seamstress of my heart

Внутри дома за месяц ничего так и не изменилось. Вообще ничего. Все тот же легкий беспорядок на кухне, который Ричи именовал «государственным благоустройством» — чёрт знает почему. Может, потому что этому беспорядку содействовала вся семья. Мама Ричи — женщина строгая, жёсткая, упрямая. У такой не допросишься ласки или любви. Да и сама женщина выглядит как-то больно прямолинейно — строгое каре, высокие острые скулы, тонкие черты лица, короче, поглядишь — порежешься. Такая же она внутри. А вот отец Ричи… Он мужчина мягкий, по началу даже казался мне славным, как бы вставал на сторону Ричи, вопреки черствой брани Мэгги — матери. Но, как это часто бывает в подобных семьях, где кругом царит непонимание и своенравие — отец спился. Вернее пока еще не совсем, но явно встал на путь алкоголика. Сначала каждую пятницу, потом через день, а потом чуть ли не каждый. Когда напьётся, начинает вытворять всякую ересь, то скажет что-то хуевое, то вообще пропустит неделю работы, разлеживая тушу на диване. Но до насилия крайне редко доходило, насколько я понял — два раза. Я не знаю, но мне кажется, Уэнт все же любит Ричи, но пытается уберечь его по-своему. За те же сигареты — ремень, за домашнюю кражу — еще побои. Глупый, примитивный и, дураку понятно, совершенно негуманный способ, но действенный. Конечно, действенный по-своему, опять же. Ребенок просто учится не попадаться. Мэгги все чаще стала брать ночные смены на работе, уезжать в командировки в другие города, и отец семьи обрел некое своеволие, пока в доме нет хозяйки. Мэгги отрывается на Уэйне или Ричи, Уэйн тоже на Ричи, иногда в двойне. В итоге не совсем равный счёт. Но, несмотря на вечное присутствие Уэнта, сейчас дома почему-то его не вижу, может, уехал куда, или в бар на крайняк вышел. К слову, об обстановке. Меня всегда, как бы так выразиться, радовал этот дом. Тут все плохое забывалось, а хорошее воспроизводилось. Эдакая «фабрика радужных воспоминаний», где нет места печали и ругани. Естественно, только для меня. Потому что я был с Ричи, потому что я не видел далеко и части всей подноготной: ругани, вечных споров и столкновений приоритетов, обманов и лжи. Мне доставалось самое лучшее — друг Тозиер. Воспоминания приятно греют. Пламя ароматических свечей, которые Тозиер всегда любил зажигать, когда особенно одиноко, отдают слабым теплом. Они так вкусно пахнут печеньем, корицей и немного елью. Помню, как контрастировал запах в комнате Ричи (сигареты, мята, возможно вишня) и запах в гостиной (свечи, пиво и хлорка). Меня всегда пугала эта разница, казалось, словно одна из этих комнат — мираж, что вот-вот исчезнет. Сейчас за окном шумит дождь, тучи совсем темные, стекла на окнах дребезжат от тяжелых брызгов, а звуки отдельных капель сливаются в сплошной шум. Больше похоже на помехи в телевизоре, нежели погодное явление. Не ярко светят лампочки на стенах, гораздо больше освещения дает желтая гирлянда, висящая прямо над мягким бежевым диванчиком, купленным давно-давно. На стенах висят фотографии, но не самих Тозиеров. Пейзажи, всего лишь красивые пейзажи. Где-то темный глубокий лес, где-то море в грозу, где-то вид на ночной сонный город. Кажется, Мэгги купила их еще давно в какой-то из командировок. Они, к слову, нравились только ей, но слово этой женщины в этом доме — неоспоримо узаконивает любую (пусть даже самую наглую) нелегальщину. Такую как проявление похуизма к единственному ребенку, например. Не скажу, что это лучше, чем-то, что делает моя мать, но я хотя бы ощущаю ее как живого человека. Рич много раз говорил, что для него Мэгги уже как лет десять мертва. Вся ее забота резко улетучилась, когда Тозиеру миновало семь, тогда-то эта мадам поняла — не обязательно возиться со своим отпрыском, можно просто скинуть это на мужа. Хорошая мать, безусловно отличная. — Я с рукой на сердце заявляю — Вы, Эдвард Дилан Третий Каспбрак, можете разместить свою королевскую задницу на моем скромном диване, если он, кончено, того заслужил. Ричи показушно хлопнул по дивану рукой, а сам скрылся у лестницы. Я издал невольный смешок — Ричи в любой ситуации, даже самой сомнительной, остается идиотом. Сажусь и достаю телефон, на часах время еле-еле одолевает отметку «семь часов» и стремиться дальше. Еще раз аккуратно обвожу взглядом помещение, как будто боясь спугнуть атмосферу. Сейчас все ощущается как раньше и мне, на удивление, на душе спокойно. Словно просто смотрю фильм или плаваю в одном из воспоминаний. — На, держи свою дурацкую книжонку, я ради нее пол шкафа перерыл, — протягивает мне чтиво, а сам садиться рядом. Вернее, почти садиться. Я уже предчувствую что-то и оказывается не зря. — Ой, точно, Ваше Величество не позволит сидеть с ним в одном ложе. — показательно изгибает брови и хлопает глазками. Чувствую, как начинаю раздражаться. — Рич, заканчивай. Заебал со своими подъебами. — говорю серьезно, не подумав. Но, в прочем, это как раз то, что я блять думаю. А Ричи прямо-таки искренне удивляется. Глаза округляются, брови взлетают, а широкий рот приоткрывается. На секунду мне даже кажется, что он сейчас рассмеется. — Эдди, ты сейчас серьезно? Какие нахрен подъебы? — горько усмехается и все же садится рядом, — а типа то, что ты сделал, не подъеб? По-моему, Эдс, еще блять какой, твой самый масштабный. Хочу ему врезать, да что он вообще понимает?! — Ты блять ничего не знаешь, понимаешь? — еле сдерживаю подступающую к горлу узел сдерживаемой агрессии и боюсь что-нибудь натворить прямо сейчас. — И чего же я не знаю, принцесса? В прошлый раз у тебя не очень вразумительно получилось. — кривит неискреннюю улыбку. А хотя… похуй. Сейчас или никогда. Я скажу Ричи все, что я о нем думаю прямо в лицо. Мне нечего терять. — Ты хоть помнишь что было? Я волновался, очень нервничал. Перед входом стоял и теребил край кофты. Покусывал губы и нервно мялся у двери. Долго готовился к этому разговору. Проворачивал миллионы развитий событий в голове и только усложнял возможность сконцентрироваться. — Эдс, — он протянул длинные руки и загреб в крепкие приветственные объятья, — ты чего не предупредил, что зайдешь? Я бы хоть прибрался. — Да ладно тебе, — я нервно усмехнулся. Как вспоминал, с чем пришел, так сразу душно делалось. Скорее норовил уже с этим расправиться и отсечь груз. Как же я, чёрт возьми, надеялся на радостный исход. Зашел в дом и присел, попросил Ричи присесть тоже. — Боже, Спагетти, ты чего такой поминальный? — тут в его глазах заплескалась тревога, — умер кто? Я рассмеялся: — Боже, нет! Только если твоя серьезность, придурок. Ричи пожал плечами и довольно улыбнулся. Умеет же расслабить и разрядить обстановку, чертёныш. — Рич, я даже не знаю, с чего начать. — отводил взгляд в пол и не мог заставить себя смотреть ему в глаза. — Я весь во внимании, детка. Ощущение, что сердце билось в глотке, планируя выскочить. — Ты нравишься мне. Такое чувство, что после этого проследовала вечная гнетущая тишина. Мир испарился, и только я сижу где-то в глубине бесконечности, вытираю потные ладошки о штаны. Смех разрезал мою прострацию. — Ну разумеется. Мы же лучшие друзья с самого, мать его, детства. Ты мне тоже нравишься, иначе я бы послал тебя еще на детской площадке. Или он тупой, или просто выкручивается. Хоть убей, не увидел искренности в тех словах. — Нет, Ричи, не так, — вздыхаю, — когда мы остаемся наедине, — остановился. Все думал — сказать или нет, — я другой. Ричи все так же лыбился и непонимающе глядел. — Я чувствую другое. Не то, что я чувствую к Стэну, Беверли, Майку. Это нечто другое. Я как будто бы сейчас сгорю, или сердце остановится, — все-таки поднял на него взгляд и стало дурно, — я не эксперт во всяких признаниях или типа того, но… Глотаю воздух как перед прыжком. — Я не могу с тобой просто дружить, я чувствую нечто большее. Вновь засмеялся. Запустил длинные пальцы в волосы и тихо засмеялся. Походу, я прыгал на бетонные плиты. — Эдс, извини меня, но я не… У меня блять девушка на примете, Спагетти, имей совесть! — подавил очередной смешок. Может быть, он воспринял все это, как глупую шутку? Как что-то незначимое и тупое? Как просто обычный разговор Ричи и Эдди? После этого я честно не помню, что было. Вроде, я подорвался с места и побежал куда-то. В парк, может. А может домой. Помню только, что ревел как девчонка, дико болела голова и ноги. По-моему, Ричи тогда даже что-то кричал мне вслед. После того дня, я отсиживался дома. Прятался, не иначе. Вот только от чего? — Помнишь, что блять было, Тозиер? Он даже думает, кажется. Мрачнеет и задумчиво кусает нижнюю губу. — Эдди, прости, я просто, я не знаю… — говорит тихо, еле слышимо, — я просто не понимаю, что сделал не так. Может показаться, что теперь моя очередь смеяться. От безысходности и обречения. Но я не смеюсь. Да, кончик моего рта, возможно, дрогнул вверх, но не более. Это бесполезно. Я просто не в силах сейчас что-то кому-то объяснять, я не хочу снова морально падать и биться об стену, не хочу плакать ночи подряд и глотать успокоительные. Ричи ожидает моих слов, но я беру учебник, встаю и ухожу. Дождь чуть усмирился, но книгу прячу под плащ. Хах, Стэн меня убьет, я, наверное, задержался. Не оборачиваюсь, но если сделаю это, возможно, увижу Ричи у двери, сожалеющего и озадаченного. Может, может, может…