***
Нами-сан прибыла на пирожный остров с частью команды мугивар за мной. Зачем, зачем вы подставляете себя такой опасности? Уже находиться здесь представляет большую угрозу, я бы даже сказал, смертельную для вас, для меня — если я что-то сделаю не по ИХ. В этот день шёл дождь. Он шёл слишком часто и подолгу, за моё времянахождение здесь, что вгоняло меня в такую тоску, от которой хотелось выть. Я ждал, я знал, что они придут за мной, но надеялся до последнего, что разберусь со всем сам и вернусь на Саузенд Санни к капитану, Нами, кухне и готовке для самых родных мне людей — МОЕЙ команды. Я так по ним тосковал.***
Винсмоки — я ненавижу эту семью всем своим нутром. Пока я сидел в своей (не своей) спальне, я вспомнил всё: до мозга костей строгого отца, но невероятно добрейшую женщину из всего рода Винсмоков — свою маму. Моя мама походила на земного ангела, с чистейшим сердцем, невероятно доброй улыбкой и светлыми волнистыми мягкими волосами. Я любовался тем, как её волосы переливались и блестели под лучами солнца, падающими на них. Я так любил находиться с ней рядом. Время, проведённое с ней — я никогда не забуду. По большей части (сейчас я так думаю) именно она научила меня, как правильно нужно относиться к женщинам. Все свои наилучшие качества и частичку характера я перенял от неё. Я не мог не вспомнить жестоких и чёрствых, но родных мне только по крови братьев, однако от которых отличался же я сам. Может, это Я и был неправильный? Может, Я и вправду оказался ошибкой семьи, как говорил мне мой отец? Нет, он не был прав. Нельзя жить так, как жили и живут эти люди. ЧЕЛОВЕКОМ также была и осталась моя сестра Рейджу, которая попросту не выдавала то, что в ней такое же человеческое, полное состраданий сердце, как и у меня. Она не раз выручала меня и залечивала раны, тогда как мне так часто доставалось от братьев. Рейджу помогла мне сбежать из отцовской тюрьмы. После чего я обрёл убежище у старика в ресторане Баратти, минуя ужаснейшее испытание, которые выпало на нашу долю — провести полгода или… шесть недель?.. Я до сих пор с дрожью вспоминаю, как долго же мы просидели на том необитаемом острове без еды и воды в ожидании помощи. Я не помню, сколько времени мы провели там. Баратти стал мне домом, а старик Зефф — моим отцом (я до сих пор слышу его ворчливое: «эй, мелкий баклажан!»). Я с улыбкой вспомнил, как в наш ресторан явилась эта шайка олухов мугиварцев, и среди них прекрасная, тогда ещё с короткими по плечи, но такими же яркими рыжими волосами, стройная, с большими и блестящими цвета молочного кофе глазами — Нами-сан. Я был поражён её красотой, и поражён ею до сих пор. Ах, она была юна и прекрасна, словно цветок, что вот-вот готов распуститься, и как расцвела (повзрослела) после Сабаоди и последующих двух лет тренировок. Она выросла в неземной красоты цветок.***
И вот я встречаю её на острове, на котором не хотел бы видеть никого из них. Нами-сан, такая красивая (о, Ками-сама, как ей идут платья) и такая… Злая? Я впервые увидел на её лице неподдельную злость, но наполненную такой печалью, тяжёлой грустью и болью. Нахмуренные брови. Её глаза краснеют от подступающих слёз, которые вот-вот перельются и стекут по румяным щекам. Я не хотел чтобы ты плакала, чтобы ТЕМ БОЛЕЕ причиной твоих слёз был Я. Никогда этого не хотел. Прости. Я не специально, позже я вам всё объясню. Кратчайшее, но такое долгое мгновение. Удар самой прекрасной и нежной женской ладонью обрушился на мою щеку. Это самая больная пощёчина, которую я получал. Несмотря на то, как часто всей мужской половине команды доставались тумаки от Нами-сан — эту пощёчину я не забуду никогда. Кожа горит, как от огня. Самая прекрасная и любимая рыжеволосая девушка, прости меня.