Напарник с взрывным характером

Магазин при заправке собирал достаточно людей, чтобы за неполные сутки Гэвин успел задрочиться и возжелать послать работу вместе с Фаулером и всем центральным отделом ДПД куда-нибудь к черту на рога. Гэвин вообще не должен был в этом участвовать, во всем был виноват Андерсон, сорвавший спину на задании и отправившийся на больничный буквально за день до грянувшего головняка. Захват торговца красным льдом был обязанностью слегшего Андерсона, но закрывать дело ловлей на живца пришлось именно Гэвину, как самому бодрому во всем отделе и упорному в целом мире. Именно поэтому в полночь с четверга на пятницу в середине проклятого мая, когда погода рехнулась и решила, что наступило лето и уже можно жарить, Гэвин Рид стоял за кассой в круглосуточном маркете при заправке, взмыленный и вздрюченный, как тысяча чертей на галерах у Сатаны. Ко всей усталости еще и прибавлялся голод, от которого подводило желудок. Торговец наркотой, между тем, даже духом не появился в поле зрения. Гэвин за одну смену изловил двух воришек-ребятишек, одного торчка, принявшего продавца с синяками под глазами за дилера, и бродячую трехцветную кошку, которая ни за что получила тумаков от школьников под дверьми магазина. Животина забылась сном младенца в коробке из-под банок пива под прилавком, а Гэвин теперь завидовал ей как не в себя. Его смена все никак не заканчивалась. Пробила полночь. Нервы у Гэвина пробили тоже. Кошка с шумом перевернулась на другой бок, перетягивая на себя внимание, и Гэвин, отвлекшись на нее, заметил нового посетителя, когда было уже слишком поздно — мужчина вошел в магазин. Быстрого взгляда на монитор под прилавком хватило, чтобы подняло голову чувство юмора: у колонки с бензином лоснящимся боком отсвечивал черный катафалк модели, которой не выпускали с 2010. Гэвин пораскинул уставшими мозгами и нашел в себе силы не шутить о том, что мужчина в магазине взял покататься тачку бати. Водитель, на каждом шагу позвякивавший ключами, пряжками на темных запыленных джинсах и потрепанной черной кожанке с чужого плеча, выглядел слишком молодо для владельца машины и еще моложе — для работника фирмы, оказывающей ритуальные услуги. Бледная кожа казалась неправдоподобно белой, запавшие глаза блестели нездорово, длинные черные волосы были скручены в рассыпающийся пучок на затылке, на длинной шее с крупной родинкой под подбородком сверкал пот. При освещении магазина определить точный возраст посетителя не представлялось возможным: на разном расстоянии на вид ему было то ли двадцать, то ли сорок. После смены в магазине, начавшейся ранним утром, и смены на работе, протянувшей до того сутки, Гэвин мог только сказать, что не у одного него был тяжелый день. Мужчина старался не смотреть на Гэвина, пока тот пробивал две банки энергетика и шоколадный батончик, отстукивал по стойке ногтями, покрытыми черным лаком, что в сочетании с узловатыми пальцами выглядело как привет из десятых, о которых осталась горсть воспоминаний разной эмоциональной окраски. Хорошие воспоминания всколыхнули плохие, и Гэвин, до боли прикусив щеку, вывел себя из болота с эмоциями, отсчитал сдачу и отдал ее пацану. Покупатель пересчитал купюры и мелочь, стиснул челюсти и шумно выдохнул через нос так, что Гэвину показалось: еще немного — и либо из пацана рванет пар, либо случится взрыв и придется оттирать от стойки и пола ошметки буйного тела. — У энергетика цена ниже, — выдавил пацан, не поднимая глаз. У Гэвина треснула чаша терпения. И, возможно, еблет — с этой вежливой улыбкой вечно хрен проссышь: сковывает у тебя щеки от судороги или все так и задумывалось. — Была бы она ниже, я бы знал, — изо всех сил сдерживаясь в рамках, возразил Гэвин. Пацан, кажется, вспотел еще сильнее, хотя больше ничего не выдавало в нем усилившегося волнения: ни дыхание, ни движения, ни взгляд. Он выдохнул и пожал плечом, сунул банки энергетика во внутренние карманы куртки, косо посмотрел влево — туда, где под стойкой был установлен экран, и почти небрежно спросил: — Сколько за галлон* топлива? Гэвин немного наклонил голову, чтобы посмотреть на стикер с расценками под экраном, краем глаза наблюдая за тем, как пацан убирает в карман кожанки деньги, и бросил взгляд на дремлющую кошку, прежде чем услышать тихий «чпок», с каким откупоривался флакон самой угашенной валерьянки, которую только можно было отыскать в аптеках Детройта. Кошка дернула ухом, а Гэвин, напрягшись и вскинувшись на звук, влетел в неприятности по самые гланды. Удар в лицо оказался неожиданностью, от которой не уберегли ни опыт, ни всколыхнувшийся адреналин, а все потому что по рефлексам ударили то ли бессонная полторашка суток, то ли общая заебаность. После кулака в лицо прилетело едко пахнущим порошком, крупицы попали в глаза, но вдохнуть его Гэвин не успел: он обмахнул лицо рукой, шумно фыркнул и дернул рукой за спину, порываясь вытащить из-за пояса поношенных джинсов пистолет. Неожиданно плечо заклинило на середине действия, язык отнялся, а глаза не получалось открыть из-за колкого порошка. Гэвин оказался беспомощен как котенок, но волноваться об этом предстояло недолго — порошок, чем бы он ни оказался, подействовал резко, как топором отсекая сознание напрочь. В голове помутилось, тело перестало ощущаться, и Гэвин отключился, уже не замечая происходящего вокруг и не ощущая, как валится на пол, запарывая операцию. Мягкая темнота обнимала его и ютилась под веками, топталась по груди теплыми лапами кошки, и Гэвин, барахтаясь в галлюцинации, терпеливо ждал, когда же случится гребаное чудо и его вывернет наизнанку. Только бы при этом не лежать на спине; тогда можно было бы жить и существовать нормально, а не как обычно. Лежал Гэвин все-таки на боку и в первую очередь после того, как пришел в себя, пожалел об отсутствии даже небольшого перекуса с середины дня: блевать желчью было в сто крат хуже, чем переваренным сэндвичем. Тряска добавляла прекрасных ощущений в топку, глаза болели как будто их промыли соленым раствором, руки, связанные за спиной, онемели, левая не ощущалась вовсе, словно была отдельным куском мяса без кости. Слабость размазывала тело и сковывала сознание; Гэвин быстро понял, что на нем нет прослушки, но осознал это далеко не сразу. Пистолета тоже не было, ноги связаны в щиколотках, руки — в запястьях за спиной, под левым боком твердая поверхность, тряска и узкое пространство — пол в машине. После недолгого размышления пришло осознание, что, скорее всего, он лежит не где-нибудь, а в катафалке. Машина резко повернула, и Гэвин, мотнувшись, ударился обо что-то затылком, получая отрезвляющий тычок. Нужно было действовать, помощь не могла появиться из ниоткуда. Зрение упало, потеряв былую остроту, так что Гэвин больше опирался на слух и чутье, чем на глаза, и понял, что кроме него и водителя в машине был только открытый гроб, в котором если кто-то и лежал, то точно не дышал. Это немало помогло, но вот общая неуклюжесть и заторможенность привела к очень долгому и муторному перемещению связанных запястий вперед с подтягиванием коленей к груди и попыток не перемазаться в рвоте. Попробовав оковы на зуб, Гэвин убедился, что связан веревкой, сплетенной из материала, который вгрызался в кожу, как голодная дикая собака, не разделяя руку с нормальной чувствительностью и ту, что и без того пронзали иглы нормализующегося кровотока. Затем последовало ощупывание веревки на лодыжках с открытием, что там материал тот же, и только после этого настал час оценивать сложившуюся обстановку. Без подкрепления, без оружия, неизвестно где, связанный, способный функционировать на уровне улитки — как в Диснейленд укатить на выходные, не предупредив Фаулера и забыв портмоне. Пиздецово. Разобраться с веревкой на запястьях не представлялось возможным: узел находился не над большими пальцами, а на обратной стороне ладоней — там, где его не то что развязать, коснуться не получилось бы даже кончиками пальцев. С ногами оказалось проще, там можно было действовать хотя бы одной рукой, не растирая себе кожу на запястьях в кровь, что могло случиться, если пришлось бы вертеть кистями — Гэвин уже чувствовал, как к онемению конечностей приходит и жжение под веревкой. Морской узел спереди стал настоящим подарком судьбы, Гэвин мысленно с благодарной речью, перемежающейся матом, обратился к Богу, помянул добрым словом мать нерадивого преступника, сцепил зубы теснее и непослушными пальцами расправился с тугим узлом. Веревку он стянул уже без помощи рук, перебирая ногами. С этим можно было работать, несмотря на подводящее зрение и тихие щелчки над ухом. Стоп. Щелчки?.. Машина притормозила, и щелчок прозвучал отчетливее. Гэвин прикрыл глаза и сосредоточился. Звук был знаком, вызывал какие-то смутные воспоминания, от которых горчило во рту и тянуло в груди. Это не было похоже на взрывной механизм, но щелчки точно доносились из гроба. Труп не мог издавать таких звуков. Гэвин проморгался, потер глаза, едва сдерживая шипение от боли, и аккуратно приподнялся, опираясь на колени и локти. Попытавшись выпрямиться, он пошатнулся и неуклюже ухватился пальцами за стенку гроба, роняя подбородок на грудь. Тошнота нахлынула с новой силой, окружающий мир накренился, расползаясь по швам. После короткой передышки и беглого осмотра выяснилось, почему вокруг темно — окно в кабину водителя было закрыто перегородкой, и от этого открытия стало легче, потому что Гэвин не представлял, сколько бы еще ему получилось скрываться от преступника и не наделать шума или спалиться в зеркале заднего вида. С другой стороны, вставала другая проблема: при нынешнем состоянии зрения можно было хоть до посинения смотреть в гроб, но так и не увидеть, что в нем находится. Если бы можно было, Гэвин осветил бы салон катафалка своей горящей от негодования задницей, но, к сожалению, ему таких функций природа не прикрутила, сделав всем жителям Земли большое одолжение и в то же время поднасрав самому Гэвину. Здравый смысл — или то, что от него осталось к тридцати шести годам — не подвел, и когда расплывающееся зрение уловило внутри гроба голубое мерцание источника света, Гэвин со всем возможным рвением поверил, что наркота, какой бы его не накачали, все еще действовала отменно. А потом из гроба донесся щелчок — в трех ладонях от расплывающегося синего огонька. Гэвин, привалившись к стенке гроба и помолившись, чтоб водитель не заглянул в этот момент в салон, сунул руки в гроб. Вопреки ожиданиям внутри оказался не хитровыдуманный механизм, каких свет не видывал, а человек — мягкая одежда, чуть теплая кожа. И полное отсутствие дыхания. Гэвин даже наклонился ближе, чтобы расслышать хотя бы слабое, но дыхание, однако его не было от слова совсем. Тут-то Гэвин и догнал озарение. Щелчки, которые он слышал, были трескотом, с которым сопровождался сбой в работе тириумного регулятора. Коннор — кукла Андерсона — однажды на задании стал грушей для битья и после возвращения в ДПД несколько часов просидел в кафетерии с рожей, перемазанной тириумом, и рукой под пиджаком, придерживающей сломанный клапан, который обычно закрывал и оберегал насос от внешнего воздействия, как вторая опора после наружной оболочки. Гэвин, забредший тогда за кофе, даже не смог выдать шутку про руку и сердце — так его перекосило от треска в груди манекена. На этом куске пластика с отделкой под человека была не рубашка и не стандартная форма, только футболка и джинсы, и если последние дергать не было никакого желания, то первую Гэвин задрал до подмышек и, положив руку на место под сводом ребер, ощутил слишком много, чтобы не почувствовать всю силу подступающего пиздеца. Внешняя оболочка была содрана с каркаса лоскутом, обнажая не только клапан, закрывающий тириумный насос, но и живот, вплоть до пояса штанов. Панель на животе поддалась слишком легко, как будто держалась на соплях и честном слове. Гэвин очень смутно помнил, что должно быть внутри андроидов, но точно мог поклясться, что не столько проводов. Андроид, скорее всего, был активирован, но либо находился в спящем режиме, либо получил приказ не шевелиться и не обращать внимания, когда ему в живот запихнут руку и станут копаться среди внутренностей, как будто пытаются найти иголку в сене, при этом не сжигая стог. Щелчки не прекращались, и Гэвин все больше наполнялся уверенностью, что в данном случае беспомощность — не признак работоспособности. — Господи Иисусе, — совсем тихо шепнул Гэвин и крепко зажмурился. Взрывчатка. Пока они с упертостью баранов гонялись за сетью, распространяющей красный лед, конечно же одному болвану пришло в голову устроить теракт! Люди не переставали удивлять. В максимально хреновом смысле этого слова. Гэвин не был сапером, он вообще не имел опыта в работе с бомбами, он был обдолбан и почти слеп, связан, обезоружен и стоял на коленях, запустив обе руки в нутро андроида, в которого натолкали взрывчатки, как конфет в пиньяту. Эта ситуация здорово зашла бы первого апреля, но не в мае, черт подери! Не в пору переработок и постоянного недосыпа! — Ладно, парень, — шепнул Гэвин, наклонившись ниже к мерцающему голубому диоду, — давай поговорим. Я из полиции. Тихо назови свою модель. Однако, как бы Гэвину не хотелось надеяться на чудо, человек, набивший манекен с ИИ взрывчаткой, оказался не глупым и либо отключил того, либо приказал не разговаривать с незнакомцами. Иначе объяснить то, что андроид в ответ промолчал и даже не шелохнулся, не получалось. Машина притормозила, и Гэвин застыл, уставившись в противоположную стенку салона широко открытыми, почти слепыми глазами. Его в мгновение окатила ледяная волна паники, горло сжало спазмом. Гэвин стиснул кулаки и, ощутив, как короткие ногти пребольно впились в ладони, обратился в слух. В кабине постучали чем-то по пластику, выдавая глухой стук, а затем как по щелчку включилось радио, музыка резко набрала громкость, машина тронулась с места, и Гэвин долго выдохнул, упираясь лбом в стенку гроба, неудобно выворачивая руки. От нахлынувшего облегчения колени, и без того не являвшиеся эталоном крепости, совсем превратились в желе, и Гэвин осел на пол, чтобы не выдать себя стуком от нахлынувшей дрожи. Встряхнувшись, Гэвин подтянул руки к лицу и, не рассчитав, со всего размаху вписался щами в связанные запястья, влетая носом в большие пальцы так, что искры из глаз посыпались. Переждав приступ немощи, он снова поднялся на колени и сунул руки в гроб, неуклюже, с болью в суставах и натертых запястьях, обшаривая андроида в надежде отыскать что-то полезное. Футболка, джинсы и даже ботинки — все подверглось осмотру на ощупь, и все оказалось подогнано под ведроида так, что ничего не спрячешь: ни ножа, ни зубочистки. От досады Гэвин крепко зажмурился до вспыхнувшей боли в глазах и вдруг ощутил, как слабость неотвратимо потащила его на пол. Он напрягся и, в панике бросившись шарить в гробе, схватился рукой за пряжку ремня, вдетого в петли джинсов андроида. Холодный металл обжег пальцы, Гэвин глубоко вдохнул и прижался лбом к прохладной деревянной стенке, медленно выравнивая дыхание и считая про себя, чтобы удержаться в сознании. Попытаться. Время в полубессознательном состоянии, с бьющимся в глотке и ушах сердцем, болью и затекающими конечностями, онемевшим языком и оглушающей музыкой, растянулось в дни, недели, месяцы… И, выныривая из него, Гэвин выдохнул сквозь зубы с таким облегчением, словно из него вытащили кусок арматуры, вбитый под ребра. Стало легче; мир хоть и остался размытым, но все же был. Тряхнув головой, Гэвин осознал, за что все еще держится одной рукой. Широкая полоса толстого кожзама, тяжелая металлическая пряжка, которая сначала не привлекал должного внимания. Гэвин ухмыльнулся: ремень, хоть и был неприметным, но все равно мог пригодиться. Раздевать манекен с ИИ в башке связанными руками оказалось тем еще удовольствием, к концу которого запястья горели огнем, а пальцы немели так, что переставали слушаться. Веревка оказалась грубее, чем казалось изначально. Вдруг машину мотнуло так, что Гэвин качнулся вперед и завалился в гроб, вжимая кулак с пряжкой ремня в живот андроида прямо над пахом. Сердце упало прямо в пятку и забилось там в угол: под рукой раздался хруст — и стрекот в груди ведроида оборвался. Дыхание застряло в глотке. Машина выровнялась, и Гэвина неотвратимо повело назад, прочь от гроба. — Пдять, — не то подумал, не то выдохнул Гэвин и навалился на андроида, вжимая руку туда, где под кулаком хрустнул пластик. Сердце трепыхнулось и застучало в груди так, будто Гэвин не стоял на подрагивающих коленях, а бежал марафон. Машина резко затормозила. Гэвин дернулся и мазнул плывущим взглядом по ведроиду, вперился в синее пятно диода на виске, мелькающее, как будто… Радио смолкло, в кабине со скрипом открылась дверца, машина немного качнулась, выпуская выскочившего на улицу водителя. У Гэвина не то что вдохнуть — моргнуть не выходило. Пятно диода как в ускоренной съемке поплыло, по кругу окрашиваясь в желтый и следом, без перехода, — в красный. Дверь машины захлопнулась с громким хлопком — почти что выстрелом. В такой момент Гэвин мог бы подумать о Виске, скорее всего, сейчас либо с упоением дерущей когтями угол дивана в отместку за то, что ее давно не чесали, либо оставляющей слой серой шерсти на домашних штанах, или о пиве в холодильнике, которое уже, скорее всего, никто не выпьет… Но вместо этого Гэвину в голову ударила мысль, что на большом пальце левого носка большая дырка, и в морг его повезут именно в таком виде, и старина Джеффри, констатируя смерть, будет пялиться на нее и мысленно осуждать его за холостяцкую жизнь. «Ебаный ты на хуй, а», — подумал Гэвин и оскалился — назло всему, и Джеффри тоже. В гробовой тишине раздался шумный выдох, и Гэвин готов был жизнь положить на обещание, что не он его издал. Движения в деревянном ящике было не разобрать, так что когда на кулак Гэвина легла едва теплая мягкая ладонь и прижала сильнее, он, чего греха таить, чуть не заорал. Еще сильнее он охренел, когда другая рука андроида принялась ощупывать веревку на его запястьях. — Назовите себя, — раздался в тишине искореженный голос, чем-то напоминающий о Конноре. У Гэвина волосы на затылке встали дыбом от жуткого ощущения, что его за хрупкое человеческое запястье держит робот, скорее всего, такой же сильный, как ведро с болтами, привязанное к Андерсену чем-то, что не смогла разрушить девиация во главе с rA9. Тут же заныло в затылке, как напоминанием о юркости говнюка, способного идти по головам. — Детектив Гэвин Рид, полиция Детройта, — сжавшимся горлом выдавил Гэвин и внезапно понял, что не сможет прочистить в горле — преступник, вышедший из машины, наверняка тут же его услышит и заглянет в салон. — Ты кем сам будешь? — Андроид, модель RK900, прототип полицейского-детектива, — отчеканило ведро с болтами. У Гэвина подвело живот. — Коннор 2.0? — просипел он. — Версия улучшенная и доработанная. — Так точно. Гэвину вдруг стало смешно до головокружения: — И что привинтили младшему братику Коннора? Взрывной характер? — Перечень изменений и доработок не подлежит разглашению без разрешения владельца — Элайджи Камски. Пожалуйста, не делайте резких движений. Девятисотка крепче сжал запястье задохнувшегося от возмущения Гэвина и потянул его руки в сторону, к своему лицу. Гэвин дернулся, ощутив, как по пальцам прошелся влажный и гладкий, почти скользкий прохладный язык; от мысли, что его сейчас проанализируют, как улику, запершило в горле. Девятисотка замер, но не успел Гэвин пошутить, как он снова двинулся и вцепился зубами в веревку, быстро расправляясь с узлом. — Детектив Рид, — продолжил андроид, не дожидаясь, когда Гэвин разомнет запястья, — мои системы обнаружения засекли человека за пределами машины. Судя по его шагам, он очень нервничает. Есть предположения о личности этого человека? — Говнюк, которого я вырублю, — прошипел Гэвин. — Оценивая ваше состояние, не могу согласиться. У вас на руке присутствует наркотическое вещество и нарушена аккомодация зрачков, позволю себе сделать вывод о том, что оба эти факта связаны между собой, а состояние вашего зрения не позволит вам самостоятельно попасть из огнестрельного оружия в цель с расстояния больше метра. — Я подойду поближе. Заберу у него пистолет и вырублю. — Смею заметить, ваша координация также не отличается хорошим состоянием для подобных маневров. — У тебя, разумеется, есть идеи гораздо лучше, да, умник? — разозлился Гэвин. — Я просканировал свое и ваше состояние и могу предложить обезвредить потенциально опасного преступника, — спокойно ответил Девятисотка. — Я не могу двигать всем телом, но если вы достанете и приготовите оружие, то я смог бы рукой навести прицел так, чтобы выстрел пришелся в преступника. — Мой пистолет у козла снаружи, — нехотя признался Гэвин. Девятисотка взял недолгую паузу, чтобы помигать диодом. — Так что, если у тебя нет других вариантов… — В моем корпусе есть огнестрельное оружие, — перебил его андроид. — Что? — опешил Гэвин. — Пистолет. Судя по форме и размеру, Глок 26. Его можно вытащить, но осторожно; он закреплен так, что при одном неверном движении выстрелит в блок памяти и сотрет… — Куда именно он выстрелит? — уточнил Гэвин, морально приготовившись запустить обе руки в нутро андроида. — В голову, — выдал в лоб тот. — Будет шумно, — пробормотал Гэвин и встряхнулся. — Ладно, говори, что мне делать. — Поместите обе руки в корпус под клапаном, закрывающим тириумный насос, и следуйте по боковой стенке вниз до части молда, называемую спиной… Чтобы вытащить пистолет и не дать ему выстрелить внутри ведроида пришлось попотеть во всех смыслах. Разряжая Глок, Гэвин чувствовал себя настоящей обезьяной с гранатой. Еще хуже ему стало от того, что при раздобытом пистолете оказался всего один патрон. Единственный шанс на точный выстрел. Ситуация ухудшало то, что за пределами машины наступила тишина. Нужно было действовать. Гэвин зарядил пистолет, осторожно перелез глубже в салон, прячась в тени, и навел прицел в сторону двери, надеясь ранить похитителя, когда тот заглянет в гости. Действовать требовалось быстро, а Гэвин, хоть и частично потерял зрение, все равно не ослеп окончательно, так что по движению и очертаниям человека смог бы определить, куда стрелять. Едва теплая рука, коснувшаяся локтя Гэвина и подтолкнувшая руку выше, вынудила слабо дернуться. — Держите крепче, пожалуйста, — тихо обронил Девятисотка и направил руку Гэвина к себе. — Я направлю максимально близко к плечу, а вы нажмете на курок. Не промахнитесь. — Будет мне еще железка указывать… — сквозь зубы выдавил Гэвин, но покорился, готовясь к выстрелу. В наступившей тишине, казалось, можно было расслышать, как воздух прогоняется по нутру андроида, охлаждая системы, а проблемный насос в груди стучит с незаметными со стороны перебоями: Гэвин не верил, что щелчки затихли, потому что мотор вдруг починился и решил не барахлить. До того момента взмокший Гэвин чувствовал, как одежда липнет к коже в местах, где она определенно не должна намокать, а сердце даже не начало замедляться, с силой выбивая быстрый ритм, от которого усиливалась тошнота. Человек снаружи прошелся вокруг машины, покружил, но в итоге вернулся к задней двери и, повозившись с замком, резко дернул за ручку, заглядывая в салон. Свет от уличного фонаря, ворвавшийся раньше похитителя, окончательно ослепил Гэвина. К счастью, Девятисотка не подвел: немного передвинул руку, и стоило движению замедлиться, Гэвин тут же выстрелил. Вместе с грохотом от выстрела раздался звон металла и звук удара о твердую поверхность. Ускользнув от Девятисотки, шатаясь во все стороны, Гэвин поспешил прочь из машины к воющему на обочине черному пятну — нерадивому похитителю — и одним ударом вырубил его. Обыскивать его пришлось буквально вслепую, но оно того стоило: в куртке нашелся мобильный, а на асфальте рядом обнаружился пистолет, снятый с предохранителя. Не признать свое служебное оружие Гэвин не смог даже с закрытыми глазами. — Эй, железка, — окликнул Гэвин, повернувшись к машине и поставив пистолет на предохранитель, — не знаешь, какой детонатор у бомбы внутри тебя? — Настроенный на удаленную активацию, — ответил Девятисотка. — Значит, надо свой телефон искать, — сказал Гэвин, прикинув безопасность использования устройства, найденного у похитителя. — Но сначала… Вряд ли похититель думал, что оказывает Гэвину услугу, наматывая на него два отреза веревки, но в итоге крепко связан оказался именно он. При ближайшем осмотре бесчувственного тела оказалось, что андроид не облажался и пуля вонзилась в правое плечо неудавшегося террориста, пройдя насквозь. Отложив это у себя в памяти, Гэвин на ощупь нашел дверь с водительской стороны машины и сунул нос в эту часть салон для продолжения обыска. В этот раз Гэвин готовился искать свои вещи долго и вдумчиво, но все оказалось легче легкого: на пассажирском месте лежала поясная кобура от пистолета, а рядом — выключенный телефон. Включить аппарат получилось не с первого раза, но в итоге удалось разглядеть не экран с уведомлением о почти разряженном аккумуляторе, а рабочий стол и целый ворох не то пропущенных вызовов, не то новых сообщений. Сказав себе, что это только на один раз, Гэвин пополз к единственному существу, глаза которого могли помочь Гэвину вытащить их обоих из передряги — к обездвиженному ведроиду Девятисотке. — Вот так поработал, пдять, — проворчал себе под нос Гэвин, на секунду притормозив, чтобы потереть слезящиеся от света глаза. После звонка с кратким отчетом Фаулеру, сделанного с помощью Девятисотки, Гэвин решил, что он заслужил моральную компенсацию и, схватившись за дверь машины, от всей души пнул похитителя. — Это неэтично, — подал голос ведроид. Гэвин напомнил себе, что лежачих можно бить только если они это заслужили. И пнул похитителя еще разок. * Порошок, которым Гэвин огреб, оказался настолько въедливым, что ликвидировать последствия его попадания в глаза пришлось целых три недели. Большую часть этого времени пришлось провести в больнице, тычась во все углы, как слепой котенок, так что на работу Гэвин, лишенный большей части физических нагрузок, вернулся еще злее, чем после похищения. Таким, скалящимся, но пока не кусающимся, его вызвал к себе Фаулер на серьезный разговор. Поднимаясь по ступенькам и старательно глядя себе под ноги, чтобы не столкнуться взглядом с кем-то из сослуживцев и все-таки начать кусаться, Гэвин надеялся, что ждут его в кабинете не пиздюли за просранное задание по поимке наркоторговцев. Очень не хотелось бы начинать смену с подобного разговора. Перед самой дверью в кабинет начальства Гэвин решил, что в случае чего всегда можно будет после работы завалиться в бар, а после в темную подворотню… или просто в «Эдем»… И настроение это не улучшило, но хотя бы появились силы зайти в кабинет без оскала и настроя разнести всех и все. — Итак, — начал Гэвин, распахнув дверь, и решительно шагнул в кабинет, — о чем разговор? Повод оказался перед глазами — буквально. Славный такой повод, пластиковый и незнакомый, вставший у стола Фаулера памятником самому себе. Гэвин про себя посмеялся, что жесткий воротник черной рубашки под блестящей белой курткой выглядит как ошейник. — Здравствуйте, детектив Рид, — выдал этот шкаф в куртке убийственно знакомым голосом. Гэвин едва не отшатнулся к захлопнувшейся двери. — Как ваши глаза? — А какого… — сипнул Гэвин и осекся, прочистил в горле. — Чего это тебя мои глаза волнуют, чудо прогресса? Ты вообще кто? Джеффри, что… — Людям свойственно интересоваться здоровьем своих коллег, и тем более напарников, — сказал андроид. — Тем более тех, кто едва не оказался инвалидом из-за действий преступника. Прежде чем Гэвин окончательно превратился в бешеного пса, он успел заметить, как стекла аквариума по щелчку Фаулера быстро потемнели и утратили прозрачность.