлено моей злостью, вдруг побелело, а волосы окрасились в угольно черный цвет. Только тогда я остановился и откинул Паука назад, отчего он грохнулся на землю. Я испугался: что произошло с ним? Видимо, я настолько увлекся, что забыл совсем о том, что наши души не вечные. Видимо, я слишком ненавидел себя за то, что позволил себе стать причиной разлома отношений Паука и Чимина, и эта ненависть вылилась сейчас на Паука. По моим щекам потекли слезы — я прикрыл рот рукой, чтобы губы не дрожали. Я хотел, чтобы Паук сейчас открыл глаза и все было хорошо. Я мысленно молил о том, чтобы он открыл глаза, поднялся на ноги и вернул к жизни души остальных ребят. Я мысленно молил о прощении за то, что только что случилось. Паук медленно открыл глаза, вдохнул и повернул голову ко мне. Он встретился взглядом со мной: я увидел столько раскаяния, жалости и печали, что мне стало больно. Паук еле дышал — он приоткрыл рот и глотал воздух. Мне хотелось помочь ему справиться с тем, что я сам же натворил. — Маленький, — прошептал он, улыбнувшись через силу. — Ты так вырос. Как же я давно тебя не видел. Глаза мои наполнились слезами еще больше. Я прижал руку к губам — иначе они бы сильно дрожали. Я смотрел Пауку в глаза: сейчас я видел не того Паука, которого видел и раньше — то был совершенно другой человек. Добрый, честный, наивный и влюбленный. Он ощущал боль, но не подавал виду — он с честью принимал все, что с ним происходило. Я почувствовал уважение к этому человеку и раскаяние за то, что сделал с ним. Мне хотелось целовать его красные щеки до тех пор, пока они не обтекут румянцем вместо тех шрамов, которые я сам же ему наставил. Мне хотелось, чтобы он перестал мучиться и обрел покой. Мне хотелось забыть обо всем, что происходило только что. Мне хотелось, чтобы он был со мной и стал частью нашей дружбы. — Я… лишь… хотел помочь, — сквозь боль шептал он. — Я хотел найти всех, чтобы мы были вместе. Я очень скучал…. Я опустил голову и зарылся в его грудь. Я пытался сдержать свои слезы, но не выдержал и громко заплакал. Мне не хотелось терять Паука — я очень хотел остаться с ним. Я не хотел, чтобы все случилось именно так — мне хотелось забрать Паука из того болевого ада, который он сейчас испытывал. Его слова настолько впечатлили меня — он действительно раскаивался за то, что сделал с нами. Как же трудно все-таки, когда ты пытаешься донести свою мысль, но тебя никто не понимает и не хочет слышать. Паук пытался донести до нас, что он искал способ, чтобы объединить нас, но мы не стали благодарить его за это. Мы лишь оттолкнули его, не дав ему ни единого шанса исправить ситуацию. Теперь я понял, что очень многое потерял, затеяв вражду с ним, не выслушав его и не помогая ему. Теперь мне стало жалко, стыдно и больно. — Не жалей о том, что теряешь, — с надрывом в голосе сказал он. — Если ты что-то потерял, значит оно тебе не нужно, и на его место придет что-то новое. Я не отрывался от него, а еще глубже погружался в собственный плач; настолько глубоко, что я почти не слышал то, что он говорил. — Ты всегда был для меня особенным, — сглотнув, сказал он. — Так же, как и Чимин. Вы оба были для меня очень дороги. Прости, что в итоге так все сложилось. Я лишь хотел помочь. Я резко поднял голову и посмотрел Пауку в глаза — на его одежде от моих слез осталось мокрое пятно. В моих глазах потемнело — невыносимо было чувствовать и видеть, как от тебя уходит породнившийся человек. Я плакал от того, что не мог ничего с этим поделать — я не знал, как вернуть его, как не дать ему уйти. — Прошу, позаботься о Чимине, — прошептал он, его глаза начали закатываться ко лбу, от чего он закрыл их. — Прости меня, Чон… — он вдохнул воздух, вытянув шею. — Чонгук. Его голова повалилась на бок — он перестал дышать. Мое имя было последнее, что он успел сказать. Стекло разбилось. — Нет, Тэхен! — крикнул я.