уходит

Роджерс уходит, не оборачиваясь, а у Баки нет сил его окликать. Стиву семьдесят (плюс-минус ещё столько же), он прожил счастливую жизнь, и жалеть ему не о чём. Да и смысл? Вселенная спасена ведь. А остальное — это так, мелочи, его отныне совсем не касающиеся. Ему главное, чтоб с женой и детьми всё хорошо было, они ведь семья, а в семьях так положено — защищать друг друга до конца. Во что бы то ни стало. Поэтому Роджерс уходит, а Бак остаётся где-то далеко за его спиной. В этом же и суть, да? Барнс — прошлое, полустёртое, ветхое; за него держаться — себе дороже, не удержит ведь. А Стиву, ему всегда почва под ногами нужна была. Как годы назад в пыльном Бруклине, так и теперь, с той только разницей, что раньше Баки справлялся. Опорой был, поддержкой. А сейчас, видимо, сам себя исчерпал, встал одной ногой в могилу и баланс утратил. Зачем он такой нужен, поломанный? Вот Роджерс и уходит. А солнце сегодня яркое, лучами ласкает кожу, и Баки кажется, что это неправильно — так прощаться. Где-то в груди, за лёгкими, воздушным шариком зреет обида: неужели даже пары слов не заслужил? Но шарик этот мгновенно лопается, заполняя всё тело свинцовым холодом: значит, не заслужил. Иначе бы Роджерс не ушел, да? Да ладно, Бак, прекрати быть таким эгоистом. Твой Стив тебе ничем не обязан. Кто, если не он, заслужил шанс на спокойную жизнь? С Пегги он счастлив, был и будет, потому что она — целая, а ты — ты для счастья слишком осколочный. Слишком острый. Ты для счастья, вообще, слишком. Так какое ты имеешь право ревновать? Но Роджерс уходит всё дальше, и от солнца внезапно веет холодом, и Баки отстранённо думает, что к этому нужно привыкать. Тепло ему уже никогда не будет. Ощущение пустого, могильного одиночества появляется из ниоткуда и селится где-то в сердце — там раньше жил паренёк из Бруклина. Роджерс уходит. Уходит и собственноручно толкает Баки из поезда своей жизни, мчащегося на полной скорости, в знакомую ледяную бездну. Ну и что? Стив свой счастливый финал нашёл, а остальное — не его проблемы. Совсем не его проблемы.